В лабиринтах памяти. Часть 2

Элайджа находит Хэйли в библиотеке, и ее зеленые глаза радостно вспыхивают, когда она видит его на пороге темной комнаты, освещенный лишь огнем камина. Он делает шаг и замирает, не отводя от Маршалл ледяного взгляда. Глаза волчицы медленно тускнеют. — Зачем, Хэйли? Девушка непонимающе щурится, отступая назад. Она молчит, изучая лицо Элайджи, не выражающее не единой эмоции. — О чем ты говоришь? Маршалл улыбается, но в ее глазах плещется страх, когда Майклсон медленно подходит к ней, не отводя от девушки тяжелого взгляда. — Ты знаешь, — холодно отзывается он, щуря глаза, — зачем ты это сделала с Евой? Хэйли заминает ледяной статуей, но зеленые глаза вспыхивают огнем, когда она, наконец, находит в себе силы ответить: — Потому что я люблю тебя. Элайджа склоняет голову, пристально глядя на Маршалл. Он не говорит ни слова. Майклсон почти жалеет, что затеял этот разговор. Те крохи сомнений, что были у него на счет Хэйли, сейчас растворились в сказанном ею самой. В зелени ее глаз, которые впились в его лицо, ожидая ответной реакции. Вот только она совсем не та, что ждет Маршалл, и ее голос дрожит, когда она говорит: — Я знаю, что и ты любишь меня, Элайджа. Она оказывается рядом так быстро, что вампир не успевает и слова сказать в ответ. Тонкие пальцы сжимают его лицо, притягивая ближе, и женские губы касаются его губ. Этот поцелуй так до боли знаком, но Майклсон не чувствует ничего хоть отдаленно напоминающее его прежние чувства к Хэйли, и уж тем более это не сравнить с тем, что он испытывает к Еве. Легкая на помине его птичка распахивает дверь в библиотеку и замирает на пороге. Элайджа отталкивает целующую его Маршалл, и уже собирается устремиться к невесте, когда в комнату врывается Клаус, глаза которого горят желтым огнем. Гибрид отталкивает Еву, закрывает дверь и на мгновение в библиотеке воцаряется мертвая тишина. — Клаус, — начинает было Хэйли, но тот прерывает ее взмахом руки. — Не трудись, волчонок. Я уже слышал все, что ты хотела сказать. Очень мило. А что же ты молчишь, брат? Разве не приятно осознавать то, что она вновь выбрала тебя? — Мне на это плевать, Клаус, — просто отвечает Элайджа, не обращая внимания на то, как от его слов лицо Маршалл искажается от боли, — я люблю Еву. И я не свернул шею твоей… девушке лишь потому, что это может повредить Хоуп. Но если она посмеет еще раз хотя бы приблизится к Еве или нашему ребенку, я могу и передумать. Клаус улыбается, на его щеках появляются ямочки, но пожелтевшие глаза сверкают от ярости. — Я понял тебя, — цедит он, и делает шаг к Хэйли, которая пятится к двери, — а теперь, прошу оставь нас. Нам нужно кое-что обсудить, правда ведь, волчонок? — Никлаус, — вскидывает бровь Элайджа, — надеюсь, ты знаешь, что делаешь… — Тебе лучше заняться своей птичкой, — обманчиво мягко отзывается гибрид, — а с Хэйли мы все решим сами. Старший Маклсон пожимает плечами, и, бросив последний взгляд на сжавшуюся в комок Маршалл, исчезает из комнаты. Ему совершенно не жаль свою бывшую девушку, и абсолютно плевать на то, что сделает с ней Клаус. А в том, что гибрид не оставив поступок Хэйли безнаказанным, Элайджа не сомневается. Вот только его волнует совсем другое. Евы нет в доме и задняя дверь, ведущая на улицу, широко распахнута. Майклсон оказывается на улице и замирает, гладя по сторонам. Вампир понятия не имеет, куда может направиться маленькая птичка, о чувствах которой, после увиденного можно только догадываться. Не особо надеясь, он набирает ее номер, но Ева предсказуемо не отвечает. Элайджа хмурит брови, и, вздохнув, идет вперед по шумной улице. Он заглядывает в бары, ищет темную макушку среди гуляющих по Бурбон-стрит зевак, но Евы нет нигде. Вампир стискивает зубы, на его щеках играют желваки, но он старается сохранить спокойствие, зная что сейчас ему нужен холодный рассудок. Его птичка одна, в незнакомом городе, где у Майклсонов уйма врагов. И исключать того, что им известно кем для него является Ева нельзя. Новый Орлеан сияет миллионом оттенков, пахнем тысячей оттенков запахов, звучит сотней мелодий, но Элайджа ищет лишь один запах, один голос, одну хрупкую фигурку в огромной толпе. И неожиданно, до его ушей доносится тихое: — Вам лучше не делать этого… — Ну что ты, цыпочка, — насмешливый мужской голос вампиру совсем не знаком, но вот его обладатель буквально каменеет, когда Элайджа вихрем оказывается в темной подворотне, где над побледневшей Евой нависает крепкий блондин. — Я бы советовал послушать девушку, — спокойно выговаривает Майклсон, видя, как Ева пытается скрыть облегчение, которое отражается в ее глазах при его появлении. Птичка дуется на него, разозленная поцелуем Хэйли, но все же рада его приходу. — Ее крови вполне хватит на двоих, — с наигранным весельем скалится блондин, опасливо оглядывая Элайджу, который не сводит с Евы пристального взгляда. — Уверен, что хочешь попробовать кровь моей невесты? — вскидывает бровь Майклсон и блондин исчезает так быстро, что его тень сливается с темнотой, становясь почти не различимой. Элайджа делает шаг, к стоящей у кирпичной стены Евы, которая дует свои пухлые губки, недовольно щуря глаза. — Я бы сама с ним справилась. — Не сомневаюсь, птичка, — мягко улыбается вампир, подходя ближе, — поговорим? — Ты целовался с ней! — Это она поцеловала меня, Ева, — твердо отвечает Майклсон, не сводя взгляда с лица любимой, — ты должна верить мне. — Я верю собственным глазам, — зло отзывается девушка, выставляя перед собой тонкие руки, — и я видела, как волчица присосалась к тебе как пиявка. Голос Евы полон обиды, и Элайджа вихрем подается вперед, прижимая ее к стене. Девушка пытается сопротивляться, высвободится из стальных объятий, но очень скоро затихает, понимая бесполезность своего занятия. — Я люблю тебя, птичка, — шепчет вампир, удерживая девичий подбородок, и не позволяя любимой отвести взгляд, — только тебя. И ты знаешь это. Клаус разберется с Хэйли. Она больше не причинит тебе вреда. Мы можем вернуться домой. — Ты… — прикусывает губу Ева, — ты больше не любишь ее? — Уже очень давно, птичка. С того самого момента, как увидел тебя. Я должен был сразу поверить тебе насчет Хэйли. Прости меня. Девушка щурит глаза, а затем на ее лице появляется мрачная решимость. — Я хочу поговорить с ней. Сама. И мы уедем.