Мари значит бездна

Маринетт отстранённо подумала, что ей и вправду стоит запирать люк, ведущий в комнату. Эцио Равель доброжелательно улыбнулся, сидя в ее офисном стуле. Маринетт отменила трансформацию, и Тикки села ей на плечо. — Вы правда не знаете, что в мире существуют двери, или просто хотите свести меня с ума? Я же говорила вам, чтобы больше вы не смели влезать в мой дом. — На самом деле, меня впустили твои родители. — Серьезно? — прищурившись, протянула она. — Да. Я сказал, что работаю с одним уважаемым брэндом, и мы заинтересовались твоими работами. Милая комната, кстати. Забыл упомянуть в прошлый раз. Он окинул розовую спальню насмешливым взглядом. Маринетт скрестила руки на груди и хмуро уставилась на него. Голова разрывалась от боли, она мечтала о здоровом сне, а вместо этого лицезрела нахальное лицо Фитиля. Жизнь прекрасна. — Ну же, Маринетт, перестань так смотреть, — протянул он. — Я ведь просто хочу поговорить. Ты обдумала мое предложение? Она сделала вид, что вспоминает что-то. — Это то, где мне предстоит предать друга и поддержать вас? — Говоря о друге, ты имеешь в виду Адриана Агреста или Нуара? — Какая разница, вы предлагаете мне предать обоих. Он пожал плечами. — Это не предательство. Я предлагаю тебе помочь себе и своему другу. Кем бы он ни был, — хмыкнул Фитиль. Маринетт упрямо скрестила руки и отвернулась к окну. Сейчас все мысли крутились вокруг совершенно другого, и размышлять об интригах Эцио и Совета совершенно не хотелось. Равель встал, поправил пиджак и подошёл к ней. Его глаза нашли в отражении глаза Маринетт. — Я верю тебе, — мягко произнёс он. — И я тебя понимаю. Нелегко осознавать, что тобой манипулировали и играли. Никому не нравится чувствовать себя обманутым. Сердце вновь затянуло в узел. Ею не просто играли, ее и Нуара нагло использовали в своих целях, не важно, каких именно. Они выкинули свои собственные амбиции, растворились в вечном «должны» и «обязаны», рисковали жизнями, лгали, скрывались, подставляли своих близких… Ради чего? Не призрачного «правильно», а по указке невидимой руки. Она даже не была уверена, на кого злится больше: на мастера Фу, лгавшего ей годами, на Габриэля Агреста, ослеплённого своей маниакальной любовью, или на саму себя, не сумевшей вовремя увидеть то, что творится под носом. Маринетт с горечью вспомнила о своих однообразных каникулах, когда она каждый раз отказывалась от поездок в Китай с родителями, в Штаты вместе с друзьями и просто долгих путешествиях по Европе… Ей предстоит поступать в следующем году в университет, а она даже не рассматривала никакого варианта кроме Парижа! Считала, что чем-то обязана этому городу и его жителям, обязана защищать их, обязана всегда быть Леди Баг, а оказалось, что все это лишь обманный манёвр. Она — обманный манёвр. Супергерои Парижа — обыкновенные пустышки. — Что такого сделал вам Габриэль Агрест, что вы не можете его простить? — тихо спросила она. Равель поднял руку и неосознанно дотронулся до своего талисмана. — Ты считаешь, я здесь из мести? — он горько усмехнулся. — Габриэль — сумасшедший старик… Он давно потерял разум. Видела бы ты его таким, каким помню я… — в темных глазах на мгновение зажегся огонь воспоминаний и так же быстро погас. — Я никогда не был о нем высокого мнения, но стоит признать, что Агрест оставался верен Совету и действовал только в его интересах. Но это не изменяет того, что он был и остаётся самоуверенным эгоистом. Габриэль невероятный манипулятор. Он умеет находить нужные ниточки и дергать за них, управляя человеком. Впрочем, все Агресты такие, не зря ведь они столько веков находятся под влиянием своего квами. — Вы говорите так, будто он сделал что-то лично вам. — Габриэль успел насолить многим, — смиренно отозвался он. — Именно из-за него Совет практически развалился… Когда он ушёл, забрал с собой дорогого мне человека, хотя не должен был делать этого. Она отказалась от всего ради него. И это злит меня до сих пор. Маринетт перестала делать вид, что ее заботит происходящее за окном, и повернулась к мужчине. Равель возвышался на добрых две головы над ней, и ей приходилось смотреть снизу вверх. — Зачем вы говорите все это мне? — Хочу, чтобы ты приняла правильное решение, — заметил он. — Правильное для вас, — ввернула Маринетт. — Я не стану помогать вам. Подумайте сами! Вы ворвались в Париж, подожгли целый квартал, угрожали мне, ранили Нуара! А теперь просите помощи? Хотите, чтобы я поддержала вас и вашего Мастера, о котором ничего не знаю?! — Стоило устроить один маленький пожар, и мне теперь будут напоминать о нем всю жизнь, — потёр он устало переносицу. — А насчёт Нуара — я должен был точно узнать, сохранила ли Лебедь свои силы. — Что за Лебедь? — нахмурилась Маринетт. — Ты и о ней не знаешь? — удивленно вскинул он бровь. — Агрестам, как и всем семьям, входящим в Совет, принадлежит ещё три камня, кроме своего собственного: камень Нуара, Леди Баг и Лебедя. Только ей под силу излечить мои ожоги. — Значит, Нуар ее знает? — протянула Маринетт. Почему он не сказал ей ещё об одном Хранителе? — Будь иначе, вряд ли он бы так скакал после подобной травмы, — хмыкнул Равель. Маринетт отошла и села на кушетку. — Но вы не могли знать, что она здесь и что она ему поможет. Он забавно фыркнул, превратившись из грозного мужчины в насмешливого подростка. — Я знал, что она в городе. Возможно, что это одна из причин, почему я сам приехал за вами, а не отправил кого-нибудь другого, — он произнёс это задумчиво, и Маринетт стало не по себе, как будто она подглядела за чем-то личным, влезла в душу другого человека… — Зная ее, я был уверен, что она бросится на помощь, едва услышит о моем приезде. Мои способности всегда ее пугали, — он бросил на Мари короткий взгляд. — И она даже не знает, как сильно меня пугают ее способности. — Почему столько лет вы или Совет ничего не делали с происходящим? Вы ведь наверняка знали, что Бражник терроризирует Париж и мы одни противостоим ему. Равель сел обратно в кресло, закинул ногу на бедро и руки сцепил в замок. — В мире были проблемы важнее. Войны, экономические кризисы, инфекционные эпидемии… Совет по возможности помогает всем. Не в наших правилах скакать по городу и давать интервью. Мы действуем тонко. — И каким образом вы помогаете людям? — она даже не попыталась скрыть иронию в голосе. — Хм… К примеру, один из наших Мастеров обладает камнем Оленя. Он видный политик, я не могу сказать его имени… На каждом заседании он использует свои силы, чтобы сгладить ситуации, сделать атмосферу более доброжелательной. В его присутствии любые переговоры проходят плодотворней. Многие Последователи работают в странах Африки: часть из них обладает целительными способностями, часть может управляться с животными, успокаивать их и лечить. Такой же последователь моего Мастера, как и я, владелец камня Лисы, всю жизнь проработал в хосписах: он создавал иллюзии для неизлечимо больных, скрашивая их последние дни… После его смерти, талисманы хранились в тайнике вместе с остальными, но были похищены Одет Валентайн и ее друзьями. С тех пор никто не знает, где они. Совет считает, что они все это время были у Бражника. — Но это не так, — возразила Маринетт. — Месье Агрест узнал, что камни где-то в Париже, и именно поэтому позволил Бражнику взять над собой вверх. Он пытался вернуть украденные камни, в том числе и мои с Нуаром, чтобы предоставить их в Совет и вернуть место для сына. — Так ли это, мы никогда не узнаем. Но если не Габриэль вручил вам камни, то кто? Маринетт замялась. Она не знала, стоит ли рассказывать о мастере Фу. — Я не знаю, как Тикки попала ко мне, — девушка ласково дотронулась до молчаливой квами. — Однажды она просто появилась. — Кто