Утонувший во Грехе

Фото + песня: http://vk.com/matt_berry?w=wall136866371_5115 May J.: Есть ли что-нибудь, что вы не хотели бы менять в себе или в вашей музыке? Ruki: Наше отношение к группе. Для нас, она всегда на первом месте и это никогда не изменится. Kai: Концерты – это здорово. Мы очень любим выступать. Reita: Мы всегда волнуемся перед концертом и, чтобы расслабиться, говорим друг другу забавные и глупые вещи, которые мы бы никогда не сказали на камеру. Uruhа: Одно из основных правил в моей жизни это то, что мне всегда должно быть весело. Я всегда делаю только то, что доставляет удовольствие. Aoi: Я никогда особо об этом не задумывался. Я просто хочу оставаться самим собой и продолжать выступать с этими ребятами. May J.: Что самое классное в том, что вы Gazettе? Kai: Хм, дайте подумать… Мы столько всего пережили за эти годы! Каждый из нас оставляет свой отпечаток на песнях, которые мы пишем. А еще – то чувство, когда мы заканчиваем писать песню или отыгрываем удачный концерт, его ни с чем нельзя сравнить. the GazettE: интервью на J-MELO. Перевод: Ruru@ jrokku.net

***

- Я прошу прощения... Не знаю, что на меня нашло. Я доставил вам много проблем, извините. Я легко склоняю голову перед друзьями, закрыв глаза. Это было сложнее всего - вновь увидеть их всех. Я и сам понимал, как тяжело им всем пришлось - мой срыв повлиял не только на наш плотный график и работу всей группы, но и на отношения, которые мы так долго строили. - Главное, что ты снова с нами, Уруха-сан. Не имело значения, сколько раз я извинюсь перед ними. Мы уже десять лет вместе и потому научились прощать друг другу вещи и посерьезнее. И все же, я не мог отделаться от мысли, что недостоин их понимания... Они вновь приняли меня, как сбежавшего и вернувшегося вновь домой капризного ребенка принимают любящие родители, и от того было еще паршивее на душе. Я и не думал, что когда-нибудь буду так страдать из-за того, что подвел собственную группу. Из-за того, что мне спустили это с рук. Было бы лучше, если бы они ругались, выговаривали меня, оскорбляли. Даже если бы Аой ударил меня - было бы намного легче. Но вместо ожидаемой реакции друзей я увидел лишь облегчение и понимание в их глазах. В глазах лидера - тоже. Хотя вчера, когда он забрал меня к себе, мы и не разговаривали... Вот так и начался мой персональный Ад. Дни перестали пролетать мимо. Теперь они ползли. Ползли так медленно, что мне казалось, словно время застыло или земля стала вращаться как-то заторможено, устав от вечного движения и мучаясь головной болью. Репетиции и просто встречи по каким-то вопросам накладывались одна на другую, как многослойный пирог, пропитываясь меж этими коржами не кремом, а крупной солью. И оттого было невозможно взять в рот ни кусочка из этого странного "лакомства" с названием "жизнь". И вроде все было как всегда - Рейта вновь шутил, Таканори вновь уходил с головой в свои тексты, Аой все так же не высыпался и прожигал нас своим тяжелым взглядом... Но нет, привычный ритм был нарушен, он сбился, как сбивается порой музыкант на сцене, ломая общую мелодию и искажая ее до невозможности, оставляя глубоко в сердцах недовольство и ощущение неслаженности команды. Сам же Кай... здесь все изменилось до неузнаваемости. Нет, он все так же блестяще играет и выполняет роль лидера группы. Вся горечь заключалась лишь в наших взаимоотношениях. То, чего я всегда так боялся, наконец настигло меня и растоптало в пыль - мы отдалялись друг от друга. Стремительно и безостановочно. Теряя друг друга в череде однообразных дней... Вот так та жизнь, что сменила прежнюю, оказалась настоящей пыткой. Каждый вечер, возвращаясь вместе домой, мы уже не могли беззаботно поговорить друг с другом, обсудить дела или поделиться впечатлениями от проделанной работы. Мы почти не смотрели друг другу в глаза и предпочитали избегать привычных прикосновений и сокращения расстояния между нами вообще. Едва за нами закрывалась дверь его дома, все погружалось в молчаливый хаос. Но даже это было лишь половиной моих терзаний. Второй половиной стало само новое для меня жилище. Такое, какого никогда не будет у меня лично... Запахи, наполняющие квартиру Ютаки, его вещи, хранящие на себе тепло хозяина дома и сама атмосфера этого места - это сводило меня с ума. То, что всегда казалось легким, на самом же деле было слишком невыносимым. Я не находил себе места в чужой и одновременно знакомой квартире. Все