Расчёт

      Шерил не спит уже очень долго. Не считает бессонные ночи, запутывается во времени и знает только то, что всё это из-за Джонса, который больше сутками не пропадает, а сидит с ней в этом долбаном душном и слишком маленьком трейлере. Она не спрашивает его ни о чём, хотя очень хочется, но Джагхед смотрит так, что ей кажется, надо молчать. Молчит; только и делает, что прожигает его взглядом, подавляя своё любопытство.       С алкоголем пережить всё это и не думать о Джонсе было бы легче, но Блоссом не пьёт от слова совсем уже почти три недели. Просит себя продержаться до тридцати дней. Сама не знает зачем, но чувствует, что нужно, и каждый день перебарывает себя, отвлекаясь по-прежнему вишнёвыми тонкими, которые всё ещё ненавидит.       Она, чтобы хоть где-то спрятаться от Джагхеда, втихаря таскается в его бар к Тони, которая, к сожалению, с ней больше мило не разговаривает и вкусных цветных коктейлей лично от себя не преподносит. Наливает только то, что Блоссом просит, а просит она всегда воду и понятия не имеет, почему продолжает таскаться в этот змеиный рассадник, если тут ей уже не рады.       — Хватит смотреть на меня так, будто я твоего щенка придушила, — Шерил говорит это после нескольких убивающих взглядов, которые Топаз бросает на неё из-за барной стойки. Блоссом теперь чувствует себя здесь совсем уж херово, потому что даже Тони — единственная, кто был хоть немного рад ей — готова, кажется, пристрелить или прирезать её.       — У меня нет щенка, — Топаз даже не смотрит на неё, продолжает расставлять бутылки, вроде бы уже третий раз переставляя их с места на место.       Шерил глубоко вдыхает и прикрывает глаза. Будь у неё выбор, ни за что бы не сунулась к Джонсу, но это предложила сама Тони. Шерил хочется кинуть в неё чем-нибудь тяжелым и напомнить, что они с Джонсом не встречались, ведь сами ей об этом говорили. И Блоссом вовсе не виновата, что Джагхед пять дней ночует в трейлере вместе с ней.       — Может, посвятишь меня в ваши отношения? — она спрашивает слишком нервно и зло, и только после этого Тони, чуть прищурившись, смотрит на неё. — Чтобы я хоть немного понимала, я-то тут причём. А то меня задрало быть третьей лишней.       — Брось, Шерри, — Топаз склоняет голову и улыбается фальшиво. Приторно-сладким, но в то же время убивающим голосом продолжает: — Ты вовсе не лишняя.       Блоссом пробивает дрожь. Она все намёки Тони поняла сразу же, ещё когда плевать на Джонса хотела. Но теперь сидит тут, как последняя дура, и пытается выяснить, что у этих двоих долбанутых Змеев за отношения. А Топаз, как назло, не прекращает ревновать, делая вид, что ей насрать на это. Кажется, они все трое хуёвые актеры, ведь не получается у них ничего скрывать. Шерил хочется выпутаться из этого, потому что не сдались ей эти треугольники, да и Джонс, честно говоря, ей тоже не нужен.       — Он меня до гроба доведёт быстрее, чем я сама, — она пожимает плечами и думает, что это самое то, чтобы доказать Тони, что на Джагхеда ей плевать.       — Ага, — Тони кивает безразлично, и вот это, Шерил уверена, её точно не волнует. Она снова запутывается в том, что для Топаз важно, а что нет.       — Какого хера он теперь в трейлере тусуется? Я его не звала.       Она не выдерживает, отчего Тони начинает пялиться на неё, как на сумасшедшую. Этот вопрос засел у неё под корой мозга так крепко, что никак не выдолбить, и Шерил просто задаёт его. Пытается делать вид, что раздражает её это, но актриса из неё всё ещё херовая, с каких это пор — неизвестно.       — Видимо, бродяге ночевать больше негде, — Тони всё продолжает неискренне улыбаться, только теперь ещё и хватается за бутылку. У Шерил такого желания нет, ей только хочется закончить с этим цирком; но выглядит так, будто её желанию не суждено сбыться. Она прикрывает лицо ладонями, опираясь локтями на барную стойку и не перестаёт думать о том, что эти Топаз и Джонс не поделили.       — Я явно знаю тут меньше всех остальных. Так что, либо рассказывай, либо не впутывайте меня больше в ваши больные отношения.       Шерил устала. Джонс у неё в печёнках сидит и в голове, достал до такой степени, что иногда прибить хочется. Из-за Тони и её неопределённости она начинает ненавидеть Джагхеда ещё больше, хотя, казалось бы, причём тут он, если это его подружка превратилась в ревнующую суку.       — Слушай, — Топаз облокачивается на стойку, лицо её находится слишком близко к Шерил. — Плевать я хотела, с кем он спит. Джаг мне не парень и никогда им не был. Мы развлекались иногда, да, но ничего более, кроме наших общих дел и доверия с защитой, потому что Змеи — семья. Плевать, что у вас там, но не надо кидать меня из-за Северной стервы.       Она с таким недовольством выплевывает последние слова, что Шерил даже теряется и не знает, что ответить, хотя прежде таким не страдала. Тони хватает бутылку виски под её шокированным взглядом и уходит в сторону кабинета Джагхеда, которого там нет; когда Шерил уходила, он остался в трейлере.       Блоссом сидит у бара ещё несколько минут, размышляет над словами Топаз и даже не удивляется, что она думает, будто Шерил трахается с Джонсом. Это так логично, жаль только, что не правда, и Тони об этом не знает.