бы это не сделал, он явно хотел отвлечь Габриэля, а вместе с тем и нас. Уверенные, что камни находится в Париже, мы их в другом месте и не искали. — Но камни и вправду здесь, — вырвалось у неё. Глаза Эцио заинтересованно сверкнули. Он подался вперёд, опираясь локтями о колени. — Они здесь? В городе? Маринетт пожалела о своих словах в ту же секунду. — Я так думаю, — залепетала она. — Это ведь логично? Вроде как. Равель разочарованно вздохнул и снова откинулся на спинку. — Я должен вернуть камни в Совет. И мы снова возвращаемся к нашему разговору. Ты согласна? Эцио Равель заявился к ней в первый раз с деловым предложением. Он просил помощи — поддержать на предстоящем голосовании его Мастера, помочь отыскать волшебные камни и вернуть Агреста в Совет, — а взамен обещал золотые горы. «У нас влиятельные связи, — сказал он. — Мы сможем устроить тебе лучшее будущее, ты и твои родители ни в чем не будут нуждаться. Совет заботится о всех своих Хранителях». Вот только Маринетт это все было не нужно. А если бы она и соблазнилась обещанным, то никогда не предала бы Кота: он и не подумает о сотрудничестве с Фитилем и Советом. Она видела, как сильно Нуар злился. Но что насчёт Адриана? Эцио уже говорил с ним перед школой, но как ей показалось, разговор не сложился. Адриан не выглядел заинтересованным. — Я не стану вам помогать, — уверенно произнесла она, вставая. — Вам и вправду лучше уйти. — Ты совершаешь ошибку. Совет… — Совет не может годами разобраться с взбунтовавшимися Хранителями, — ввернула она. — Все, что вы делаете — это пытаетесь бросить пыль в глаза. Вы говорили, что у вас есть нечто, что заставит Адриана вступить в Совет, но на самом деле ничего у вас нет. Вы приехали в Париж, застали нас врасплох и только поэтому победили. Но в следующий раз вам так не повезёт. Вы один, а нас двое, я и Кот Нуар — команда, и мы уже сотню раз спасали этот город. Спасём ещё раз. Поэтому, месье Равель, думаю, вам и вправду лучше уйти. И я на вашем месте поехала бы прямиком в аэропорт. Выговорившись, она почувствовала себя лучше. Неприятный страх царапал шею, но Маринетт сосредоточилась на равнодушном лице мужчины, игнорируя щекочущее чувство. — Хорошо, — он встал. Поправил лацканы пиджака. Маринетт отстранённо подумала, что у него потрясающие костюмы. Ему явно шьют их на заказ, и стоят такие огромных денег. — Ты говоришь команда, Маринетт? — он пристально посмотрел ей в глаза. — Тогда почему, вы прячетесь за масками? Ты не думала, что твой Нуар уже мог заключить сделку с Советом? А вместе с ним и Лебедь. Ты ведь понимаешь, что Совет не простит всех. Он отберёт твой талисман. Тикки вдруг вздрогнула и прижалась к щеке Маринетт. — Вы говорите, что Лебедь, кем бы она ни была, уже один раз ушла от вас, выбрав Агрестов. С чего вы взяли, что история не повторится? Она испугалась, что перешла грань и сейчас нарвётся на огненную стену, но Равель вдруг засмеялся. — Знаешь, кого ты мне напомнила? — он не дождался ответа. — Одет Валентайн. Она тоже никому не давала спуску. Рад был повидаться, Маринетт, — он по-джентельменски слегка поклонился ей. — Надеюсь, ещё увидимся. С присущей ему грацией и уверенностью он прошёл к напольному люку и спустился по спиралевидной лестнице вниз. Маринетт ещё какое-то время не двигалась, прислушиваясь к себе. — Он ведь не сделает это, Маринетт? — тонким голоском спросила Тикки, боясь ответа. — Он не отберёт меня у тебя. Маринетт задумчиво посмотрела на квами. — Ты ведь знаешь, что не принадлежишь мне, Тикки? Ты свободна. Ты никому не принадлежишь. Квами потупилась, будто не совсем ее поняла. А Маринетт уже давно не могла выкинуть из головы сказанное мастером Фу. Мать Адриана и другие Последователи считали, что Хранители держат квами как рабов и это неправильно. Раньше она не воспринимала Тикки как заложницу Камня Чудес, но сейчас… Кем ещё она является в таком случае? И кем тогда является Маринетт? Она постаралась обнадеживающе улыбнуться. — Все будет хорошо, Тикки, обещаю тебе. Он не причинит тебе зла. Квами засияла. Она прижалась крепче к Мари, прячась в ее распущенных волосах. Горячая вода почти обжигала кожу. Стекая по шее, плечам, животу и бёдрам, она собиралась под ногами и исчезала в алюминиевом стоке. Маринетт потянулась к переключателю и сделала воду ещё горячее. Прозрачные стенки душевой запотели, она видела в них жалкое отражение самой себя. Мари медленно опустилась, прижалась спиной к стеклу, подтянула колени к груди и уткнулась в них головой, позволяя воде обжигать себя. Она обняла себя руками, прислушалась к тому, что происходит внутри, и почти услышала, как хрустит разбившееся сердце. Под потоками воды слез было не видно, а шум заглушил тихие всхлипы. Она хотела помочь ему. В голове все мысли непрестанно крутились вокруг Адриана и того, что с ним происходит. Она боялась даже представить его реакцию после того, как Эцио Равель расскажет о чете Агрест, о квами, о Совете… Его родители бросили его, оставили одного разгребать весь этот хлам, и Маринетт решила, что она его не оставит. Конечно, она не могла поговорить с ним от своего имени, но хотела объяснить все мягко как Леди Баг: лучше ведь, если правду он услышит от неё, а не от незнакомца, которому плевать на его чувства. И это был повод поговорить с ним. В последнее время Маринетт шарахалась от Адриана и даже не знала, как вести себя с ним. Между ними произошло так много и в то же время ничего серьёзного. Особенно после всей этой ужасной истории с Дефо. Зачем вообще Адриан в это влез? И зачем она так сорвалась на нем? Делать после этого вид, что у них все хорошо, у неё не получалось, все время оставалась какая-то наигранность. К тому же, она часто чувствовала на себе его взгляд и догадывалась, о чем он думает: что она униженная жалкая девушка, которая никому не нужна, у которой нет нормальных отношений, нет личной жизни, вообще ничего нет. А тут ей выпала возможность открыто и легко пообщаться с ним, как в старые времена, когда они были друзьями. Маринетт написала целую речь, разыграла в голове их диалог, решила, как начнёт разговор и в какой момент подведёт его к родителям, в какой последовательности расскажет обо всех событиях, чтобы он понял. Понял, что он не один. Адриан и Нино скрылись из глаз в одном из клубов на отшибе. Маринетт помедлила, но все же влезла внутрь через чёрный вход, оставшись для всех незамеченной. Она притаилась под самым потолком, сев на одну из деревянных балок, выжидая лучший момент, чтобы перехватить его, но тут все вышло из-под контроля. Девушка была явно старше. Маринетт подумала, что она совершенно не симпатичная, что-то в манере двигаться и в привычке откидывать волосы на спину было отталкивающим. Но Адриана это не оттолкнуло. Сердце в груди Маринетт проткнули невидимой иглой, когда Адриан и эта девица скрылись за полупрозрачной чёрной ширмой, отделяющей приватные комнаты от общего зала. Маринетт зачарованно смотрела, как они поцеловались, а потом девушка опустилась перед ним на колени, поспешно расстегивая пряжку ремня. Леди Баг вырвалась из зала, скрылась в первом же проулке и согнулась пополам, уверенная, что ее стошнит. Несмотря на мерзкое ощущение внутри, рвоты не было. Она привалилась спиной к грязной стене и отдышалась. А потом вернулась назад, но внутрь клуба так и не зашла. Затаилась снаружи, хотя сама себе даже толком не могла сказать, чего именно ждёт. Она не любит Адриана Агреста. Никогда не любила. Это была болезнь, увлечение, притяжение — все, что угодно, но не такое пугающе и серьезное, как «любовь». Она не любит его. Любила бы — не выдержала бы и секунды в том проулке, представляя, чем он занимается с той женщиной… Но почему тогда ее выворачивало