За последними партами

*

      Прошло три месяца. Давно угасла надежда на встречу, как и угасла жизнь в глазах матери — для нее теперь не было более лучшего друга, чем бутылка. Старший брат давно не звонил, увлеченный учебой и обустройством своей жизни, пока младший загибался. Отец не приходил вовсе, будто вычеркнул ненужные телефонные номера в блокноте. Всё катилось известно куда.       — Ты же уже взрослый. Должен понимать нас с мамой, — последние слова, которые Чимин услышал от отца. Их он пронесет сквозь жизнь.       И Чимин залез в свою раковину, превратился в куклу, заставив себя забыть обо всем, что было связано с именем Мин Юнги. Как и с именем отца. Все его предали и бросили, но теперь они не смогут проделать это снова — ведь Чимину всё равно. Ему больше некого терять.       Чимин всё чаще оставался после уроков, специально нарушая правила школы. Сожалел только, что отбывать наказание приходилось не в библиотеке. Он боялся, что за многочисленные нарушения ему перестанут выдавать книги. Так Чимин превратил один случайный вечер в стенах школы во множество подобных. Уборка и чтение в тишине без запаха алкоголя и грязного тела матери успокаивали. Успокаивали, пока не появился человек из прошлого.       Заметил его Чимин случайно, когда проверял расписание на неделю. Он услышал знакомый смех, резко развернулся и, убедившись в своей правоте, пошел в противоположную сторону.       Братик, вот тебе загадка: что болит без ран?       Чимин бегал от Юнги, как мог. Но долго это продолжаться не могло.       В один из вечеров за уборкой класса (Чимина давно прозвали уборщиком за частые уборки в наказание) Чимин протирал окно и черт его дернул посмотреть вниз. Мин Юнги смотрел прямо на него. Узнал или нет?       Гадая, Чимин покончил с уборкой и сел за книгу, но слова чернилами утекали от него, и приходилось перечитывать одно предложение несколько раз. Наконец, ответ прозвучал стуком двери на этаже. Юнги нашел его. Не оставалось никаких сомнений, что это он, так как охранник давно проверил территорию и сидел себе внизу, что-нибудь жевал или пил.       — Всегда хотел спросить, — услышав приближение чужих шагов, произнес Чимин. Он держал в руках книгу, служащую ему защитой от того, чтобы смотреть на Юнги. — Откуда у тебя этот шрам?       Юнги усмехнулся и сел на парту, за которой сидел парень.       — Очень хотел сгущенки и порезался.       Легкая улыбка скользнула по губам Чимина и тут же упорхнула.       — Думал, ты легко от всего отказываешься.       Рука закрыла страницы. Чимин не особо расстроился, он ведь и не читал, а только делал вид.       — Нет, — уже серьезным тоном произнес Юнги.       Ухмылка.       — Я заметил, что нет, — Чимин поднялся с места, оставил книгу на столе и подошел к окну. — Почему ты здесь?       — Я здесь учусь, — ответил Юнги, явно готовый к этому вопросу. — Всё то время, что мы не виделись, я учился, чтобы поступить сюда.       Чимин не хотел его слушать. Снова навешает лапши на уши и пропадет, вытряхнув из него всю душу. Хотя, какую душу? Родители постарались, чтобы в нем ничего не осталось, так что Юнги ничего не достанется в этот раз. Ничего. Чимин стоял к окну лицом, поглощая закатное солнце остекленевшими глазами, но свет отражался, не касаясь онемевшего сердца.       Подойдя к застывшему, словно памятник всем брошенным, парню, Юнги не посмел его коснуться. Он чувствовал холод, исходящий от Чимина, почти физически. Понимал, что отчасти виноват. Но он также понимал, что если не окунется в этот ледяной океан и не достанет погибающий айсберг, врезавшись в него, словно титаник, больше шанса не предоставится. Только здесь и сейчас.       — Чимин, — прошептал Юнги, будто код от замка на сердце. — Прости.       Чимин даже не шевельнулся, когда чужие руки нежно обхватили его за талию. Со дна того, чего у него, как он думал раньше, больше нет, поднималось что-то давно забытое. Оно таилось на кончиках пальцев Юнги, на его губах с тонким шрамом, в глазах с манящей улыбкой.       «Снова начинается. Нет!» — Чимин вырвался из чужих объятий. И теперь Юнги оставалось наблюдать за тем, как от него уходят. Бросают.       Чимин потянулся за книгой, но неловко ухватился за корешок неверными пальцами и уронил ее, опустился на пол, чтобы взять. Юнги отмер, словно проснулся от тяжелого сна. Он опустился следом за Чимином. Их руки одновременно схватили книгу.       — Отдай, — жалобное, едва слышное. Он будто молил о чем-то другом, просил вернуть что-то, но совсем не книгу.       — Посмотри на меня, — кажется, Юнги понял, как вернуть Чимина.       Парень помотал головой, кусая губы. Прежние эмоции возвращались к нему. Три месяца в теле куклы могли растянуться на всю жизнь, и Чимин не противился этому, но даже подобной привилегии его лишают.       — Если я это сделаю, ты снова уйдешь. Ты меня бросишь, — раскрылся Чимин, зажмурив глаза.       Будь, что будет. Давай, с м е й с я.       Но никто не смеялся.       — Я ради тебя читал книги, понимаешь? — Юнги отпустил произведение, держа его одной рукой, другой коснулся чужого подбородка. — Заслужил я хоть один твой взгляд? Даже если он будет наполнен ненавистью.       Чимин заплакал.       — Пожалуйста, не проси меня это сделать. Я так устал.       Книга упала на пол.       Чимин сел на пол.       И уткнулся в колени лицом, дрожа плечами и всхлипывая. Он плакал навзрыд, словно ребенок. У Юнги защемило сердце. Он обнял парня, гладя по голове и нашептывая извинения.       И Чимин, немного успокоившись, оторвал лицо от коленей. Он посмотрел заплаканными, красными глазами.       И пропал.       Юнги сорвал с его губ поцелуй, прижимая к себе с непередаваемым теплом и заботой.       Опускался вечер догорающим закатом. Школа опустела. А где-то, в одном из сотни кабинетов, за последними партами, на самом полу рождалось нечто прекрасное. Расцветало новым цветом, робко распуская лепестки. Это нечто могло продлиться до гробовой доски или остаться в памяти приятным воспоминанием, живее, чем вся остальная жизнь без этого.       Без первой любви.