***
Ранним утром Джеймс, Эдвард и Тэтч стояли на причале, ожидая двух сестер. Солнце еще не поднялось, но уже было довольно жарко, поэтому Кидд отер платком пот со лба, щурясь от луча солнца, светившему ему в глаз. Тэтч по обычаю закурил трубку. — Эх, Тэтч, ты себе так все легкие скуришь, — протянул Эдвард, сонно потягиваясь. — А, для чего они еще нужны? — Черная Борода громко засмеялся, а затем глянул в сторону моря. — Я получил весточку от Хорниголда, — одной рукой он начал рыться в кармане своего черного камзола и через секунду достал небольшую бумажку, свернутую в трубочку, — он говорит, что видел "Орла" пришвартованным у Андреас-Айленд. На борту с ним был еще один капитан, может быть Лодж. Попробуйте начать оттуда. — Страно, что Майерс сразу не поехал в Африку, иначе, зачем ему рабы, — Джеймс задумчиво смотрел на свой корабль. Внезапно, Эдвард негромко крикнул и глянул вниз. Кидд и Тэтч засмеялись, глядя на то, как Кенуэй пытается отцепить от своего сапога краба. — Но рабов ведь только десять, верно? — Эд снял сапог и жалостно поглаживал пальцы на своей правой ноге. — Глядите, а вот и ваши пассажирки, — сказал Тэтч со смешком. Остальные двое повернулись в сторону города, и да, действительно две сестры Гатри гордой походкой направлялись к ним. За ними шел мистер Скотт и трое мужчин из команды Кидда, несущие платяной сундук. Эдвард наиграно поклонился. — Доброе утро, миледи. Как спалось, мисс Гатри? — последняя фраза была адресована Элеонор. — Прелестно, капитан, — она дерзко ухмыльнулась и, не останавливаясь, пошла чуть дальше, специально наступив Эдварду на правую ногу. Тот скукожился от боли, сквозь зубы процедив: — Мегера. Трое мужчин подошли к ним, и устало сбросили сундук на землю, отирая пот со лба. Завидев капитана, они почтительно выпрямились перед ним и обратно взяли сундук, погрузив его в шлюпку. — Что ж, если это все, тогда нечего время попусту тратить. Команда уже в сборе и ожидает нас на корабле, — Джеймс скрестил руки на груди, спокойно глядя на друзей. Эдвард и Элеонор двинулись к шлюпке, а Джулия, проводив их недоумевающим взглядом, обратилась к мистеру Скотту. — Так уж и быть, сэр, мы оставляем остров на ваше попечение, — начала она с ухмылкой, — не развалите же здесь все, пока нас не будет. — Девушка игриво улыбнулась и протянула ему руку для пожатия. — Обещаю лелеять Нассау, как свое дитя, мисс Гатри, — он положил свою ладонь в ее, и они пожали руки. Мистер Скотт молча переглянулся с капитаном Тэтчем, что не укрылось от Джеймса. — Капитан Тэтч, — она вежливо поклонилась и обернулась в сторону шлюпки, где их уже ждали Эдвард, Элеонор и трое несчастных матросов, которым уже довелось их разнимать. Наконец, все сидели в шлюпке. Мистер Скотт и Тэтч стояли на берегу, наблюдая за удаляющейся лодкой. В шлюпе царила пугающая тишина. Эдвард все еще время от времени потирал свою ногу, то и дело, бросая злобные взгляды на Элеонор, а та гордо отвернувшись в сторону, глядела на фрегат, на борту которого им предстоит провести неизвестно сколько дней, а то и месяцев. Когда они подплыли к борту корабля, им сбросили веревочную лестницу, а сундук поднимали отдельно, обвязав веревкой. — Дамы вперед, — Джеймс наигранно поклонился, пропуская Джулию и Элеонор впереди себя. Элеонор скорчив недовольную мину, полезла первой. Длинный подол платья ужасно мешал, и она то и дело путалась в ногах и рисковала упасть вниз. Эдвард, не упустивший шанса отомстить, дождался, пока она будет близка к тому, чтобы взобраться на борт, затряс лестницу, и мисс Элеонор неуклюже повисла, держась руками за борт и болтая ногами в воздухе. — Отличный видок, мисс Гатри, — Джулия врезала Эду легкий подзатыльник, а Элеонор все же удалось с грохотом взобраться на палубу. — Теперь ваша очередь, мисс, — теперь у него болело уже два места. "Если он затрясет лестницу, еще раз, — подумала она, уже взбираясь вверх, — будет потирать еще одно ушибленное место". Эдвард