***
Часы показывали половину десятого вечера, когда Вселен тихо зашёл к себе в комнату и рухнул на кровать, словно набитая кирпичами сумка. За последние пару часов с ним случилось больше, чем за последние несколько месяцев вместе взятых, и он испытал так много эмоций, в основном отрицательных, что сейчас ему казалось, будто всё его тело было под эффектом анестетика. Все мысли расплылись по разным углам, и он просто сидел, бездумным взглядом смотря на тумбочку, где аккуратно стояли стакан с водой, старомодный будильник и зарядка для телефона. Зарядка. Телефон разрядился. Надо подключить. Завтра в школу. Последнее осознание вырвало из Сели полный ужаса и усталости стон. Ему понадобилась минута, прежде чем он смог, кое-как собравшись с духом, встать с кровати и пройти в ванную. При ярком свете полученные увечья выглядели ещё более устрашающе. Селя с отвращением смотрел на свои когда-то чистые бледные ладони, сейчас представлявшие собой смесь крови, земли и кусочков травы. Свежие ссадины жгло и щипало. Селя боялся снять штаны и увидеть то же самое на коленях, однако спать ему хотелось куда больше, так что он неуклюже, не сгибая пальцев, снял с себя одежду и залез под почти кипящую воду. Как только она коснулась ушибленных мест, он, несмотря на старания быть тихим, всё же вскрикнул от боли и осел, окончательно побеждённый этим днём, на дно большой белой ванны. Я осознаю это всё завтра, может, пока буду ехать в школу.***
Марс, выйдя из ванной красный как рак, забрёл на кухню, где сидела его мать, лениво решая судоку. Заметив сына, она отложила ручку и посмотрела на него спокойным взглядом. — Что-то ты рано сегодня. Молодец. Хочешь есть? Я картошку потушила, на плите стоит, накладывай. Спасибо, что спросила, почему я всё время чуть ли не ночую на улице, мам, приятно, что волнуешься. У меня всё нормально. Набухающий синяк давал о себе знать при каждом движении, скрытый под повязанным на талии полотенцем. Марс задумался, заметила ли бы она его, если бы он взвалил ногу на стол. — Дождь пошёл просто. — А-а. — мельком посмотрев на мать, Марс заметил, что она вернулась к решению судоку, и повернулся к плите, опуская ложку в кастрюлю с чуть тёплым картофелем. Ещё немного, и его зубы, дома постоянно намертво сжатые, начнут крошиться. По-моему, разговор с тем безумным в парке был длиннее этого.***
Селя вымылся, съел уже убранный родителями в холодильник ужин и теперь лежал, закутанный с головой в одеяло, на своей узкой кровати. Однако сон не шёл к нему. Едва он закрывал глаза, перед ним появлялось насмешливое лицо бездомного из парка, его серая мешковатая толстовка (что было на ней написано?) и большая шершавая ладонь, ещё более холодная, чем его собственная. Почему он сидел на земле? Почему так поздно? Сильно ли я его пнул? Селя перевернулся на другой бок. Двадцать три двадцать. Почему он так со мной говорил? Неужели он выглядит настолько слабым, что окружающие думают, что могут так к нему относиться? Просто срываться и кричать и материться? Нет, он точно не в себе. Ближе к полуночи Селя на цыпочках прошёл в ванную, чтобы взять из аптечки лечебную мазь и пластыри. На вымытых ладонях были отвратительно чётко видны лоскутки свезённой кожицы. Колени не давали нормально сгибать ноги. Завтра шесть уроков. Засыпая около полпервого ночи, Селя решил, что не встанет с кровати раньше одиннадцати.***
Марс проснулся от ритмичной дроби дождя по окну. С трудом разлепив опухшие со сна веки, он обнаружил, что на подушке образовалось приличных размеров пятно пота. От его лица исходил жар, как от батареи. Ко лбу прилипли недавно вымытые волосы. Голова была медно-тяжёлой, как и остальное тело, и парню стоило больших усилий перевернуться на другой бок, чтобы посмотреть в окно. Блять, простудился, что ли? Пару раз медленно моргнув и наконец сфокусировав взгляд в темноте спальни, Марс уставился на берёзу за окном, которую нещадно гнуло сильным ветром. Было по-зимнему темно; всё так же хлестал ливень. Так, ну, в школу я сегодня точно не пойду. Было полшестого утра, когда Марс прошаркал в ванную, и, не включая света, всерьёз опасаясь, что от такого он точно ослепнет, нашёл