***

      В три ночи Шерил сквозь сон и ночные кошмары слышит скрип двери и шаркающие ботинки Джонса. Она переворачивается на другой бок и смотрит на него в темноте, пытаясь сфокусировать сонный взгляд. Джагхед будит её постоянно, если ей всё-таки удаётся поспать. Он каждую ночь шастает куда-то; Шерил не знает, как надолго он уходит. Вчера это было всего на десять минут, в другие ночи время она не засекала.       — Хватит пялиться на меня, — бубнит он, когда стягивает с себя кожаную куртку, что случается только когда он ложится спать, и избавившись от ботинок, садится на матрас, который постелил себе на полу. — Ты же скоро дыру во мне прожжёшь.       — Ты меня разбудил, — у неё голос со сна хриплый, а в интонации ни капли обвинения, лишь только усталость, что Джонс подмечает сразу.       Джагхед в ответ на это что-то невнятно бормочет, что ей не удаётся расслышать даже в той тишине, в которой они находятся. Он продолжает возиться на полу на этом неудобном матрасе слишком долгие несколько минут, из-за чего Шерил шумно вздыхает и снова переворачивается на другой бок, натягивает на себя одеяло, закрываясь почти с головой.       — Ну уж простите, принцесса этого мира, что я не даю вам спать, — его тихий голос насквозь пропитан сарказмом, что заставляет Шерил закатить глаза. К издёвкам Джонса, которые начались с тех пор, как он ночует в трейлере, и до сих пор не прекратились, она привыкнуть никак не может.       Он это не со зла — Шерил удалось понять это почти сразу. Но всё же в первую ночь, которую они оба провели в душном трейлере, у Джагхеда вышло разозлить её настолько, что Блоссом была почти готова убежать оттуда и начать слоняться по гадкому Ривердейлу. Сейчас она даже не помнит, что он тогда сказал — память Шерил в последнее время подводит её очень сильно, — но в голове с неразборчивым жужжанием носится рой воспоминаний в котором слышится грубый голос Джагхеда, говорящий что-то о тронутом уме Шерил и её мазохистских наклонностях. Ему потом пришлось запирать двери на ключ, чтобы Блоссом посреди ночи не сорвалась, — а она, похоже, действительно очень этого хотела, — на чересчур небезопасные улицы Ривердейла. Он в эту ночь сотню раз пожалел, что сказал это — напомнил ей о жутком Нью-Йорке, который для него всё ещё оставался загадочным.       Все подробности нью-йоркского родео Шерил он узнал чуть позже в эту же ночь. К утру она со слезами на глазах, но без обычной истерики рассказала о своём шестилетнем нахождении в аду. В момент, когда она сказала, что терять ей всё равно больше нечего, поэтому в Ривердейл она вернулась умирать, Джагхед понял, насколько она на самом деле разбита. Его полная уверенность в том, что мисс Шерил Блоссом ничто не сможет сломить и уничтожить, полностью рассыпалась.       Она удивилась, что ей даже вспоминать ничего не пришлось — почти все шесть лет очень крепко сидели в подкорке мозга, не желая покидать голову. Слишком яркие вспышки прошлого долбили голову изнутри и, было такое ощущение, что заставляли заново гореть старые шрамы.       Такими же отчётливыми, какими были её воспоминания о Нью-Йорке, остаются и эти воспоминания о том, как Джаг смотрел на неё, когда слушал её историю. Шерил подумала, что даже для него такое слишком.       — Как ты позволила всем этим людям так издеваться над собой? — это было первым, что он тогда сказал. Она ничего не ответила, только больше погрузилась в воспоминания и сама начала задаваться этим вопросом. Именно в тот момент Шерил стало жаль себя, как никогда прежде до этого.       Это выбило её из колеи. Она не чувствовала себя такой уничтоженной даже когда над ней измывались нью-йоркские дьяволы, которых она называла своими друзьями, а втаптывали её в грязь они с особыми стараниями. Рассказать об этом оказалось намного сложнее, чем она думала.       Джагхед выслушал всю её историю. Он узнал всё — как она подсела на наркоту и пристрастилась к алкоголю, как познакомилась в каком-то похабном баре на пьяную голову с ужасным садистом и в туалете этого же бара часом позже позволила ему трахнуть себя, а потом позволяла делать это ещё три года. Такой дешевкой она прежде не была никогда.       