и Джеймс взобрались на борт очень быстро. Последнего команда радостно приветствовала. — Эй, Оливер, — он подозвал одного из тех троих мужчин, что несли сундук, — иди за штурвал, пока я покажу нашим двум любезным гостьям их покои. — Оливер быстро удалился, а Джеймс круто повернул на пятках в сторону Гатри. — Итак, леди, — он подошел к ним, обнимая обеих за плечи. Девушки недоуменно переглянулись, — буду очень рад иметь вас... на борту своего корабля. — Он повернул голову в сторону Джули, нагло усмехнувшись. — Что ж пройдемте. Эдвард, стань у штурвала, — бросил он через плечо, когда они подошли к небольшой деревянной двери у лестницы, ведущей на квартердек. Когда они зашли за дверь, он отпустил их и пошел впереди, ибо проход был слишком узким. Они спустились на нижнюю палубу, где располагались камбуз, кают кампания, "покои" команды и две каюты для пассажиров. Пройдя чуть дальше по коридору, они остановились напротив деревянной двери, и чуть погодя, пока Кидд откроет ее ключами, зашли в нее. Это была небольшая каюта, по размерам больше напоминавшая тюремную камеру, и обставлена она была совсем скромно. Две кровати напротив друг друга, а посередине комнаты, круглый стол. Кидд немного подтолкнул девушек вперед и снял один ключ из связки, бросив Элеонор в руки. — Возьмите и не потеряйте, не то будете спать с командой, — он подошел к выходу и на минуту остановился. — Приятного отдыха, дамы. Джули устало села на кровать. "Вряд ли мы будем здесь отдыхать", — подумалось ей. Если бы она только знала, насколько это было близко к правде.Глава 5
15 января 2018 г. в 16:30
Джеймс был уж очень хорош собой, что усвоил еще в детстве благодаря матери. Поэтому, ему почти всегда удавалось добиваться своего, не применяя при этом силовых методов. Свое детство он провел на юге Англии, в крупном портовом городе Портсмуте. В марте 1691 года, небезызвестный Уильям Кидд, прибыл туда со своей командой на некоторое время.
Естественно моряки, утомленные одиночеством и тоской во время долгого плаванья, в буквальном смысле заняли все бордели Портсмута на все четыре дня, что они там были. И Уильям Кидд не стал исключением.
Проходя мимо двухэтажного здания, его взор привлекла хрупкая светлоглазая девушка. Она стояла у входа в бордель, а ее белокурые локоны легко развевались на ветру. Кидд не стал долго раздумывать.
Через четыре дня он уплыл, а еще через две недели, Бланш Нортон узнала, что она беременна. В начале ноября у нее родился сын, удивительно похожий на отца. От нее ему достался только утонченный нос, красивая миндалевидная форма глаз, да и длинные тонкие пальцы. Его отец навещал его трижды, прежде чем в 1701 году его бесславно казнили. Очевидцы говорили, что в первый раз веревка оборвалась, и его пришлось вешать дважды.
Мисс Нортон нередко приходилось брать маленького Джеймса на работу, оставляя его на попечение другим женщинам, пока те не были заняты. Будучи от природы робким и скромным мальчиком, он часто стеснялся в их присутствии.
Первое время он просто приходил в комнату и садился в дальний уголок. Джоанна — двадцатипятилетняя девушка, тогда давала ему кусочек бумажки и угля, чтобы хоть как-то развлечь ребенка. Вообще, он быстро понравился женщинам, и они испытывали к нему те нежные материнские чувства, отчасти возникшие от тайных мечтаний и надежд, которые каждая из них имела. Тогда ему лет пять было.
Имена тех женщин он помнит и до сих пор: Молли, Кэтрин, Мэри и Джоанна. В последнюю, он уже через полгода таких походов, осмелился даже влюбиться. Сейчас он с улыбкой вспоминал один случай. Однажды, в Портсмут как обычно прибыл корабль. Джеймсу было шесть, и он сидел в трактире вместе с Молли, что-то, по обычаю рисуя угольком. Один матрос зашел в таверну и, увидев Джоанну, крепко обнял ее, а затем поцеловал. Джимми увидев эту сцену, резко встал и подошел к влюбленным. Мальчик злобно фыркнул и, топнув ногой, угрожающе помахал кулачком оппоненту.