наизнанку, хотелось снять с себя кожу, чтобы выпустить жалящее чувство наружу? Она не могла уйти. Стояла там как мазохистка до раннего утра. Он вышел помятым и уставшим, как будто пробежал марафон. Леди Баг успела в последний момент метнуться за стену, и он ее не заметил. А ей в нос словно ударил запах секса, исходивший от него. Изнутри все кипело и ссадило, под кожей засел неприятный зуд, будто сотни личинок копошится внутри. Она не любит Адриана Агреста. Ясно? Перестань так стучать сердце, черт подери! Хватит! Она сама отвечает за свою жизнь, она в состоянии управлять своими чувствами, и так уже долгое время шла на поводу остальных. Она справится с этим. Маринетт заставила себя подняться и выключить воду. Разгоряченное тело двигалось нехотя, мышцы расслабились, и она через силу заставила себя выбраться из душевой кабинки. Голова кружилась от пара. Махровое пушистое полотенце мягко обняло тело. Маринетт прошлёпала босыми ногами из ванны в комнату. Окинув комнату взглядом, она прошла прямо к кушетке и осторожно села на край. В последнее время кушетка воспринималась отдельно от всей комнаты, как персональное место Нуара. Маринетт даже начала сомневаться, существовала ли кушетка до его появления здесь. Может, Кот сам ее притащил? Он как настоящий домашний питомец облюбовал себе уголок и расслаблялся только в нем. Ее забавляло наблюдать за тем, как он удобно устраивается на розовой обивке, чуть не мурлыча от удовольствия. Маринетт медленно легла, повела плечами, пытаясь найти самую удобную позу. Обивка впитала в себя запах Нуара, и сейчас он застал Маринетт врасплох. Она легла на бок, подтянув колени к груди и уложив руки под щеку. Закрыв глаза, Мари постаралась изгнать мысли об Адриане в самый дальний уголок. Слезы в ванной должны оставаться там. Здесь им не место. Нужно подумать о чем-нибудь другом. В голове вспышкой пронёсся Нуар, его малахитовые глаза, смотрящие в самую глубь. Когда он находился слишком близко, у неё в глазах мутнело, как будто она вот-вот упадёт в обморок. Приходилось держать дистанцию, чтобы не дать себе слабину. Но в последний раз… На мгновение он ее околдовал. Маринетт потерялась в нем, растворилась, вдохнула в себя слишком горячий воздух, перенасыщенный сладким желанием. Она с трудом пришла в себя и вовремя прогнала Кота, пока они не натворили глупостей. Наконец, усталость и истощение взяли своё. Она уснула, и во сне она видела самый прекрасный сон: спокойную и счастливую душу.

***

— Маринетт? Милая, вставай! Ты весь день провела в постели! Голос мамы донёсся сквозь остатки сна, прогоняя прозрачную картинку из мыслей. — Родная, ты слышишь? — мама ласково провела по ее волосам. — Вставай, Мари. Маринетт нехотя разлепила веки и увидела маму, сидящую перед ней на корточках. — Ма-а-ам, я хочу спать, уходи, — промычала она и попыталась отвернуться, но тут поняла что что-то не так. Она встревоженно взглянула на своё тело. — Я уснула в полотенце, — упавшим голосом сказала Маринетт. Сабин почему-то весело хмыкнула и встала. — На кушетке, — добавила девушка, потирая шею. Спину ломило, будто она лежала на камнях. Мама зря время не теряла и начала складывать разбросанную одежду. — Ты спишь весь день, юная леди, чем это ты ночью занималась, интересно? — Смотрела сериал, — с ходу солгала Маринетт. Врать родителям вошло с годами в привычку и, что особенно сильно тревожило, она даже перестала чувствовать за собой вину, будто так и должно быть. — Мам, прекрати, — взмолилась она, садясь. — Я сама уберу. — До этого не могла убрать? — колко ответила Сабин. — Кстати, ты разве не собиралась на показ Агрестов? — Какой показ? — Мари, хватит спать! Модный показ, на который тебя пригласили! — Модный показ?.. — Маринетт нахмурилась, пытаясь сориентироваться и вернуться в реальный мир. — Модный показ! — правда обрубила все связи со сном. — Уже сегодня? Сколько сейчас часов? — Уже восемь, — ответила Сабин. Маринетт подскочила на ноги. Она опоздала! Как?! Как это вообще произошло! Она же совсем не готова! — Я не забрала одежду из прачечной! Мое платье, которое я хотела надеть… Маринетт опустилась обратно на кушетку, обе руки запустив в волосы, превратившиеся в сплошные колтуны. Выглядит как перекати поле… — Я никуда не пойду, — шмыгнула она носом. Сабин с сочувствием взглянула на расстроенную дочь. Она вздохнула и подошла к ней. — Мари, дорогая, — та дёрнула слегка головой, давая понять, что слушает. Сабин села рядом и нежно приобняла дочку за узкие плечи. — Ты ведь так хотела пойти, глупо все отменять из-за такой глупости. Маринетт взглянула на мать с возмущением. — Ты мои волосы видела? Чтобы их расчесать уйдёт неделя! — она показательно дёрнула рукой, пытаясь освободить пальцы, но те запутались в прядях. — Мое платье в прачечной, я не успею его забрать, и я думала, что весь день буду разнашивать обувь, а что теперь? Если я их надену, то не смогу и шаг сделать! На маму речь не произвела впечатления. Она лишь пожала плечами: — А кто виноват, что ты уснула? Ты взрослая, Маринетт, и ты знала, что у тебя сегодня ответственный вечер. — Если ты думаешь, что от нотаций будет польза, то ты ошибаешься, — колко ответила она. Сабин отстранилась и встала. — Я не собираюсь жалеть тебя и успокаивать, Мари, — строго сказала мама. От стальных ноток в голосе Маринетт тут же стало не по себе. Ее мама умела отрезвлять.- И тебе не стоит говорить со мной в таком тоне, — женщина встала и поправила чёлку. — Либо ты одеваешься и идёшь на этот показ, либо приводишь себя в порядок и занимаешься уборкой. В комнате жуткий бардак! Маринетт смущенно взглянула на свой заваленный стол. — Это художественный беспорядок, — вставила она. Мама сверкнула глазами. — Когда будет своя квартира, тогда и устраивай там художественные беспорядки, а в моем доме должен царить идеальный порядок. Мы поняли друг друга? — Да, мадам, — недовольном пробурчала Маринетт. Сабин открыла люк и спустилась по ступеням. — Можешь взять мое колье, — крикнула она уже с первого этажа, и Маринетт благодарно засияла. Она не видела, как Сабин, накрывая стол для себя и мужа, довольно улыбается, мурлыча под нос песенку. Тикки вылетела из своего укрытия и повисла в воздухе. — Что ты будешь делать, Маринетт? — пропищала она. — Ты же уже опоздала! Дюпэн-Чэн секунду смотрела в пространство, собираясь с мыслями, а затем встала, плотнее закутываясь в полотенце. — Раз в жизни послушаю маму и поступлю так, как она советует, — дверцы шкафа открылись, раскрывая целый мир воздушных платьев и броских жакетов, ровные стопки свитеров, разложенные по цветам, занимали боковую полку, несколько пар джинс лежали в ящике, там же вельветовые брюки и ещё одни из натурального шелка — Маринетт отхватила их на распродаже пару месяцев назад и до сих пор берегла для особого случая. Шанель говорила, что женщине достаточно чёрного свитера и чёрной юбки, чтобы выглядеть роскошно. Так Мари и решила. — Не мрачно? — обеспокоенно протянула Тикки, глядя, как Маринетт переодевается. — Вполне уместно, я ведь иду туда, чтобы насладиться показом, а не себя прорекламировать. Не переживай, Тикки, — со смешком добавила она, подходя к туалетному столику, — я могу добавить яркий акцент, если хочешь. Квами радостно захлопала в ладоши. — Конечно, Маринетт! Конечно! Мари аккуратно накрасила губы матовой красной помадой из последней коллекции Kayli Cosmetics, слегка подкрасила ресницы, буквально один раз проведя кисточкой, и почти незаметно подвела глаза, чтобы подчеркнуть цвет: чёрный контур выгодно оттенял радужку, превращая голубые глаза в насыщенно-синие. Волосы она заколола на затылке, идеально ровно пригладив все волоски. — Как тебе? — она покрутилась перед Тикки, заодно