тут дышало чистотой и непорочностью моего лидера, и это загоняло меня в тупик. Словно комок грязи, брошенный на чистые белые покрывала, я портил одним своим присутствием всю эстетику этого места. Я пытался сделать хоть что-то, чтобы не осквернять своим нахождением здесь этот дом, но ничего не получалось. Что бы я ни делал - все было без толку. Не было спасения и выхода... Ничего не было. Я пытался сделать хоть что-то... Чтобы не разрушить гармонию, не затопить ее тухлой топью. По вечерам я стирал в кровь свою кожу мочалкой, пытаясь отмыть порочное тело от непростительного отвратительного греха, но даже вода и гели не могли очистить это тело, которое после должно было ложиться на чужие матрац и простыни. И всякий раз мне казалось, что, проснувшись, на этих тканях я ощущал запахи чужих мужчин и извращенного секса - запахи, которые не имеют права оставаться отпечатками ни на одной вещи этого места. От этого сдавливало горло, и мне хотелось стирать еще и постельное белье с каждым восходом солнца. И я боялся, что Кай тоже чувствует это... Ароматы моего падения, вонь гнили, разложения и порока. Что касалось самого Кая, то он старался быть таким же, как и всегда. Он выдавливал для меня улыбку, когда мы садились есть, ложились спать, расходясь по разным комнатам... Но прежней легкости в его движениях я уже не видел. Не видел я и прежней беззаботности на красивом лице. А всякий раз, встречаясь глазами, мы тут же отворачивали лица, не в силах выдержать выражения безысходности и неловкости во взглядах, выражения краха и вины, мучающие нас с каждым днем все сильнее. Но даже не это беспокоило меня - самым большим испытанием стало испытание постоянной близости, неразлучности, непрерывного нахождения под надзором друг друга. Мое тело стало схватываться безумием. С каждым днем все сильнее и ощутимее. Пока однажды окончательно не свихнулось. Слетело с катушек. Словно внутри меня поселился бес, разжигая в клетке ребер адское пламя, которое пожирало мою плоть самым жестоким способом из всех мне известных. Горело и обугливалось все - от ноющего сердца и души до мозга, не находящего себе покоя из-за вечной работы. Он кипел, вопросы множились, картины сменялись одна другой, словно короткометражки - от самобичевания и мести клыкастой совести до пошлых сцен, которые терзали мое тело своими сладостью и запретностью. Едва солнце скрывалось за горизонтом, все мои мысли, забывая о всех необходимых для нас делах и событиях прожитого дня, переносились в спальню моего надзирателя самовольно, воображение рисовало обнаженное крепкое тело на широкой кровати, такое сильное, такое желанное, оно могло сделать со мной все, что только пожелает, что только можно сделать со шлюхой. Но чего не стало бы делать... а утром я мучился в самогонении, разрушая собственную душу обвинительными речами за эту дерзость. Искаженное лицо, что не в силах сбросить кожу в исступлении, натянувшем гнилую нить - безмолвие.* Мы стали еще реже разговаривать. И старались не находиться друг с другом в одной комнате долгое время. Я старался избегать этого. Потому что с каждым часом, с каждым наступлением темноты моя ломка становилась все сильнее. Я знал, что вот-вот не выдержу больше этого плена. Мне становилось все хуже, желание становилось все сильнее, нехватка унижений и извращенного удовольствия росла. Но сбежать я не мог. И потому знал, насколько опасной становилась жизнь бок о бок с объектом моего обожания, с объектом моего поклонения. С человеком, которого я нарек своей религией и своим судьей. А Кай... Кай словно чувствовал, что я могу сорваться. Он был еще внимательнее, с каждым разом все бдительнее. Он несомненно замечал изменения. И порывы агрессии с моей стороны, и приступы отчаяния - он видел все. Ситуация ухудшалась на глазах, я готов был бросить эту бессмысленную игру в запреты и вырваться на охоту в ночной Токио... Утолить свой голод, успокоить свое тело и прервать бесконечную муку. И поэтому... в один прекрасный день входная дверь квартиры вдруг закрылась на ключ - изнутри. Сам же ключ исчез где-то в глубинах чужой спальни, не оставив мне права выбора, свободы и возможности оставить хозяина дома на пару часов в одиночестве. Я знал... Знал, что мне не дадут вернуться. И это дало новое ощущение уставшему от борьбы и мыслительного процесса мозгу. Стены, окружавшие меня, стали сдвигаться... Сначала незаметно, едва уловимо. А потом все сильнее. Тяжелее. Они