Когда же тот матрос добродушно засмеялся вместе с Джой, (как ее все любили называть за веселый нрав), юный ревнивец обратно ушел за свой столик рисовать. Позже, девушка лишь беззлобно посмеивалась и говорила ему:
— Малыш, я слишком стара для тебя. Вот будет тебе двадцать, будешь ты молодым красавцем, — она нежно убрала прядь темных волнистых волос с его лба, — а я уже буду старухой. Буду ревновать, ведь наверняка вокруг тебя девушки будут виться, как мотыльки! — она снова засмеялась, а потом игриво ткнула его пальцем в нос.
На следующий день тот матрос отчалил вместе с командой, а через два дня после его отплытия он заметил, что Джой была ужасно грустна. Через несколько лет, когда Джеймс уже был тринадцатилетним матросом, он узнал от пожилого моряка, что в тот роковой день, она видела его в последний раз. Их корабль попал в жуткий шторм. Ни один не вернулся домой.
Вообще в их присутствии он нередко краснел. Так, например, когда Мэри или Кэтрин проходили миом в слишком откровенном наряде или же просто обнимали его, на его бледном и худом лице вспыхивал робкий румянец, а черные глаза забавно увеличивались в размере. Но еще больше он краснел, когда они сидели глядя на него, иногда гладя по черным волнистым волосам или же, когда выдавали секреты своего сердца.
Так вот, он узнал, что бедняжка Молли была тайно влюблена в Роберта Кентлока — богача из лондонского Ист-Сайда. А Мэри Симонс, каждую ночь грезила о Джоне Вэнздейле. Он не был богачом или лордом, нет, просто служил боцманом у капитана Хоуклэнда. Временами он приходил в бордель, но на Мэри никогда внимания не обращал. Между тем он часто сидел на первом этаже в трактире, и за кружкой дешевого пива, рассказывал о жизни на борту корабля, о ночах, проведенных в мечтаниях. Однако ему никогда не давали дослушать эту часть рассказа боцмана Джона, ибо Молли всегда резко брала его за руку и уволакивала за собой:
— Господи, вот же бесстыдник! О таком, и при ребенке, — возмущено говорила она. На, что Джон всегда им вслед кричал:
— Он все равно, когда-нибудь узнает. Не будет же он вечно прятаться за вашими юбками!
Что то были за мечтания, Джеймс узнал позже, когда повзрослел.
Кэтрин же мечтала, что когда они со своим любовником накопят достаточно сбережений, то станут жить вдвоем, забыв о позорном прошлом.
Однажды Джеймс шел по коридору, и его рука уже легла на дверную ручку знакомой комнаты, как вдруг он остановился.
— Ты будешь работать, пока я в городе?
— Ты же знаешь, любимый, я не могу. Я и так уже задолжала мистеру Сандерсу... — робкий голос Кэтрин затих. — Ты меня любишь? — вдруг спросила она.
— Еще спрашиваешь...
Джеймс медленно шагнул назад. Интимность и чувственность этих фраз была ему незнакома. До некоторых пор.
Годы шли, и мальчик рос, глядя на прибывающее и отчаливающие корабли, по пути в бордель или же просто гуляя по улице. Часто он сидел в порту, смотря, как моряки чинят борт корабля или же перетягивают старые канаты, меняя их на новые.
Но однажды, когда он сидел в порту, по обычаю наблюдая за кораблями, его охватило странное чувство. Никто не занимался его образованием, свои знания о мире он зачерпывал из собственных наблюдений, но как же мало он видел!
Друзей у него не было. Сыновья некоторых женщин из борделя, временами приходили, но на Джеймса им было все равно, до одного случая. Если до этого, Джеймс никогда не сжимал руки в кулаки для того, чтобы кого-нибудь ударить, то теперь ему пришлось это сделать. Поводом для драки было случайное столкновение Джима и Генри Олдриджа.
Генри было девять, и, хотя он был старше Джеймса лишь на год, Генри был прекрасно сложен. Он был выше, его плечи были шире, да и сам он отличался завидной выносливостью. Джеймс, изнеженный обществом женщин, и, не имеющий опыта в уличных драках, был гораздо худее и слабее.
— Эй, а ну-ка смотри куда идешь! — Генри толкнул Джима за плечи, и тот, споткнувшись, упал на землю.
Другие ребята из компании Олдриджа окружили их и громко насмехались над бедным пареньком, которому сейчас достанется. Но Джеймс быстро поднялся и неумело принял боевую стойку.
— Генри, может не стоит? Ты только глянь на него, он совсем как перышко — дунешь, и оно улетит, — крикнул, какой-то парнишка из толпы.
