the scene

We’re everything that you wanted Pushed it back where it started What we made will last forever, forever We’re back from the ashes Turn hate into passion What we made will last forever.

В огромном тур-автобусе с каждым часом становилось все жарче и жарче. Кондиционеры работали, но не приносили должного результата, поэтому все пассажиры мечтали поскорее остановиться у какой-то заправки и зайти в прохладное магазинное помещение. Себастьян сидит на двух креслах сразу. Точнее, не совсем сидит: согнувшись в три погибели, пытается лежа умоститься на мягких сидениях, безуспешно пряча голову от надоедливых лучей огромной желтой звезды. Его ноги все еще заслоняли часть прохода, что заставляло остальных членов группы Eskimo Callboy тихо чертыхаться, цепляясь за них при хождении туда-сюда. Возвращение к турам и концертам изначально казалось Бислеру очень веселой идеей, но сейчас он готов убить всех вокруг. — Найдите уже, блять, себе место, — завопил Суши, наконец понимая, что его попытки уместиться на этих креслах тщетны. Его уже бесило буквально все: чертов тур, третьи сутки без нормального сна, дреды, постоянно спадающие на глаза, и еще много всего, что при нормальных условиях не вывело бы из себя. — Как спалось? — с ухмылкой спрашивает Кевин, и Себастьян не понимает, как у того еще остались силы шутить. — Просто отлично, зайчик мой, — отвечает, и все, за исключением Ратайцака, начинают улыбаться. Суши не скрывает своей симпатии к Кевину. Несколько тысяч раз говорил, что за эти бесконечно-карие глаза готов отдать всю свою славу и деньги; при разговоре с фанатами не забывал упомянуть о том, какой прекрасный Ратайцак, когда просыпается, когда кушает и когда одевается. Но Кевин не принимает этой публичности. Хранит свои чувства в себе, позволяя Себастьяну прикасаться к нему лишь в замкнутом помещении, а когда кто-то из парней заставал их за простыми объятьями — большего тот не позволял — убегал как можно дальше и возвращался лишь через несколько часов. — Не хочешь пересесть ко мне? — спрашивает Себастьян, завязывая вокруг головы косынку, чтобы дреды, уже порядком поднадоевшие, перестали щекотать лицо. — Мне и тут хорошо, — пожимает плечами Кевин, в душе надеясь, что рядом сидящий Паскаль ухватится за его руку с криками «не бросай меня» и оставит около себя. — Почему ты такой вредный? — внезапно вмешивается в разговор Дэвид. — Все и так давно знают про вас, нечего скрываться. — Просто наш Кевин боится общественного мнения, — злостно шипит Себастьян, оборачиваясь к окну, чтобы не видеть человека, который в лицо говорит одно, а при других сводит все на нет. Бислеру плохо. Бислер готов рвать и метать, разбить все стекла в их «любимом» автобусе, остаться посреди поля, мимо которого они сейчас проезжают. Он не понимает, чем заслужил такое отношение к себе. Он не понимает, почему человек, которого он готов любить и оберегать целую вечность, так втаптывает в грязь его чувства. Он закрывает глаза. Хмурится. От злости пинает ногой переднее сидение, к счастью, пустое. — Ребята, остановка, — звучит голос водителя, и двери душного помещения наконец открываются. Снаружи оказывается намного прохладнее, чем внутри. Легкий ветер приятно обвевает, будто возвращая к нормальной жизни. Себастьян покупает две бутылки ледяной воды в небольшом магазинчике: одну полностью выливает на себя, вторую же выпивает за несколько секунд. На мгновение чувствует себя ледышкой, но вскоре солнце вновь окутывает его огненными лучами. Июль выдался слишком жарким. — Я надеюсь, у вас все наладится, — Дэвид протягивает ему сигарету, которую Суши сразу же подкуривает. — Нет смысла надеяться, — Бислер выдыхает, чувствуя неприятный привкус во рту — из-за жары ему курить в несколько раз противнее. — Ты слишком категоричен. — Он слишком мудак. Дэвид замолкает, понимая, что не должен лезть в их проблемы. Надеется, что такие «разногласия» не испортят их выступления. И надеется, что Суши разберется в этом сам, но все равно говорит, чтобы тот просил помощи, если что. Бислер кивает в знак благодарности прежде чем удалиться за еще одной бутылкой воды. Кевин стоит около холодильника, и Себастьян про себя чертыхается, замечая, что остальные уже купили все необходимое и вышли на улицу. Остались лишь они в небольшом помещении. Парень подходит, будто ничего никогда не происходило между ними, поправляя одной рукой спадающую большую мокрую футболку, и берет две бутылки холодной воды. Затем идет на кассу и видит, что Ратайцак следует за ним. — Извини меня, — говорит, и эти слова будто током пробивают Бислера; оборачивается. — Ты думаешь, что все вот так вот просто? — злость вновь закипает в нем, и он готов ударить напротив стоящего парня. — Катись к чертям, Ратайцак. — Я, вообще-то, предлагаю тебе кое-что другое, — хмурится Кевин. — Да? И что же? Вечно избегание? Уход из группы? — Себастьян дышит чаще, со злостью сжимает бутылку в руке. Он так хочет вернуться в те времена, когда они были просто лучшими друзьями без всяких «лишних» чувств. Сейчас же все превратилось в прах. — Я написал тебе песню, которую можно будет внести в следующий альбом, — уже спокойно говорит Кевин. — Мы могли бы доработать ее вместе, если ты хочешь. — Ты считаешь это уместным сейчас? — хмурится Бислер, не понимая, к чему тот клонит. Ратайцак подходит ближе, и пытается как можно искренне улыбнуться; он уверен, что сможет переступить через и себя и положить начало тому, что будет длиться очень долго. Голубоглазый понимает, что, в самом деле, дело не только в песне. И Суши соглашается, надеясь, что они вдвоем действительно изменят все к лучшему.