Скорее всего, именно в тот момент она и перестала любить себя. Именно тогда всё и разрушилось окончательно.       — Джагхед, — Шерил нарушает долгую гнетущую тишину, в которой они находятся. Она произносит его имя очень тихо, надеясь, что Джонс уже спит и не ответит ей.       — Что? — но он отвечает ей моментально, почти также тихо шепча, как она. Джагхед смотрит в темноту и не поворачивается к Блоссом; она пялится ему в спину, даже без освещения видит, как он напряжён.       — Почему ты здесь?       — Я сплю, Шерил, — его ответ звучит так, будто он взрослому ребёнку объясняет, что дважды два это всегда четыре. Но Шерил из-за этого не чувствует себя глупой; она думает, что глупец здесь только Джонс. — Это всё ещё мой дом.       — Да брось, Джаг. Ты знаешь, о чём я говорю, — тон её голоса повышается, но не намного — она просто перестаёт шептать. Слышит какую-то возню на полу, а потом садится на кровати и включает тусклый прикроватный светильник. Шерил видит, что Джагхед теперь лежит на спине, положив руку под голову и щурится от включившегося освещения.       — Ты можешь просто спать? — прикрывая глаза другой рукой, спрашивает он и тяжело вздыхает. Шерил смотрит на него и ловит себя на мысли, что она, вероятно, его заебала уже слишком сильно, но отчего-то он до сих пор никак не выставит её из своего вонючего трейлера.       Она ему не отвечает. Думает, что снова оставить волнующие её темы не может. Сегодняшняя перепалка с Тони насколько сильно выбесила её, что молчать Шерил больше не в силах. Она, чёрт возьми, не хотела оказываться в самом эпицентре этих херовых и до жути странных отношений. Туда втянули её оба этих долбанутых Змея.       — Не могу. Потому что я постоянно думаю о том, во что ты и Тони втянули меня. У вас ведь всё было хорошо, верно? Пока я не объявилась в вашем змеином рассаднике с отвратительным пойлом, — она звучит очень обвиняюще — так, будто бедный Джагхед в чём-то виноват, но это не так, что она сама понимает где-то глубоко в душе. В голову к Шерил на секунду закрадывается мысль, что она просто привыкла обвинять всех вокруг и искать виноватых.       Джонс шумно вдыхает и выдыхает, садится, бросает короткий безэмоциональный взгляд на Блоссом и поднимается со своей импровизированной кровати. Идёт в сторону кухни и, не включая свет, начинает там брякать дверцами шкафов. Шерил злится на него, потому что он поступает так, как всегда — просто молча уходит от ответов. Она думает, что ему немного проблем удалось решить таким способом.       На кухне она оказывается через полминуты. Свет, исходящий от той тусклой старой лампы всё же позволяет видеть почти всю кухню. Джагхед под злым взглядом Шерил выуживает откуда-то бутылку с алкоголем и делает три больших глотка. Она хмурит брови и начинает смотреть непонимающе.       — У тебя всё это время была эта чёртова бутылка здесь?       Джагхед поворачивается к ней, вопросительно приподнимает брови и пожимает плечами.       — Ты всё равно не пьёшь.       И ведь это действительно так, вспоминает Шерил.       Она по старой привычке слишком остро реагирует на алкоголь; ещё не привыкла, что может обходиться без него. У неё срок без горячительных напитков, отравляющих организм, почти месяц — её личный маленький рекорд. Она этим даже гордится, а потом ей истерически смеяться хочется из-за этого. Хуёвый повод для гордости, но других у неё нет.       — А ты решил за нас двоих нахерачиться? — спрашивает Блоссом, когда Джагхед делает очередные несколько глотков. — Ни разу не видела, чтобы ты так пил.       Он лишь пожимает плечами и снова прикладывается к бутылке. Перерывов между выпивкой уже почти не делает, и это настораживает Шерил. Она смотрит на него, нахмурившись, и вспоминает, что, вообще-то, ни разу не видела, чтобы он вообще пил. Джаг под её взглядом, не выпуская из рук уже полупустую бутылку, идёт обратно в комнату. Шерил сразу же тащится за ним.       — Джонс! — слишком резко говорит она, что заставляет его остановиться в шаге от кровати. Он замирает, стоит так несколько секунд, а потом разворачивается к ней лицом и говорит:       — Ты не будешь пить, Шерил. Не проси, — Джагхед садится на не заправленную кровать, где спала она, и за раз допивает бутылку, отбрасывает её куда-то в сторону. Шерил не обращает внимания, Шерил смотрит только на него.       — Меня не это волнует, — она сжимает губы и топчется на месте прямо перед Джагхедом. Он смотрит на неё, Блоссом замечает, что уже расфокусированным взглядом. Она никогда не видела его таким и не уверена, что хотела бы видеть.       — А что тебя, мать твою, волнует? — он говорит не громко, голос звучит устало, а его пальцы сжимают переносицу. Шерил не отвечает; размышляет, о чём сказать первым, потому что волнует её многое, но Джонс неожиданно повышает голос: — Что тебя волнует?! Что тебя волнует, Шерил, а? Скажешь или так и продолжишь мозги ебать?       Её это настолько сильно поражает, что она стоит не в силах как-либо отреагировать. Открывает и закрывает рот, словно рыба, выброшенная на сушу. Увидеть Джонса настолько злым ей еще никогда не удавалось, и это единственное, о чём она думает. Хотя думать надо вовсе не об этом; какими-то очень далёкими мыслями Шерил понимает это.       — Говори сейчас, — голос Джагхеда звучит так, будто он не просит, а приказывает, и это заставляет Шерил снова возвращаться на годы назад, к воспоминаниям о том, что она пережила в Нью-Йорке. Джонс смотрит на неё снизу-вверх; она под его пронзительным злым взглядом теряет всё своё самообладание и твёрдость, практически расплавляется прямо у него на глазах. Он этого как-будто не замечает и не останавливается. — Говори. Говори, что хочешь сказать. Сейчас. Либо молчи.       У Шерил от всего его вида, серьёзного тона и чересчур пристального взгляда сжимается всё внутри. Она лишается способности здраво мыслить и говорить; стоит перед ним словно голая, даже пошевелиться не может.       Джагхед резко поднимается с кровати и из-за этого, Шерил замечает, что чуть шатается. Но он, не медля почти ни секунды, делает три шага к ней, останавливается чуть ли не в миллиметрах — слишком близко, отчего у неё вновь проходит дрожь по телу. Настолько близко она с ним рядом ещё не находилась. Даже если они всё время были вдвоём в этом трейлере, в этой тесной коробке, в этом маленьком пространстве, они всегда были на расстоянии друг от друга. Теперь Шерил понимает, почему.       — Давай, — он снова говорит, выдыхает прямо ей в лицо и она чувствует запах крепкого алкоголя. Её начинает мутить. Шерил закрывает глаза и опускает голову, чтобы не смотреть на Джонса. Ощущает мимолётное прикосновение его ледяных пальцев на своей щеке, а потом на волосах. Он медленно перебирает короткие локоны, заправляет их за ухо, открывая её лицо. Шерил всё так же не смотрит. — Я почти что готов выпнуть тебя на улицу, настолько ты меня задрала.       Эти его слова заставляют её открыть глаза. Она смотрит на него без капли удивления и шепчет одними губами: «Знаю». Джагхед очень грустно и пьяно улыбается, кивает головой. Шерил кажется, что от него несёт отчаянием и усталостью похлеще, чем от неё, а она всё же устала настолько, что хотела откинуться к чертям.       — Не говори больше ничего, Шер, — Джагхед тихо шепчет и прислоняется своим лбом к её. Шерил думает, что это от усталости и выпитой бутылки в одну глотку. Она смотрит в его закрытые глаза и чувствует его руки на своих щеках.       Она понимает, о чём он говорит. Она знает, что он просит её замолчать и не заводить больше разговоров о Тони, о всём том, что так сильно её волнует. Но Шерил думает о другом. Она даже не осознаёт, к чему ведут её эти слова Джагхеда, что они заставляют её делать. Она просто делает это.       Шерил целует его первая. Тянется к нему, тянет ладони к его взъерошенным волосам. Она чувствует, что губы у него тоже холодные и сухие, он еле шевелит ими. Ей кажется, что она находится рядом с неживым человеком, потому что он никак не реагирует, только безвольно опускает свои руки. Шерил будто прикасается к камню и надолго её не хватает.       