Но Генри тоже был настроен решительно, он принял стойку, и драка была уже неизбежна. В тот день он четыре раза положил Джеймса на лопатки, и хотя тот, каждый раз силился подняться — в конце концов, он проиграл. С тех пор Генри почти каждый день валил его на землю, и Джим был не в силах подняться. Почти каждый день он приходил домой в синяках и ссадинах.
Однако, со временем от таких драк его тело окрепло. Он был все также худ, но теперь, когда он в очередной раз дрался с Генри, на его напряженных руках вырисовывались четкие очертания мускул, да и сам он стал гораздо ловчее и быстрее. И наконец, тот день, когда он не проиграл, настал.
Тогда они дрались уже с четверть часа, однако, хоть они и устали изрядно, оба держались из последних сил. Удары становились более слабыми и вальяжными, уклоняться тоже было тяжело. Наконец Генри увидев, что соперник, хоть и сам устал, сдаваться не собирается, протянул ладонь к нему.
Джеймс понял знак, и тогда они примирительно пожали руки. С тех пор Генри и Джеймс стали лучшими друзьями. Генри был сыном мясника, но также как и Джеймс грезил о море. Вместе они часто шатались ночами по порту, смотря, как лунный свет отражается в воде. Вместе они воровали выпечку из пекарни сэра Френсиса. Джеймс в жизни никогда не ел такого вкусного и мягкого хлеба. Вместе они дрались с другими ребятами, вместе играли в разбойников и вместе грезили о море.
В общем-то, Джеймс немало почерпнул из этой дружбы. Бродя по самым разным районам Портсмута, глядя на изможденных и грязных бедняков и холенных и вальяжных богачей, он узнал цену деньгам и насколько разной и многогранной бывает жизнь.
Однажды, когда им уже было по двенадцать и они оба по старому обычаю сидели в порту, к Джеймсу вернулось чувство, что ему чего-то не хватает, и он, наконец, понял чего. Он глянул на Генри серьезным взглядом.
— Знаешь, Генри, я тут подумал, — он сделал паузу, словив заинтересованный взгляд товарища, — я пойду новобранцем в Королевский флот.
Генри резко вскочил на ноги, он не ожидал, что его друг захочет быть одним из "краснопузых", как он любил называть гвардейцев.
— Да ты с ума сошел! — воскликнул он. — Ты только вспомни, мы всегда мечтали быть разбойниками, пиратами, пить ром, и жить вольно, — со всей пылкостью продолжал он, глядя на спокойные глаза Джеймса. — Не лучше ли пойти матросом к какому-нибудь каперу, и быть свободным от всяких офицеров и лейтенантов, а затем сбежать к пиратам. Я слышал у них есть какое-то убежище. Лично я сделаю так! — Генри осуждающе воззрился на друга.
— Может, ты и прав в чем-то, но я не хочу кончить как мой старик, — угрюмо ответил тот. — К тому же так у меня больше шансов получить хоть какое-то образование, может из этого, что-нибудь, да и выйдет, — он хотел сказать что-то еще, но решил промолчать.
Генри с его горячей душой и сердцем, не склонному к грусти и печали, искренне не понимал своего друга. Он знал, что они очень разные, но это всегда их объединяло и не раз играло им на руку. Генри ценил друга за холодность и рассудительность, а Джеймс за идейность и мечтательность. Однако с возрастом в характере Джима стала проявляться некая меланхолия, из-за чего между ними появлялись разногласия.
— Да ты сбредил! Черт, Джим, твоего отца повесили эти мерзкие солдатики с их красными кафтанами, а ты хочешь стать одним из них! — Генри уже почти перешел на крик, однако, тут Джеймс не выдержал. Он резко спрыгнул с ящика, на котором сидел.
— Во-первых, я ему не сын, а бастард, а во-вторых, он и сам был одним из них, — Джеймс пнул друга в плечо. Генри силился что-то сказать, но слова стали у него в горле. Он нервно топтался на месте.
— Знаешь, раз так, то я не желаю водить дружбу с гвардейцем. Иди, исполняй приказы, какого-то дурака-офицера, а я буду бороздить моря, вдыхать свежий воздух и жить так, как мне заблагорассудиться, — Генри топнул ногой и развернулся, чтобы уйти.
— Ты тоже будешь исполнять приказы. Не офицера, так капера! — Джеймс гневно смотрел в спину уходящего друга, но сдвинуться с места он не мог.
Так и закончилась их славная дружба. Позже им вновь довелось встретиться. В 1708 году между линейным кораблем, на котором служил Джеймс и бригом, на котором был Генри. К сожалению это была их последняя встреча, и помириться им так и не удалось. Генри сражался с двумя матросами, но неожиданный удар со спины сбил его с ног, а один из матросов выстрелил ему в сердце. Джим впоследствии еще долго это вспоминал, однако, этот случай помог ему легче переносить последующие смерти товарищей и друзей.