бросая на себя взгляды в зеркало. Свитер она выбрала с открытыми плечами и с открытой горловиной, к нему идеально подошла короткая твидовая юбка цвета маренго (Шанель, невероятная удача, Маринетт перекупила ее в интернете в три раза дешевле, чем она стоит на самом деле, потом дышать на неё боялась и готова была брать с собой в кровать). — Ты очень красивая, — восхищенно прошептала Тикки, необычно чувствительная сегодня, и даже растрогалась. Маринетт и сама осталась относительно довольна внешним видом. Она выглядела не потрясающе, но за то время, что у неё было, она справилась на отлично. Дополнив свой образ классическими лодочками с острым носом и сумкой на длинном ремешке, она вызвала такси. Тикки отказалась ехать с ней, мотивировав свой отказ ненадобностью. — Ты повеселись, — квами мягко прижалась к ее щеке, — а я побуду дома. В последнее время я очень много устаю… — Конечно, Тикки, — Мари обеспокоено погладила ее по крылышкам. Квами действительно в последнее время выглядела неважно. — Возьми внизу печенья, если проголодаешься. Я постараюсь не задерживаться. Спокойной ночи. Она попрощалась с родителями и выскользнула в прохладный осенний вечер, скользнула на заднее сидение такси и назвала водителю адрес. По дороге, она позвонила Алье. — Ты где, детка? — прокричала Сезар. Ее голос заглушала музыка на фоне. — Еду, — Маринетт смотрела на пролетающей за окном пейзаж. Огни на Эйфелевой Башне уже зажгли. — Все уже началось? — Да, показ идёт. Это потрясающе, Мари! Ты будешь в восторге! — Да, — кисло ответила она. — Верю на слово. Ты встретишь меня перед отелем? — Конечно, напиши, когда приедешь. Кстати… Адриан безумно сексуальный сегодня. Маринетт отключилась. Она откинулась на спинку сидения и закрыла глаза. Как, прикажете, вычеркнуть навсегда из своей жизни Агреста, если он часть этой жизни? Если только… Если только она не поменяет свою жизнь. Она ведь в этом году выпускница, ей пора выбирать университет. Маринетт может переехать в Китай к родственникам и там поступать. Или, к примеру, Нью-Йорк. Она хорошо знает английский, вполне сможет проучиться в Америке. Впереди у неё вся жизнь, и не будет же она вечно болеть этим парнем. Не будет. Не будет. Не будет. Маринетт как мантру повторяла это всю дорогу. Алья подхватила ее под руку, затягивая в холл отеля. Судя по блестящим глазам и нетвёрдой походке, она позволила себе лишнего. — Ты почти все пропустила! — они ввалились в лифт. — Но там такая классная вечеринка! Столько знаменитостей, Мари, ты просто с ума сойдёшь. — А что на тебе за рисунки? — она схватила подругу за лицо и повернула к свету. Лифт остановился на верхнем этаже. Музыка здесь играла оглушительно громко. Лицо Альи было разукрашено, узоры, на манер восточных, сплетались и расходились на матовой коже. — Сейчас поймёшь, — улыбнулась Алья, хватая ее за руку. Двери лифта открылись. Люди были повсюду. Громкая атмосферная музыка, звучащая как смесь чего-то космического и морского, путалась в их волосах, ныряла под руки и скользила по плечам. Стены превратились в нечто глубинное: морские волны, водоросли, розовые рифы, скаты и стаи рыб — оранжевые, желтые, изумрудно-зеленые и красно-фиолетовые, — светящиеся в темноте картины оживали на стенах благодаря неоновым краскам. Показ закончился, но модели веселились среди гостей, с готовностью показывая вблизи свои наряды. Их волосы светились в темноте неоновым розовым, зелёным и оранжевым. Прозрачные платья, расшитые вручную камнями, кружевными цветами и птицами, на некоторых моделях смелыми разрезами обнажали длинные ноги, а на некоторых без стеснения показывали груди. — Безумие, — потрясено сказала Маринетт. Она попала в другой мир. На гостях показа приглашённые художники оставили неоновые рисунки, и весь зал светился, будто планктон в темном неспокойном океане. — Господи, Маринетт, тут все, представляешь?! Клянусь, я сделала селфи с Эммануэль Альт. Ты представляешь? Мадам Альт, это же настоящая удача. Я обязательно расскажу ей о тебе, ты обязана попасть к ним на стажировку. Обязана! Твоё место в Вог и точка. Мари улыбнулась. — Ты пока присматривайся, — Алья уже выискивала в толпе очередное полезное знакомство. — А мне нужно ещё к нескольким людям подойти. Через секунду Сезар уже исчезла среди модной тусовки Парижа. Маринетт увидела Нино за диджейским столиком: музыка оказалась идеальной для показа. — Мадемуазель Дюпэн-Чэн. Рядом возник Равель в сдержанном сером костюме. Увидеть его здесь было неожиданно. — Месье Равель, — она отошла в сторону, чтобы не мешать остальным. Эцио встал рядом у стены. — Давно не виделись. — Неужели вы соскучились? — насмешливо спросил он. — Выпейте со мной. — Я не пью. — Это всего лишь коктейль, Мари, не думаете же вы, что я спаиваю школьниц. — От вас можно ждать всего, месье. Маринетт все же приняла предлагаемый стакан со светящейся жидкостью. Эцио оставил себе бокал с виски. Они молча пригубили. — Что вы тут делаете? — нарушила она паузу. — Только не говорите, что Адриан пригласил вас. — Мне не нужно приглашение, моя дорогая. Я ведь давний друг семьи. — Сохрани проведение от таких друзей, — пробормотала в пол Маринетт. Эцио посмотрел на неё в упор. — Вы выглядите обворожительно, мадемуазель. Грация, стиль и красота — не хватит слов, чтобы выразить мое восхищение. Маринетт понимала, что он лишь издевается, но она все равно покраснела. Чтобы скрыть смущение, она уставилась в толпу, выискивая кого-нибудь из знакомых. — Вы тут одна? — спросил между тем Эцио. Маринетт не взглянула на него. — Мы с вами не друзья, месье Равель, лучше вам найти другого собеседника. — Оставьте, — закатил он глаза. — Никто в этом отеле не интересен мне, как вы. Давайте поговорим. — Я сказала вам все, что хотела. Равель вдруг засмеялся. Маринетт зло зыркнула на него, и Эцио виновато пожал плечами. — Прошу прощения, но теперь, когда я один раз увидел в вас Одет, не могу перестать находить сходство. Удивительно. Упоминание матери Адриана заставило ее сосредоточиться на собеседнике. — Вы хорошо ее знали? — Достаточно, — склонил он голову набок. — Невероятная женщина. Внутри Одет был стержень, и клянусь, он был из чистой стали. — Был? Мужчина помрачнел. — Габриэль превратил его в стружку. После их знакомства на Одет было больно смотреть. Она растворилась в муже… Он запрещал ей общаться с другими мужчинами, а после и с подругами, слепил себе идеальную куклу и наслаждался спокойной жизнью. — Разве это возможно? Вы говорите, что она была сильной, как же она допустила подобное? Равель издевательски улыбнулся. — Любовь, моя дорогая, любовь. Она жестока, опасна и губительна. Она яд. Она травит наши жизни и оставляет после себя руины. Берегитесь любви, Маринетт. Держитесь от неё подальше. От его слов мурашки пробежали по спине. Маринетт залпом выпила свой коктейль. — Но ведь она пошла против мужа. Против всех. — Да, — кивнул Эцио. — Габриэль старался сломать ей хребет, но он не знал, что у Одет есть крылья. Не стоит недооценивать людей и их силу. — А что же вы, месье Равель? — Маринетт бесстрашно взглянула в темные глаза. — Часто вам приходилось недооценивать людей? — Нет. Но они часто меня удивляли, — он глотнул из своего стакана. — Хотите выйти на балкон? Здесь шумно, а там мы могли бы поговорить спокойно. Маринетт оглянулась по сторонам. Вокруг были лишь незнакомые люди, хаотичная толпа, светящаяся в темноте. Ещё недавно она отдала бы все, чтобы попасть на такое мероприятие, но сейчас это отошло на второй план: история с ней и квами занимала все мысли. — Пойдёмте, — согласилась она, позволяя мужчине повести себя сквозь толпу. Лёгкий ночной ветер успокоил жар тела. Широкая терраса нависала над городом, как вторая палуба