В коридорах ощущений

Денисову бесят его новые отношения. Он звонит той особе во время каждого перерыва, пишет ей смс между обсуждениями концепций номеров, приходит с ней на репетиции, обнимая её за талию и целуя в щёку. Так нежно и трепетно, что желудок Тани выворачивает наизнанку. А Таня? А Таня ревнует. Сгорает изнутри, наталкиваясь на них в коридоре. Впивается до боли ногтями в ладонь, когда видит, что они уезжают вместе. И приезжают тоже вместе. Они бывают хоть когда-то порознь? Мигель больше не подвозит Денисову до дома, потому что у него другие заботы. Которые интереснее, чем их с Таней совместный звонкий смех и горячий чай поздними вечерами в ГлавКино. Он больше не остаётся допоздна в танцевальных залах, чтобы выловить Таню в коридоре и поцеловать её по-дружески в макушку. Потому что его дома ждут. И это не Денисова. Мигель больше не делает комплименты её новым платьям, не наблюдает из-за угла, как она танцует, не садится рядом с ней в автобусе, не пытается флиртовать. Не называет её по имени. Одни сплошные не, которые выстроили между ними стену. Огромную, кирпичную, пахнущую облезшей краской. И всё так быстро и резко поменялось, что Таня даже запомнила то холодное «Привет, Денисова», брошенное им в коридоре. Мигель тогда прошёл мимо, не кинув на Таню свой взгляд. И она знала, что эта игра в недоотношения закончится. Они слишком долго ходили босиком по стеклу и разодрали ноги в кровь. Он устал. И перевязать раны ему согласилась та брюнетка, с которой он никак не мог расстаться. Таня виновата сама. Она молчала о том, как каждое его прикосновение порождало тысячи электрических импульсов. О том, что Шестепёров снился ей ночами, а утром она просыпалась в поту, закусывая губу. О том, что чувствует слишком многое для простой привязанности. Но недостаточно для любви. И это разрывало на части. Таня слишком долго держала всё в себе, думая, что говорить сложно. И только сейчас она поняла, что молчать в два раза больнее. Денисова находила обломки своих чувств в тех местах, где до этого Мигель стоял и смеялся не с ней. Наверное, эти обломки стоило собрать воедино и сжечь. Чтобы сгорели в ярком пламени её ревности, превратились в черные маленькие угли. И огонь бы погас... Зачем он мучает её и себя? Денисова уверяет саму себя, стоя перед зеркалом, что это очередная игра, чтобы причинить боль. Что можно найти в той брюнетке, чего нет в Тане? Взаимность, Денисова. Именно её.

***

— О боже! — вскрикивает Таня, отворачиваясь и закрывая глаза. Зашла в гримерку поговорить. Какая же дура. Но разве она могла знать, что застукает этих двоих в такой неловкой позе? Он целовал её, сидящую на туалетном столике, запустив руки под кофту. Но резко отпрыгнул, заметив Таню и ударив ногой какую-то коробку. — Стучать надо, — слышит женское возмущение и закусывает до боли губу. Её теперь и учат, что и как делать. — Д-да, я пойду, — Таня нервно хватается за дверную ручку, пытаясь подтолкнуть и открыть эту чертову дверь, которая не поддается. Никогда она не чувствовала себя так беспомощно. — Черт! — наваливается с силой и наконец-то справляется с противником. Ноги путаются, подгибаются, равновесие подводит, а Денисова ударяется головой о дверной косяк. Вскрикивает, прикладывая пальцы к ушибу, и быстро выходит из комнаты. Бежит на всех скоростях к своей гримерке, чувствуя острую боль в районе лба. Как так можно было? Заходит внутрь, хлопая дверью со всей силы, вымещая всю свою боль (не только физическую), несётся к зеркалу. Кончики пальцев окрасились в красный, а на лбу, ближе к виску, такого же цвета размазанное на коже пятно, как и помада его пассии на губах. Танины руки трясутся, и она не может найти салфетки, которые раньше постоянно были на видном месте. — Таня, — входит в её гримерку быстрым шагом, подбегая ближе. Впервые за столько дней по имени? Денисова резким движением притягивает к себе очередную сумочку, перерывая все внутренности. Мигель также с Таней делает, да? — Не надо сейчас изображать заботливого мальчика, хорошо? — голос дрожит. И Таня оставляет все свои попытки найти эти проклятые салфетки. Она опускается в кресло, приложив дрожащую руку ко лбу. — Не надо отказываться от помощи, когда она действительно нужна, хорошо? — поднимает её лицо за подбородок, убирая со лба её ладонь и волосы. Рассматривает аккуратно и сдержанно. — Просто царапина. Я обработаю. Денисова выдыхает с облегчением. А Мигель берёт салфетки с соседнего столика. Черт, эти бумажки были так близко. — Я принесу перекись, подожди две минуты, — он выходит из комнаты, а Таня остается сидеть. Откуда такое волнение и приступ заботы, направленные в её сторону, Таня даже думать не хотела. Потому что в её голове понесутся мысли о том, что она ему небезразлична и что его девушка — обычный громоотвод. Ждать долго не пришлось. — Твоя протеже не заскучает, пока ты мне помогаешь? — морщится Таня, когда Шестепёров прикладывает к царапине салфетку. Щиплет. Все раны кровоточат, но потом заживают. Заживут и её. — Не надо, — затыкает он Денисову. Впервые. А она отводит свой свой взгляд, закипая внутри. — И она не моя протеже. — Да, сестра приехала, — усмехается. Мигель молча протирает кровь на её лбу, стараясь не сделать больно. Какая ирония. — Если ты думаешь, что я не вижу, как ты ревнуешь, то ты ошибаешься, — говорит спокойно, закончив обрабатывать рану. — Придерживай салфетку, пока кровь не остановится. — Меня лишь раздражает, что ты выносишь это на всеобщее обозрение! Это не ревность, родной, — повысила голос Таня, выкидывая к черту эту салфетку. — Некоторым неприятно на это смотреть. Подташнивает. — Тебя, например? — Мигель подаёт новую. Чистую и белую. Издевается, да? Когда он отличался такой выдержкой? — Меня. Это вверх непрофессионализма — отвлекаться на свои отношения на работе, — принимает очередной бумажный платок, поднося ко лбу. — Даже если бы на её месте была ты, родная? — вызывающе, самодовольно. Словно оскорбление. Резкий звук глухой пощечины определённо слышали за пределами гримерки. Он раздался, разорвав тишину, а потом создал звон в ушах. Денисова направилась к двери, желая убраться из комнаты как можно быстрее и подальше. Но она чувствует, как Шестепёров крепко схватил её за запястье, не давая уйти. Когда же он её отпустит? — Подожди, остановись, — пытается притянуть ближе, а Таня вырывается изо всех сил, выкручивая запястье. Но Мигель сильнее. Он заключает её в кольцо своих рук, ёрзающую, недовольную, шепчущую устало «отпусти». — Я дурак, ясно? Таня сдаётся и прекращает борьбу, понимая, что это бесполезно. Ей неудобно и неуютно внутри. Она частью чувствует, что это не принадлежит ей. Что она забирает это у той, что в соседней гримерке. Но другая часть поддается запаху его одеколона и сильным рукам. И Таня утыкается лицом в его плечо. Слабая. — Делай, что хочешь, но я устала сопротивляться... — А мне надоело играть роль, которая разрушает тебя на мелкие части.