Отстраняется она почти сразу, как понимает, что не получает в ответ никакой реакции. Ещё несколько секунд смотрит на Джагхеда, держа руки на его лице, а потом резко убирает их и отходит от Джонса на один далёкий шаг. Он смотрит на неё; она понять не может, что за эмоции в этом его взгляде и о чём он думает. Она думает о том, куда бы себя деть, где бы спрятаться, лишь бы не находиться у него на глазах.       В голове у Блоссом мелькает мысль, что это была ошибка, что всё, что она творила с тех пор, как вернулась в треклятый Ривердейл — одна огромная ошибка. Но эта мысль даже не успевает зарыться у неё в подкорке, потому что её оттуда вышибает Джонс, когда неожиданно резко оказывается рядом — ещё ближе, чем до этого, — и притягивает её к себе ледяными руками так, что расстояния между ними не остаётся совсем. Следующее, что она ощущает, но не осознаёт — его живые губы на своих. Джагхед всё же целует её, сильными руками прижимает к своему напряженному телу. Шерил с диким желанием отвечает ему; чувствует странный прилив сил и одновременно с этим бешеные спазмы в животе, а ноги подкашиваются.       Он отрывается от неё спустя, ей кажется, что очень короткие секунды. Она легко его отпускает, хотя слабыми руками всё же цепляется за него. Смотрит в его бешеные глаза и сама дышит так же тяжело, как и он. В голове долбит колокол и звучит вопрос, что она делает.       Джагхед не даёт ей передохнуть и подумать. Она совсем ничего не соображает, когда он тянет её на себя, и она не сопротивляется. Она лишь думает о том, что первая осмелилась поцеловать его.       Ему на всё требуется много времени. Джонс пьян и руки его почти не слушаются. Она не замечает, как они оба оказываются на кровати, но остальные действия чётко закрепляются в её памяти. Всё происходит слишком медленно; Джагхед себя едва контролирует, единственное, что ему удаётся — целовать её. Шерил думает, что от этих поцелуев с привкусом алкоголя она пьянеет тоже.       Она раздевается сама. Не торопится, но действует быстрее Джагхеда и помогает раздеться и ему. Он смотрит на её бедное худое и побитое тело, но её даже не тянет спрятаться от него. Он уже видел почти все её шрамы и синяки; она знает, что они ему безразличны, но он смотрит слишком пристально и притрагивается к зажившим ранам до тошноты аккуратно — так, как Шерил не привыкла. Её всё же слегка потряхивает от этого, что Джонс замечает, но не показывает это и продолжает прикасаться к ней, но там, где шрамов нет.       Когда он нависает над ней, будто трезвеет. Шерил замечает его сомнения в момент, когда меньше всего ожидает этого. Когда он мотает головой и собирается отстраниться от неё, она крепко вцепляется в него, не готовая отпустить. Не в этот момент.       — Не смей уходить сейчас, — шепчет она.       Ему хватает пятисекундного взгляда на неё, чтобы снова передумать и начать делать хоть что-то.       У него прикосновения слишком нежные, но холодные. Шерил почти не шевелится, не дышит. Слабо извивается под ним и тихо стонет. У неё до Джонса весь опыт секса слишком неудачный, чересчур больной и жестокий. А Джагхед осторожен с ней, как с фарфоровой куклой. Ему кажется, что если сожмёшь, чуть сильнее надавишь — разобьётся, рассыпется. Она в этих его некрепких объятиях плавится, мысленно считая битые осколки души и тела, которые восстанавливаются, возвращаются на место. Шерил думает, что она находится там, где должна.       Он целует её почти не переставая. Она всё время ощущает его губы на своём теле — на губах, шее, груди, животе, бёдрах. Она чувствует, как он целует её шрамы, и ей кажется, что это — лучшее болеутоляющее и заживляющее. Чего-то подобного не хватало в её отвратительной жизни все эти годы.       Шерил слишком поздно понимает, что это точно должен быть не Джонс. Но он оказывается единственным, кто заботится о ней. И в конце концов, думает Шерил, она ведь приезжала сюда для своих похорон. Так какая разница, в чьей постели она спит, тем более если эта постель не холодная и в ней над Блоссом не издеваются, а любят её, пусть и ненастоящей любовью.