корабля. Небо, все сотканное из звёзд и свободы, убегало вдаль. Желтый полумесяц повис на нем, покачиваясь в глазах Маринетт как картина, висящая на одном гвозде. Они остановились у перил и взглянули на сверкающий город, на Сену, на людей, на площади и башни, на истории, на прошлое и будущее одновременно. Весь мир лежал на ладони. Маринетт подумала, как много людей видело Париж таким? — Почему мы? — спросила она, забыв о вражде к человеку рядом с собой. У неё были вопросы, ей хотелось услышать ответы, а иногда не важно, кто станет твоим просветителем. — Почему камни достались нам? — По моему мнению, главную роль сыграл ваш возраст. Смею предположить, что Кот не на много старше тебя? — Мы ровесники, — подтвердила Маринетт. Эцио кивнул, удостоверившись в своих словах. — Вряд ли взрослый человек согласился бы на такое. Это не только большая ответственность, но и более приземлённые аспекты: свободное время, управляемость, вдохновлённость, в конце концов мобильность. Кто бы не задумал эту игру, главной целью был контроль всей ситуации. Контролировать детей легче, не в обиду. Мари обняла себя руками и перенесла вес на мраморную перекладину. Равель снял свой пиджак и накинул ей на плечи. — Спасибо, — она закуталась в дорогую ткань, вдыхая запах парфюма. — Можно задать вам вопрос? — Сколько угодно. — Как вы получили свой камень? — она перевела взгляд на медальон. Чёрные бриллианты сверкали на месте глаз саламандры. На губах Эцио заиграла лёгкая улыбка. Улыбки, навеянные прошлым, отличаются от всех других. В них удивительным образом грусть сочетается с искренним счастьем, и такие улыбки угадываются в глазах и в голосе, даже поворот головы выдаёт улыбку прошлого. — Мне доверили его в пятнадцать лет. Это сделал мой отец. Мари нахмурилась. — Но разве вы не говорили, что камни Мастеров передаются внутри семье вместе с членством в Совете? — Говорил. — Но вы не входите в Совет. Вы сказали, что вы лишь последователь. Он тихонько засмеялся. — Ты искренне пытаешься понять, да? — Да, конечно. Вы меня запутали! — Не нервничай, — хмыкнул он. Помолчав, продолжил, взвешивая силу своих слов. — Я не знаю своих настоящих родителей. Знаю только, что родился в Италии и с младенчества воспитывался в монастыре. Когда мне было восемь я сбежал оттуда вместе со своим другом, спрятавшись в грузовике. Там были огромные ящики, по крайней мере, нам они тогда такими показались, — Мари невольно улыбнулась, представив себе двух мальчишек, — в этих ящиках перевозили вино. Бутылки рыхло укладывали на сено, заколачивали досками и перевозили по всей стране. За монастырем были виноградники, мы собирали там виноград, а работники готовили вино и отправляли такими ящиками в соседние города. — Вас заставляли работать? — тихо спросила Маринетт. — Конечно. Хочешь есть, зарабатывай. Я плохо помню те дни… С утра до вечера мы были на плантации. Ряды там очень узкие… ты видела когда-нибудь виноградники? — Мари отрицательно покачала головой. — Нам приходилось идти рядом с друг с другом одной полосой, чтобы помещаться. Там мы с моим другом и придумали план побега. Ночью, когда бутылки укладывали в ящики, мы залезли в один такой, сверху закрывшись сеном, — Эцио больше не смотрел на неё. Взгляд его был прикован к горизонту, и Маринетт была почти уверена, что он сейчас именно там, в маленьком монастыре в центре Италии, что ему восемь лет и он сидит в ящике, затаившись и дрожа от страха. Он боится быть пойманным, и в ночной тишине прислушивается к малейшему шороху, а его сердце бьется так громко, что может выдать беглеца. — До этого никому не удавалось сбежать. Смотритель всегда ловил мальчиков, и их наказывали. Могли посадить на неделю в темный подвал, где нет ни одного окна, приносили только хлеб и воду раз в день, и только благодаря этому ты не терялся во времени. Через несколько часов в полной темноте в компании одних только крыс, мозг проделывает с тобой странные вещи… Если бы нас поймали, то отправили бы в подвал, и я боялся, что больше мы оттуда не выберемся. Она не знала, что сказать. Слов не было, только уверенность, что такого быть не должно. Взрослые люди не имеют права использовать детей и рушить их жизни, но разве не это происходит в их мире? День изо дня, снова и снова, детские жизни обесцениваются и перестают что-то значить, а вместе с ними исчезают мечты, стремления, новые гении, математики и музыканты, добряки, девушки с ослепительными улыбками, парни с теплыми глазами, политики и водители, танцовщицы и продавцы цветов. Самый ценный продукт — человеческая жизнь — тает, как лёд в стакане, исчезает в водовороте несправедливости и жестокости. И правят всем этим те же люди. Те же политики и банкиры, добряки и танцовщицы, продавцы и водители, Маринетт Дюпэн-Чэн и ее друзья — все, кто остаётся равнодушным и прячется за стеной «меня это не касается», такой же крепкой и верной как «упаси нас Господь». — Они нас не поймали, — продолжил Эцио, не зная о жалящих мыслях в голове Маринетт. — Наши ящики погрузили в грузовик вместе с остальными и мы тронулись в путь. Правда, мы не учли, что воздуха будет не хватать. И мы не знали, куда едем, когда машина остановится, как мы выберемся из ящиков. Мы просто ехали. Доверились своей судьбе, а довериться этой даме намного опасней, чем самому прокладывать путь. Возможно, это требует даже большего мужества. — И куда же вы приехали? — поторопила Маринетт. Эцио пожал плечами. — Туда, куда и планировали. К своей судьбе. — Вы должны рассказать, раз уж начали. Как вы получили амулет? Равель вздохнул. — Мы спрыгнули с грузовика на ходу, упали на пыльную дорогу и снова остались одни. Но мы были рады. Безумно счастливы, что нам удалось обмануть всех тех людей. А потом мы просто пошли, куда глаза глядят. Шли днём, а ночью спали у обочины, ели фрукты и ягоды. Через несколько дней мы пришли в маленький городок, пробыли там ещё несколько дней, а потом на поезде добрались до Рима. — Откуда вы нашли деньги? — Мы ехали зайцем. Два юрких пацана, нам было в веселье скакать между вагонами, прячась от проводников. Пару раз нас все-таки поймали и оставили на станции, но мы не отчаивались и садились на следующий поезд. Маринетт иначе взглянула на мужчину. В восемь лет в нем было больше мужества, чем в многих взрослых, знакомых ей. И больше, чем в ней самой. — В Риме я встретил моего отца, — Эцио дотронулся до медальона. — В пятнадцать лет он отдал мне один из своих камней, с тех пор я с ним не расставался. Отец дал мне все, и я буду на его стороне до тех пор, пока в мире существуют стороны. — И он занимает место в Совете? — тихо уточнила Маринетт. — Да. Так что для меня он не только отец, но мастер. Такое встречается редко среди Хранителей. — У вас итальянское имя, но фамилия французская, — заметила она. — Мой отец француз, — все так же сдержано ответил Эцио. — Вы не возражаете, если я закурю? — На здоровье. Оно вам понадобится. Эцио криво усмехнулся, доставая сигарету. Он зажал ее между зубов, щелкнул зажигалкой и поднёс танцующий огонь к лицу. Маринетт молча вдыхала ночь, пока ее не заполнил запах сигарет. — Вашему отцу нужна поддержка как можно большего количества Хранителей, не так ли? — безэмоционально спросила она. Равель ничего не ответил, чем только подтвердил ее догадку. — Поэтому вы здесь. Ради него. И она не знала, хорошо это или плохо. И не знала, на что готов этот человек ради семьи. Просто он молчал и, глядя на него краем глаза, она видела не взрослого мужчину, а маленького мальчика, потерявшегося в жизни и на улицах Рима. Мальчика, у которого ещё не было медальона на шее, но огонь уже струился по сосудам. Просто в его пиджаке было тепло. Ночь пахла Италией, сигаретами и грустью.

