Семь смертных грехов

— Заносчивая ведьмочка! Заграбастала себе все, не оставив мне ничего! Зависть глупо делить на белую, или чёрную. У зависти лишь один цвет — лазурный. Ума приходит в бешенство, едва скрываются фары машины за тонкой, но прочной пеленой барьера. Сбитые в кровь костяшки не приносят облегчения, и до крови искусанные губы тоже. Ума швыряет любой попавшийся под руку в предмет в экран, едва показывается светлая прядь волос с лиловыми концами. Почему именно она? Чем дочь Малефисенты лучше той же дочери Урсулы? Она выбрала добро, только гляньте на эту перебежчицу! Ума бы тоже его выбрала, если бы знала какая роскошная жизнь ожидала её в Аурадоне. Бессильная ярость — кулаки сжимаются так, что ногти до крови впиваются в тонкую кожу. Она поджимает губы и понимает — справедливости от этой жизни ждать не стоит. Мир сжимается до исходной точки. Мир сжимается до размера экрана старенького телевизора на полке трактира. Конечно, она-то отхватила себе принца и живёт припеваючи. А чем, чем заслужила она такую судьбу? Волей случая? Лазурь кольцом смыкается вокруг хрупкой шеи, перекрывая доступ к кислороду Зависть точила её изнутри. Какое неблагородное чувство, как раз под стать ей — бандитке с острова. А время аллюром идёт дальше, заставляя её почти выть от безысходности. Это — одержимость, мания, заставляет почти захлебываться собственной желчью. Ума знает, что время, конечно, лечит. Но есть категории людей, которых даже оно не в силах исцелить. Это влюбленные, потерявшие и завистливые. А она относилась сразу к двум группам. Если не ко всем трём Фотография Мэл изуродована дырами от дротиков. Но если жаждущему в пустыне предложить каплю воды, это разве спасёт его? Вот и Уму не спасало. Зависть пожирает, точит с новой силой. И девушка не замечает ничего вокруг, кроме чувства пьянящего восторга, когда фортуна поворачивается к ней своей ехидной мордочкой. — А знаешь, я мечтала об этом. Ха, тебе что-то нужно от меня. И ты передо мной как червяк на крючке. Мечты постепенно перетекают в явь, отмеряя ей новый день и его смысл. Это уже не одержимость, нет, зависимость. Чужая боль становится персональным наркотикам, а её отсутствие — ломкой. А Мэл всё храбрится, не вываливая наружу истинной ярости. Желудок сворачивается в тугой узел, когда в тревожном сне мелькает маленький экран с белыми прядями. Она спускается притворно-неуверенной походкой, упиваясь шоком и возмущением на лицах окружающих. Ловит на себе слепо-восхищенный взгляд короля, и, подавливая тошноту и подавая руку кавалеру, подходит к главной проблеме всей её никчемной жизни. Ума смотрит с торжеством на соперницу. С вызовом. Будто кричит: «Посмотри на меня! Девочка с острова опередила без пяти минут королеву!» Ума наиграно сочувствует, обнимает Берту, чтобы унизить ещё сильнее. Её губы растягиваются в ухмылке, когда она слышит всхлипы. И ей плевать, что нужно сделать и как извернуться, лишь бы доставить побольше боли Малефисенте младшей. Пускай солжет перед алтарём, настоящее счастье — гнев и слёзы в изумрудных глазах. Мечты с завидным треском разбиваются о реальность. Конечно, она-же-злая, такие, как она не заслуживают свой хэппи энд и персональное «долго и счастливо». Хотя Уму это никогда не впечатляло. И сейчас ей уже плевать на фееричный провал. Все вокруг — лишь белый шум, глюки, помехи на старом экранчике телевизора, где вновь мелькает всполох лилового. С языка скатилось несколько капель лазурного яда.