А Джеймс действительно пошел служить в Королевский флот. Он, и иже с ним сотня таких же парней, сначала проучились в казарме три года. За время, проведенное в казарме, он заметно повзрослел и поумнел. Он много чего узнал о жизни, но книги и занятия в школе помогли ему систематизировать свои знания. Там он овладел письмом не хуже чем саблей.
В 1705 году он вернулся в Портсмут, но чтобы попрощаться. Их корабль "Король Лир" отбывал из Портсмута утром. На следующий день, после приезда, он пришел к своей матери ранним утром и объявил ей о своем отплытии.
Бланш ничего не оставалось делать, как молча поцеловать сына в лоб и со слезами на глазах, благословить его.
Ей было грустно и страшно отпускать его, но она понимала, что не может больше держать его на привязи. Прощание обещало быть грустным и таким оно и было. Он в последний раз обнялся с Молли, Мэри и Джоан, когда он спускался по лестнице, он встретил и Кэтрин.
— Почему вы сегодня такая радостная, мисс Ховард? — спросил он ее, удивленно разглядывая ее наряд. Ее платье не было похоже на то, которое обычно носят женщины ее профессии, а это могло значить только одно.
— Я уезжаю, сынок, — она радостно поправила синюю шляпку, чуть сползшую на ее лицо. — Мы с Биллом наконец уедем отсюда.
Джеймс внимательно смотрел в ее глаза. За всю жизнь, такие глаза, полные не иссякающей надежды и любви, он видел всего лишь два ну три раза в жизни.
— Но куда же? — вновь спросил он ее, спустившись на одну ступеньку вниз, в то время как она наоборот поднялась.
— На запад, в Шропшир. Там есть небольшой поселок, откуда Билл родом, — она вдруг умолкла, глядя на Джеймса. Он развернулся к ней.
— Что ж, удачи вам, леди Кэтрин, — она обняла Джима. Больше они не произнесли ни слова, но, что-то подсказало ей, что больше его здесь не будет. От этого она лишь сильнее прижала его к себе, и, когда пришел час прощаться, едва пересилила себя, чтобы его отпустить.
Капитан корабля, сир Томас Дэй, был видавшим виды моряком. Его белоснежная седина выдавала в нем почетный возраст. Мистер Дэй сразу заметил у Кидда острый ум и его живость, и, питая к самому младшему матросу какие-то отцовские чувства, старался передать ему все, что он знал не только о кораблях, а и о жизни в целом, а Джим впитывал в себя все как губка.
Сначала Джеймс был просто матросом, но в силу своих способностей и хорошего отношения к нему капитана, он быстро дослужился до штурмана. В команде у него хоть и были недруги, но были и друзья, которых он ценил и уважал. Часто в свободное от обязанностей время о болтал со своими друзьями Оливером Джонсом и Джеком Тейлором.
Первое время, слушая рассказы товарищей о своих жизнях, он вспоминал свою с тоской и приятной грустью. Он вспоминал и мать, и Мэри, и Джоан, и Кэтрин, и Молли. Вспоминал он и Генри. Однако, через полгода на борту, он вскоре позабыл о грусти по ним, в конце концов, тоска перестала щемить его сердце.
Вообще, жизнь на борту корабля была такой, какой ее описывал Джон, только на королевском корабле дисциплина была жестче, а так: тот же неприятный запах, та же испорченная еда, те же болезни.
Каждый день они вставали ни свет, ни заря, и ложились сразу же с заходом солнца. Тяжело было, когда они встречали вражеские корабли или же, когда был шторм, но в целом дни были несколько однообразными.
В 1707 году сэр Томас Дэй получил каперский патент, что позволяло им нападать на торговые судна Испании и Франции. Однажды, захватив одно такое торговое судно, к ним в плен попала молодая француженка. Адель и Джеймс сразу друг другу понравились.
Но в 1711 году Джеймс понял, что служба на короля его больше не привлекает. Многие моряки, каперы и флибустьеры, предчувствуя конец войны, которая завершилась в 1713, приехали в Нассау, и жизнь, не ограниченная законами, пришлась им по вкусу.
Одним из таких был Джеймс. Его фамилия и потрясающее внешнее сходство с отцом позволило ему быстро набрать команду, а превосходные навыки в бою — заработать авторитет и деньги. Вскоре он стал водить дружбу с другими новыми капитанами, лишь изредка вспоминая о своем прошлом.