***

Адриан давно разучился улыбаться на публику. Фотографы явно видели через свои объективы нечто большее, чем просто оболочку человека, иначе как объяснить их пронизывающий взгляд и полное понимание? Взгляд, в котором скрыта истина, будто они увидели изнанку мира и остаются единственными, кто посвящён в его тайны. Они каким-то образом могли увидеть креативное в обычном, магию в повседневности, душу в оболочке, и может поэтому не требовали у людей того, что они не могли дать. По крайней мере, у Адриана Агреста они не требовали улыбок. Он так много притворялся перед людьми и до, и после исчезновения отца, что за свои такие маленькие победы держался крепко, охраняя их как волк своё логово. Натали выбрала для него черный смокинг, матовую рубашку из их последней мужской коллекции для Лондона и кожаные дерби с двумя пряжками от Armani — по ее словам жест вежливости в сторону старого друга. Armani и Agreste много лет сотрудничают, и это сотрудничество выгодно им как в творческом, так и в финансовом плане. Сама Натали облачилась в узкое чёрное платье, скоромной длины миди, но с глубоким декольте. Тонкую лебединую шею мягко обнимало колье из коллекции Tiffany Aria: триада круглых бриллиантов и сдержанных жемчугов, вплетенные в платину. Ее рука то и дело поднималась к нему, неосознанно проводя пальцами по шее. Адриан не мог знать, что это ожерелье — последний подарок его отца Натали. В такой день она не могла выбрать иного украшения. Фотограф встал перед ними, и Натали привычно сдержано улыбнулась. Со стороны они выглядели как семья: молодая мать и ее светловолосый сын. — Я горжусь тобой, — шепнула она после показа. Адриан благодарно взглянул на неё, но ничего не ответил. Что он ожидал? Чего хотел от этого вечера? Может он думал… нет, не может, он надеялся, что его участие заполнит пустоту в груди. Он думал, что увлеченность, новые люди, стремление, связь с отцом через общее дело, близость по духу к матери — это как мост объединит его с ними. И в глубине души он верил, что они придут. Ладно мама, она давно вычеркнула Адриана из своей жизни, но Габриэль… Отец не мог остаться безучастным. Адриан ведь все сделал. Выполнил часть своей сделки, стал тем сыном, каким его всегда хотели видеть. Он справился. У него нет проблем, хорошая успеваемость, вовлечённость в семейное дело, он не позорит имя своего отца, выполняет все требования, предъявляемые ему обществом. Что ещё? Что ещё он должен сделать, чтобы отец снизошёл до собственного сына? Что, если не успех в таком деле, признание со стороны директоров, гордость Натали, что должно впечатлить отца? Разве он требует невозможного? Всего лишь быть рядом. Быть отцом, черт возьми. Не Адриана вина, если Габриэль не хотел детей. Не его вина, если Одет разрушила их жизнь и исчезла. Не его вина, что он существует. Какой во всем этом смысл? В этой мишуре. В людях, которых он не знает, в подготовке, в организации всего показа, в его долбанном костюме, стоящем целое состояние?! В чем смысл? Зачем ему вообще быть Адрианом Агрестом. Что несёт в себе его имя? Только одиночество. Одиночество в толпе, изрядно приправленное болью и горечью. — Я на секунду, — шепнул он Натали, и она укоризненно взглянула на него, когда Адриан, извинившись перед собеседниками, покинул их узкий круг и двинулся сквозь толпу. Он направился прямо к незаметной двери, ведущей в конференц-зал отеля. Плотная дверь из красного дерева приглушила все звуки. В зале царил полумрак. Из мебели стоял только овальный длинный стол и стулья вокруг него, а холодный бледно-жёлтый свет луны пробивался через панорамные окна. Адриан расслабил узел галстука и сел на ближайший стул. Он достал смартфон из кармана и набрал номер Хлои. Со всеми заботами он так и не нашёл время, чтобы позвонить подруге. Пока пустота внутри не проглотила его всего, он решил хоть немного поднять себе настроение. — Адрианчик! Ну наконец-то, дорогой мой, ты совсем забыл меня? Что за игнорирование?! Возмущённый голос Хлои подействовал неожиданно как расслабляющий чай. Адриан откинулся на спинку стула и закинул ноги на стол. — Прости меня. Этот показ… — он устало потёр переносицу. — Я без сил, вот и все. На том конце света повисло молчание. — В чем дело? — серьезно спросила Хлоя через какое-то время. — Твой отец позвонил? — Нет, не звонил, — поспешно ответил Агрест. — Все по-старому. — Пусть он катится к чертям, Адриан, слышишь? Пусть все они катятся к чертям, там им и место! Всем, кто причиняет боль тебе, мне или нашим родным. Он горько засмеялся. — Ты все такая же. — И ты такой же. Сколько можно? Долго ты будешь торчать в этом Париже и покрываться пылью и плесенью? — вопрошала она в праведном гневе. — Очнись, Адриан, очнись! Жизнь ведь проходит, пока ты там выполняешь все пункты из списка «идеальный сын». Ты так и состаришься, превратишься в своего отца, не успев побыть самим собой. Слова неприятно жгли и ранили. Хлоя, не жалея, сыпала соль на открытые раны. — Я не могу поступить так, как ты, — колюче бросил он. — Не могу сбежать из Парижа. — Я и не сбегала, милый, — Адриан почувствовал медовую улыбку на её губах. — Я отправилась вслед на Натаниэлем. Вслед за своей жизнью. Это не было побегом. Адриан прикрыл глаза. На мгновение показалось, что Хлоя здесь, они снова дети и безмятежно играют, не думая о проблемах и своём предназначении. И не думают о том, что делать, если нет у тебя никакого предназначения. — И как там Африка? — бодро спросил он, стараясь развеять ненужную грусть. Не хотелось портить настроение Хлои из-за своих проблем. Она оживилась. — Отлично, но я очень хочу домой. Нат сходит с ума, вчера заявил мне, что купит льва к нам в квартиру в Нью-Йорке. Я ответила, что пусть остаётся со своим львом в Африке, а я завтра же вылетаю. — Купила билет? — хмыкнул он, зная ответ. — Нет, — ожидаемо ответила она. — Куда я поеду без этого оболтуса… Адриан, знал бы ты, как он меня достал, сил больше нет. У меня появилось новое хобби: я постоянно планирую его убийство. Не смейся! Я ведь серьезно. Вчера, вот например, я дочитала одну книгу, пересказывать сюжет не стану, но там китайские мореплаватели убивали своих врагов, окуная их в кипящий сахар. Адриан удобней устроился в кресле. — Натаниэль ведь тебе не враг. — Хуже, Адрианчик, хуже! Честное слово, он не выносим. Такого ребёнка я ещё не встречала. Ему каждый день звонит директор галереи, все сроки горят, а Нат отказывается возвращаться! Зимой у него несколько выставок, а у нас нет ни одной новой фотографии или картины. Ничего! Стоит мне заикнуться о сроках, как он говорит, что художники любят свободу и я не должна устанавливать ему рамки. — Он прав, — сказал Агрест нарочно, желая ее подразнить. Как и предполагалось, Хлоя разразилась тирадой, в конце которой послала куда подальше Адриана, Ната и всех безмозглых мужчин. — Если он так тебя раздражает, почему вы не расстанетесь? — Что за вопросы, Адрианчик? Я же люблю его, а он любит меня. Мы не можем расстаться. — Но ты хочешь его убить, — с улыбкой заметил он. Хлоя тяжело вздохнула. — Ты не представляешь, как сильно, но я люблю его, Адриан, люблю, и ничего с этим не поделать. Поэтому я и в Африке, поэтому и живу в старом доме из глины и соломы, ем странную еду и хожу в одной футболке уже три дня. Здесь жарко, меня убивает климат, хочу душ и свой любимый коктейль в Нью-Йорке, хочу встретиться с друзьями и повеселиться, Адриан, и много чего хочу. Но я знаю, что Нату действительно нужен этот отдых. Известность свалилась ему на голову, все эти люди и новые обязанности — он не может справиться с таким. Здесь он отдыхает и копит силы. И когда я увижу, что он снова вернулся в строй, мы на первом же самолете вернёмся в Штаты, а до тех пор я буду спать на земле и убегать от мартышек. После разговора, Адриан долго смотрел в окно, мыслями находясь далеко от отеля и вообще Парижа. Он прокручивал слова Хлои в своей голове, как на заезженной пластинке, и не знал, завидует ли ей или сочувствует. «Я не сбегала из Парижа. Я направилась вслед за Натаниэлем» «Это