полупустую аптечку. Детские глазные капли, детские капли в нос, сироп от кашля — тоже для детей, пластыри с мишками. Тест на беременность десятилетней давности, перекись водорода, детские ректальные свечи. Заебись, они точно должны жар сбить. Марс зло выдохнул. Зрение плыло, лоб был мокрым, и правая нога почему-то отдавала острой болью при каждом шаге. А, точно. На меня же ещё какой-то спятивший налетел. Господи, неужели во всём доме нет анальгина? Сидя на краю ванны, Марс вдруг представил, как заходит в комнату к матери и просит её помочь. Его нижняя губа дрожит, а из глаз бегут по-детски чистые слёзы, потому что ему больно и страшно. Она просыпается, щупает его лоб и ласково берёт горячее лицо в мягкие руки. Укладывает к себе в кровать и подносит ко рту стакан воды. «Марс, милый, лежи, постарайся не двигаться. Пей, это лекарство. Утром вызовем врача. Не пугай меня так, дорогой.» Марс измождённо рассмеялся и тут же закашлялся. Даже его слегка помутившееся от температуры сознание понимало абсурдность такой картины. Ага, блять, максимум, что она сделает — это подтвердит, мол, да, сын, действительно жар, держись там. Ты опоздал с нюнями лет на десять. Вспомнив, что сидит рядом с раковиной, Марс долго умывался ледяной водой, а потом прошёл на кухню, где в потёмках, всё так же боясь безжалостного света люстры, нашёл тряпицу и бутылку уксуса. Он вернулся к себе в комнату, сделал компресс, лёг на спину и положил тряпку на раскалённый лоб. А утром ты сам сходишь в аптеку, потому что мать будет на работе, а братья ещё слишком маленькие, чтобы знать, как сбивать жар.***
— Селя, просыпайся. Вставай, уже половина восьмого. Вставай, опоздаешь. Дверь сам потом запрёшь, мы с папой пошли. Селя приподнял тяжёлые веки и увидел полоску ужасно яркого света из прихожей, резавшей приятную темноту его комнаты. Он нахмурился и лишь отвернулся к стене, прячась глубже под одеяло. Послышался звук поворота ключа в железной двери. Его охватил приступ тревоги, и мысли прыгали одна на другую, и каждая заставляла его сердце биться ещё хаотичнее. Я спал всего семь часов, а обычно сплю не меньше девяти. Семи часов недостаточно, и к четвёртому или пятому уроку я непременно словлю головную боль. В этом году я пропустил всего два дня, и то по болезни. Мария Алексеевна поймёт. Родители тоже поймут, если узнают. Пожалуйста, я просто хочу спать. У меня травма рук, в конце концов, и я хочу спать. Пространство вокруг казалось ватой, одеяло было удивительно нежным и поддерживало идеальную температуру тела, и его поза была необычайно удобной, и за окном были приятные сумерки, и Селя пообещал себе, что, может, и не пропустит все уроки, а только первый…***
Когда Марс проснулся во второй раз, на улице было не намного светлее. Десять утра. Он апатично заметил, что тело немного остыло и теперь хотя бы не прилипало к простыни. В висках немного пульсировало, но с этим можно было жить. Марс прислушался. В квартире стояла звенящая тишина, и лишь снаружи барабанил по водоотливам дождь, немного унявшийся за эти несколько часов. Зайдя к братьям в комнату, он с удивлением увидел их пустые кровати. В принципе, ему было без разницы, где они. Их отсутствие означало спокойствие и отдых. Не то чтобы он их не любил. Но они донимали его с таким постоянством и рвением, словно это была их работа. Они забегали к нему в комнату, рылись в его вещах, в его книгах, они дёргали его за футболку и кричали ему в ухо. Марс понимал, что ими управляет возраст, и всё же у всякого терпения есть границы. Предоставленный самому себе, Марс решил сделать себе приятное. Он не спеша выпил кофе с молоком, сидя в кой-то веки на кухне, а не у себя в комнате. Он рассматривал рваную клеёнку с деревенскими пейзажами, которая покрывала стол, ещё когда он ходил в детский сад. Сахарница с двухсантиметровым слоем окаменевшего сахара на дне, корзинка с черствеющим хлебом, чёрный перец в пакетиках, сваленных в кучку на краю стола. Бурое пятно размером с монету на желтоватых обоях. «…назвал тебя Марсом, по тупости решив, что это, может,…» Марс крепко стиснул челюсти. Зажмурился, шумно выдохнул через заложенный нос и вернулся к себе в комнату.