В лабиринтах памяти. Часть 2

Сознание возвращалось к Элайдже медленно, оставляя все вокруг в туманной дымке, и лишь резкая боль, сковывающая запястья была реальной. Наконец, он смог открыть глаза. Не сразу вампир понял, что находится в темном подвале, где единственным источником света было крошечное окно у самого потолка. Он сидел на деревянном подобии стула, плотно прикованном к полу, а его руки были связаны за спиной веревками, пропитанными вербеной. Только все эти предосторожности определенно были излишними. Магический выброс, лишивший его сознания, до сих пор давал о себе знать, но главным было отнюдь не это. Главным были они. Эмоции, которые вернулись к нему от одного прикосновения крошечных пальчиков к его ладони. Боль, раскаянье, сожаление, любовь, отчаянье, щемящая нежность перемешали в один комок, выворачивая сознание Элайджи на изнанку. И среди всей этой сжигающей душу мозаики чувств, воспоминаний, людей, два лица выделялись особенно ярко. Одно — до боли знакомое, с легким румянцем на нежных щеках, смущенной улыбкой — прекрасное лицо его жены, которую он едва не изнасиловал в их последнюю встречу, предав их любовь. Второе — маленькое, смеющееся, с огромными черными глазами и вздернутым носиком, принадлежащее той, что три года росла без него. Лицо его дочери, которая вернула ему чувства одним только касанием, разрушив своей магией все чары Хлои, освободив его от данного обета. Вспышка радости, мгновенно сменилась волной отчаянья и стыда. Как объяснить малышке то, что его не было рядом все это время? Как вымолить прощение у Евы? В этот момент Элайджа услышал скрип открывающейся двери, и через мгновение на пороге комнаты появился Аларик Зальцман, держащий в руках арбалет. — Очнулся, Майклсон? — прищурился он, разглядывая Первородного, — Софи тебя знатно приложила. — Где она? — хрипло отозвался вампир, глядя в лицо, держащему его на прицеле Рику, — где моя дочь? И Ева? — Не поздновато ли ты вспомнил о них? — нахмурился Аларик, отступая к стене, — три года тебе прекрасно жилось без жены и дочери и… Внезапно Зальцман замолчал и его лицо окаменело. Очень медленно он приблизился к вампиру, заглядывая прямо в пылающие болью темно-карие глаза. — Она сделала это, — неверяще прошептал он, качая головой, — вернула тебе чувства… Софи… — Где она?! Голос Элайджи, который прищуренными глазами наблюдал за маневрами Аларика, дрожал. — Где моя дочь?! — Она в безопасности, потому что рядом нет тебя. Майклсон застыл, узнавая нежный тембр жены, которая появилась на пороге его темницы, и на миг их взгляды встретились. Ева совсем не изменилась, только темные волосы стали длиннее, спускаясь шелковистой накидкой до самой талии. Она была безумно, оглушающе красива, даже в старом мешковатом свитере и без грамма косметики на лице. Она была его. И слова почти помимо воли полились с мужских губ, сбивчивым потоком. — Птичка, прошу тебя… Прости, я… я так люблю тебя… И Софи… она… — Можешь не стараться, — холодно прервала его Ева, поднимая вверх тонкую ладонь, — прибереги признания для Хлои. А нас с дочерью оставь в покое. Ты нам не нужен. — Но вы нужны мне! — с горечью отозвался Элайджа, сбивчиво дыша, — Софи вернула мне эмоции. И теперь все будет по-прежнему… — Серьезно? — вскинула бровь девушка, и ее голос дрожал от ярости, когда она приблизилась к мужу почти вплотную, склоняясь к его лицу, — по-прежнему не будет уже никогда! Я не знаю, для чего ты явился сюда, и мне на это плевать! Но ты должен немедленно уехать и забыть о нас, так, как делал это все три года, пока мы прекрасно жили без тебя! Убирайся к своей шлюхе-ведьме, которую ты предпочел мне и дочери! — Ева, прошу… — Я все сказала, — отмахнулась от него девушка, направляясь к двери, — Рик, прошу увези его в аэропорт. — Птичка, постой! Я хочу видеть свою дочь! Но Ева уже вихрем скрылась за порогом, за несколько секунд преодолевая лестницу и оказываясь в просторной кладовой дома Кэролайн. Только там она позволила себе откинуться на стену, зажимая ладонью, кривящиеся в рыдании губы. Ноги едва держали ее, и через мгновение Ева оказалась сидящей на полу. Элайджа все еще что-то кричал ей в след, а она слышала только одно слово. Птичка! Птичка! Птичка! Боль, сжавшая ее сердце, была такой сильной, что девушка расширила глаза, понимая, что не может дышать. Какой же она была дурой, когда считала, что смогла забыть его! Своего первородного мужа, один взгляд которого заставлял кости плавится в тебе, от чьего голоса мурашки бежали по телу, того, которого она до сих пор любила. Чувства, что, как ей наивно казалось, удалось победить за прошедшие три года, никуда не делись, а напротив — стали только сильнее. И вот теперь эмоции вернулись и к нему. Ева покачала головой, до боли прикусывая губу. Было ли возвращение человечности достаточным основанием к тому, чтобы забыть всю ту боль, что ей довелось пережить, начиная с того дня, когда она видела Элайджу с Хлоей, заканчивая осознанием того, что ее любви оказалось недостаточно для того, что воскресить его эмоции? Нет. Определенно, нет. И все же… Лицо Евы было мокрым от слез, и она промокнула его краем свитера, пытаясь успокоиться. Однако, то обстоятельство, что ее муж, которого она должна ненавидеть больше всех на свете, сидел сейчас в подвале практически на расстоянии протянутой руки, не давало ей ни малейшего шанса это сделать. И только осознание того, за стеной ее ждет дочь, которая едва пришла в себя после выброса магии, заставило девушку взять себя в руки. Очень медленно Ева поднялась с пола, поправляя одежду и приводя в порядок спутавшиеся волосы. Расстояние от кладовой до гостиной, где Софи сидела с Кэролайн и ее девочками, показалось ей тысячей миль. Когда же она, наконец, появилась в просторной комнате, дочь мгновенно бросилась к ней, размазывая по щекам слезы. — Мама, а где папочка? Я сделала ему больно? Ева подхватила плачущую Софи на руки, прижимая к себе. Она провела ладонью по спутанным локонам и мягко приподняла вверх маленький подбородок, заглядывая в мутные глазки. — С ним все хорошо, детка. — Тогда где он?! Я хочу к нему! — Он просто… — Я знаю, что он рядом, — сузила глаза девочка, — почему он не приходит? Он не хочет быть со мной? — Очень хочет, — едва смогла ответить ей Ева, судорожно вздыхая, — но пока не может. — Папа меня не любит? На детском личике отразилась боль, и маленькие губки Софи задрожали, заставляя девушку сжать кулаки от собственной беспомощности. Чертов Элайджа Майклсон! Вот только врать дочери она не имела ни права, ни желания. А значит, оставалось только одно. — Папа тебя любит, Софи. Но он уехал. И больше сюда не вернется.