не побег» Стоп. Не побег. Не побег! Точно! Как он раньше не догадался?! Это не побег. Ну конечно же! В темноте зала прозвучал истеричный смех Адриана. Он теперь видел не огни Парижа за стеклом, а своё отражение на поверхности. Все было на поверхности. Отец не сбегал из Парижа. Ведь все эти годы он искал Одет, делал все, чтобы найти ее и вернуть. Не в стиле отца, бросать все на середине и сдаваться. Что для него важнее фирмы, сына и всего? Одет. Только она важна ему. Он не сбежал, он направился вслед за ней. Либо он нашёл ее, либо приблизился к этой тайне. Улыбка Адриана погасла. Если ее нашёл отец, то и Совет мог найти. Но если бы они знали, где Одет и Габриэль, то уже знали бы и о камнях. Скорее всего, они догадались раньше Адриана, что Габриэль где-то с женой или где-то вблизи от неё, поэтому Эцио Равель и приехал в Париж. Они хотят использовать Адриана, чтобы выкурить родителей. Но как они это сделают? Какой у них план? А если Адриан пойдёт у них на поводу? Кот Нуар будет стоять на своём, но Адриан позволит завлечь себя в эту ловушку. Кто знает, может у Совета получится найти Агрестов. Так он и сделает. Прикинется мышкой в этой игре, пока Кот будет искать запасной выход. У него есть камни, за которыми охотится Совет, и никто, кроме Мастера Фу не знает, что они у него (Фу не выдаст, он слишком привязан к его матери, чтобы предать). Он Кот Нуар, о чем опять-таки не знает никто, кроме Фу и Натали. И Нино. Но он доверяет всем троим. Точнее, только Натали и Нино, но старик не вызывает опасений. У него два козыря, остаётся только правильно их разыграть и выиграть эту партию.

***

— Исландия, — уверенно сказал Эцио, отвечая на вопрос о самом лучшем месте, где он побывал. — Огненная страна. Кажется, они говорили уже час. Маринетт от холода не чувствовала ног, но упрямо куталась в длинный пиджак и обнимала себя руками, чтобы хоть немного согреться. Равель явно включил внутренний обогреватель, потому что стоя на ночном ветре даже не вздрогнул ни разу. — У вас нет кольца. Вы не женаты? Вопрос бестактный, но почему-то рядом с этим человеком стеснение отошло в сторону. Маринетт давно не чувствовала себя так свободно в общении, и ей было хорошо, возможно, потому, что ей нечего было скрывать. Он знал, кто она. Не считая Мастера Фу, Равель единственный знал, что она Леди Баг. Не было необходимости юлить и быть осторожной в своих заявлениях. Эта свобода слова ударила Маринетт в голову, немного кружа ее и стирая границы. — Нет, не женат, — с ехидной усмешкой ответил он. — Вы на что-то претендуете? Не хочу вас обидеть, но вы годитесь мне в дочери. — Что? — кровь прилила к щекам. Под насмешливым взглядом она слегка отодвинулась. — Конечно, нет, месье Равель! Я же просто спросила, ничего подобного. Я и не думала, честное слово… — Все-все, прекрати, — в останавливающем жесте поднял он руку. — Очаровательный румянец, мадемуазель, возможно, будь я на двадцать лет моложе… — он многозначительно замолчал, и Маринетт готова была провалиться под землю после этих слов. Она ведь вправду ничего такого не имела в виду. Просто стало интересно, почему такой мужчина не женат. — Мари, Мари, вы ещё так юны, — задумчиво произнёс он, вглядываясь в звезды. — Вот, что я скажу вам, отношения — это танец, быть точнее, танго. Танцоры должны чувствовать друг друга, прислушиваться, следовать и понимать. Танец — это ведь чувство, почти интуиция, все на слепой вере. Но скажите мне, существует ли идеальный партнёр для танца? — не получив ответа, он продолжил. — Да, моя дорогая Леди, существует. Редким счастливчикам удаётся найти своего партнера в юные годы, кому-то приходится искать всю жизнь, а кто-то выбирает себе партнера и оттачивает с ним танец до той самой слепой веры. Мое мнение: нельзя просто ждать, когда нужный человек возникнет в жизни. Жизнь одна, она — танцевальный паркет, чтобы жить, необходимо танцевать. Не важно, если в данный момент танец не складывается и партнёр не тот, главное, движение. Мари рассеянно улыбнулась. — И какой же ваш совет? Жить моментом, отдаваясь целиком любым отношениям, даже самым безумным? Это итальянская философия? — Нет, — он подал Маринетт руку. — Научиться танцевать танго. Она засмеялась, когда он покружил ее под своей рукой, и почему-то почувствовала себя по-волшебному. — Эцио. Ледяной голос треском разбил волшебство. Маринетт и Эцио одновременно обернулись. В проходе, ведущем на террасу, стояла Натали. Вся сделанная из тьмы и льда, она походила на высеченную статую, только темные медные волосы придавали цвет. Эцио выверенным движением отпустил руку Маринетт и доброжелательно улыбнулся Натали. Мари не понимала, как можно улыбаться, когда на тебя смотрят с таким презрением. — Натали, ты наконец освободилась. Я видел тебя с твоими гостями, но не хотел вмешиваться в разговор. Ты не знакома с этой юной мадемуазель, — он отошёл в сторону, бросая под взгляд ледяных глаз Маринетт. Пиджак на плечах стал тяжелее и придавил к земле. — Мы знакомы, — отозвалась Натали. — Вы пришли к Адриану, как я понимаю? — обратилась она к Маринетт. Та сжалась под взглядом. — Как видно, на террасе его нет. Посмотрите внутри, видимо, он затерялся среди гостей. — Да, мадам, — тихо ответила Маринетт. Она потянулась к плечам, снимая пиджак, но Равель остановил ее рукой. — Не стоит, оставьте себе, вы замёрзли. Я заберу его в другой раз. Она не решилась спорить и только скорее ушла оттуда, чувствуя, что этим двоим есть, что сказать друг другу. Как только девушка исчезла внутри помещения, Эцио вальяжно засунул руки в карманы брюк. — Ты была груба, Натали, — заметил он. — Зачем так говорить с ребёнком? Женщина удивленно вскинула бровь. — Тебя это задело? С каких пор ты заинтересовался молодыми девочками, Эцио? Он склонил голову набок, задумчиво изучая ее какое-то время. Уверенность Натали таяла с каждой секундой. Когда Эцио приблизился, от ее холода остался только иней на кончиках пальцев. Горячий огненный взгляд не отпускал ее. — Мой вкус остался прежним, Натали, — чувственные губы Эцио тронула улыбка. Запах его парфюма выветрил из головы все остальные мысли. Воспоминания обрушились на Натали как лавина, руша выстроенные стены. Горячие руки на ее теле, дыхание, его губы на ее лице, груди, животе… Он весь внутри неё, заполняя, изгоняя холод и тьму, даря свет, согревая… Обещая. Ее ресницы дрогнули одновременно с сердцем. Она закрыла глаза, позволяя боли внутри вырваться наружу, позволяя горячим и горьким воспоминанием обжечь себя. Она чувствовала Эцио даже так, на расстоянии вдоха, и она знала, если он поцелует ее, она не просто ответит, она упадёт в его объятия с тем же доверием и нежностью, как и годы назад. — Красивое ожерелье. Она открыла глаза. Эцио перед ней не было. Натали резко обернулась и увидела его уже у выхода. Тепло из груди медленно выкачивали его ставшие чужими глаза. — Это подарок, — хрипло ответила она. Эцио так посмотрел на неё, что не осталось сомнений: он знает, что это и от кого. Натали на мгновение возненавидела себя, но сама не знала за что: за тень боли в его глазах или за свою боль. — Хотел просто сказать тебе, что игра начинается. — Какая игра? — не сразу поняла Натали. Равель насмешливо усмехнулся. От чувств не осталось и следа. — На твоей стороне Кот Нуар, а на моей Леди Баг. Посмотрим, к чему это приведёт. На кону стоит многое. Приятно было повидаться, Натали. Всего хорошего. Он насмешливо поклонился ей и исчез в толпе. Натали осталась одна на террасе. Она зябко поёжилась, обняв себя за плечи руками. Перед глазами вновь замельтешила картинка с этой девочкой с его пиджаком на плечах. Красивая молодая девушка с волшебными глазами. Натали тряхнула головой. Что за мысли? Она взрослая женщина, ей не пристало до такого падать. Она высоко подняла голову и снова привычно дотронулась до колье. Но разве так уж беспочвенны ее страхи? Однажды девушка с волшебными глазами уже забрала у неё мужчину и жизнь. Хватит! Эцио не ее мужчина, а Маринетт вовсе не Одет Валентайн. Эцио не ее мужчина. Уже не ее.

***

Адриан чувствовал себя странно. Внутри него мысли и чувства кипели и ему казалось, что он не помещается в самом себе. Он бы с удовольствием вытащил себя из тела, отправив в свободный полет, но не мог, пока ещё не мог. Когда он вернулся к гостям, все оставалось неизменным, но вдруг он увидел, как знакомая фигура стремительно движется сквозь толпу, без разбору расталкивая именитых гостей локтями. — Маринетт! Она обернулась. Вороные волосы, сапфировые глаза, алые губы — она мелькнула в безжизненной толпе яркой вспышкой, и тут же исчезла. Адриан бросился за ней. Нино прав. Он не должен сближаться с ней как Кот Нуар. У Кота маска, не правильно лгать ей, а он ведь лжет. Пусть Маринетт не любит его больше, но она может дать ему шанс. Им обоим нужен этот шанс. Она неравнодушна к нему, он чувствует это. И ещё острее чувствует, что его к ней тянет. Маринетт — его билет. Самолёт, который унесёт прочь из этого лабиринта. Он не может потерять свой шанс быть с ней, даже не попробовав. — Маринетт! Он выскочил вслед за ней из зала. Маринетт почти бегом шла по длинном коридору к лифту. Адриан не сразу понял, что на узких плечах висит длинный серый пиджак. Он развевался за ее спиной. Адриан догнал ее, когда она вызвала лифт. — Мари! Почему ты уходишь? Она обернулась. В глазах застыло странное выражение. — О, Адриан… Прости, что не подошла к тебе раньше. Поздравляю с показом, организация потрясающая. Она выдала ему несколько дежурных улыбок, но они не коснулись голубых глаз. — Все в порядке? — обеспокоено спросил он. Маринетт бросила взгляд на светящиеся цифры, отмеряющие количество этажей. — Ты спешишь? Мы можем выпить кофе в ресторане отеля. Она не смотрела на него. И она нервничала, заламывая руки. Адриан не мог понять, почему она не хочет смотреть на него. — Уже поздно, — рассеянно ответила она. Чей на ней пиджак? С каждой секундой в груди Адриана становилось теснее. Двери лифта раскрылись, и Маринетт не смогла даже скрыть своего облегчения. — Маринетт, я хотел сказать тебе… — Нет, Адриан, — оборвала она, заходя внутрь. — Я правда должна идти. Агрест встал ближе у линии лифта. Он хотел почувствовать привычный цветочный парфюм, чтобы успокоить мысли и не нервничать, но вместо него в нос ударил запах сигарет и горечи. Запах другого мужчины был на ней и он был тяжелее, чем пиджак. Адриан не мог ее так отпустить. Она не могла вернуться домой с этой печатью. Не могла лечь в постель с этим запахом на своей коже. Она не могла привести нечто подобное в свой мир, где Адриан уже привык сосуществовать в единственной роли. Он шагнул в лифт ровно в тот момент, когда дверцы закрывались. Маринетт отступила назад. — Адриан? За ее спиной оказалась только стена лифта. Когда он подошел ещё ближе, взгляд Маринетт поменялся, она прижалась к стене и скрестила на груди руки, пытаясь увеличить расстояние между ними. — Ты такая красивая, — Адриан навис над ней. — Я... я даже дышать не могу рядом с тобой,— хрипло прошептал он. Адриан не сразу понял, что она на каблуках, а потому почти одного с ним роста. Синие глаза резали ножом, вскрывая Адриану черепную коробку и скользя между извилин. — Спасибо, — тихо шепнула она. Он поднял руки и подпер стену с двух сторон от Маринетт. — Адриан, тебе лучше отойти. Лифт… Она видела его ресницы. Правда, каждую, хотя думала, что так пишут только в любовных романах. И зелёные малахитовые глаза смотрели так пристально, так глубоко, что все слова застряли в глотке. Под его тёплым взглядом внутри что-то перевернулось, какая-то часть ее самой выпала из общего механизма и осталась лежать у ног Адриана Агреста. Он закрыл глаза, наклонил голову чуть набок и едва ощутимо коснулся ее губ. Четырнадцатилетняя девочка воскресла и умерла внутри Маринетт от переизбытка чувств. Сердце упало в желудок. Адриан нежно поцеловал ее. Так ласково и осторожно, словно она хрустальная и может разбиться от любого прикосновения. В животе пульсировало почти до боли. Маринетт перестала контролировать себя, потеряла последние силы, и руки безжизненно повисли вдоль тела. Адриан перенёс одну руку на изгиб талии, скользнул за спину и надавил на поясницу, прижимая Маринетт к себе. Он думал, что никогда не наберется смелости. Думал, что будут дрожать руки, но стоило поцеловать ее, как вся неуверенность исчезла. Ещё никогда он не чувствовал себя так правильно. Возможно, первый раз в жизни он сделал то, что ему действительно хотелось. Не просто хотелось, а было необходимо. И Адриан понял, осторожно касаясь нежных губ, пробуя их, оставляя на них свой след, перечеркивающий парфюм другого мужчины, — только он и должен к ней прикасаться. Только его губы и его руки имеют право дотрагиваться до этого тела. И только она имеет право дотрагиваться до него. Если бы она дотронулась… Маринетт не двигалась. Четырнадцатилетняя девочка уже давно растеклась бы лужицей под ногами Адриана Агреста, но другая часть неё, страдающая, взрослая Маринетт сжала собственное сердце в кулак. Она видела, как он целовал другую буквально прошлой ночью. Он был с другой, а теперь он здесь, целует ее, превращая в грязь все светлое и чистое, что было в ее сердце. Как он смеет топтать ее любовь? Любовь, которая жила в ней так долго и отчаянно не желает умирать. Как смеет Адриан приравнивать ее чувства к ненужному и пустому поцелую в лифте, когда на его коже ещё чувствуется вкус другой женщины? Как он смеет делать ей так больно. Снова. Маринетт оттолкнула его со всей силы, на которую была способна. Адриан непонимающе отстранился. Он наткнулся на ее взгляд, как на нож. Лифт остановился на первом этаже, двери открылись, и Маринетт выскочила в холл. Адриан ничего не успел сообразить. Когда он выбежал на улицу, она уже поймала такси и дверь захлопнулась перед его лицом. — Маринетт, открой! Открой чёртову дверь! — он стукнул ладонью по окну, но девушка внутри лишь равнодушно взглянула на него и назвала адрес водителю. — Дьявол! — выругался он, когда машина тронулась, исчезая в потоке автомобилей на оживленной улице Парижа. Адриан остался стоять, продуваемый ветрами, глядя вслед удаляющемуся такси. Уже немолодой швейцар понимающе покачал головой. Не в первый раз он видел убегающих в ночи мадемуазель и опаздывающих месье. Адриан запустил руки в спутанные волосы.