давили на меня, подвергая испытанию и проверке мои нервные клетки и адекватность. Бред ворвался в мою жизнь неожиданным резким ударом уже на пятую ночь. Она ничем не отличалась от предыдущей, казалось. Все те же тарелки, все те же запахи, все те же вещи, все та же вымученная улыбка лидера. Все так, как и было до этого... Но это всего лишь иллюзия. На самом деле что-то во мне билось в агонии, в белой горячке, в психическом расстройстве. Аритмия и астма были первыми симптомами безумия. Они набросились на меня, как озверевшие волки на ослабевшую раненную жертву. Теперь ночами я корчился на полу на матраце в горячем поту, перекатываясь с одного бока на другой, обхватывая себя руками и подтягивая колени к груди, понимая, что наступило время голода... Второй день обещанной ломки начался с лихорадочной дрожи и паники, овладевшими мною всецело, отключая голову и закрывая мир черной пеленой. Желание прекратить все это одним шагом из окна зародышем поселилось где-то в слепой зоне мозга, оно отвергалось моим стойким организмом, но боролось за свое существование так же упрямо, как добивающийся своей цели Матсумото. Кай перебрался из спальни в гостиную... Третий день вонзился в вены невыносимой болью и нехваткой кислорода. В мозгу билась лишь одна фраза беспрерывно: "Иди и возьми меня. Подойди и возьми!". Я готов был кричать эту мольбу в голос спящему у противоположной стены человеку, всему дому и даже всему миру, лишь бы быть услышанным... Но вместо этого лишь кусал губы, отворачиваясь от музыканта всякий раз, когда соблазн выходил за рамки дозволенного. Наконец, все остальное потеряло смысл и значение... Потеряло вкус и цвет. Потеряло звуки. Остался только запах Ютаки, зависший в воздухе розовыми клубами тумана, оплетающими меня своей мягкой жестокостью... И я просто не выдержал подобного издевательства. Впервые я делал это, заставив себя доползти до ванной изломанной игрушкой - впервые я прикоснулся к самому себе. Вернее, впервые сделал это из-за необходимости, а не для того, чтобы свести с ума любовника рядом со мной. И ужас от проделанного обращался ледяной крошкой в венах, бегущей по ним вместо крови - я в первый раз удовлетворял сам себя, рисуя в воображении самые пошлые и грязные картины, в которых Кай никогда не будет участвовать по собственной воле... Это было еще противнее, чем отдаться за деньги слюнявому старику. Четвертый день ломки закончился слабым, не приносящим удовлетворения призраком удовольствия и молочной влагой на моей ладони. Мысли о самоубийстве становились все ярче... Человек рядом со мной стал еще нужнее. Алкоголя не осталось в мини-баре. - Уруха? - Спокойной ночи. Пятая ночь вот-вот объявится открытой. А я уже едва стою на ногах. Мои руки крупно дрожат, едва не роняя сигарету, с силой зажатую между моих пальцев. Больше не выдержу... - Эй, ты в порядке? Я отскакиваю от потянувшейся ко мне руки резким, нервным движением, забившись в угол подальше от обеспокоенного лидера. Кай вздрагивает. - Уруха... - Не прикасайся ко мне... Если твоя рука коснется меня... Я наверняка сорвусь, Кай. Я обращусь в чудовище, я заставлю тебя страдать. Ты не должен подходить так близко. Я на грани, на грани самоубийства или жестокости. И поскольку я не позволю второму завладеть собой, остается лишь один вариант решения этой проблемы. Я даже... не могу думать о музыке и группе. - Не трогай меня. Пожалуйста... - Кою. Я поднимаю помутневшие глаза на этот твердый голос. Отчего он вновь так тверд и непоколебим? Фигура напротив медленно размывается, теряет четкие линии. Выражение глаз напротив теряется. Все, я дошел до своего предела. - Я знаю, что тебе нужно. Позволь мне... - Нет! Он замирает от грубого обрыва собственной фразы моим голосом. Ты не тот, кто должен расхлебывать это, Кай. Ты не можешь опускаться до моего уровня. Я не позволю тебе. В тот день ты сказал, что если мне необходимо это, ты станешь моим лекарством, нужной мне дозой наркотика. Но мой мозг еще сохранил крупицу рассудка, и эта часть протестует так открыто и громко, что хочется закрыть ладонями уши и забыть о своем существовании... - Плевать я хотел на твой протест. Это было сказано тихо, но решительно. И мой расфокусированный взгляд не успевает отследить движения чужого тела. Оно возникает рядом со мной в один миг, словно телепортировавшись с одного места в другое в один взмах ресниц, и эти руки, которые я готов целовать всякий раз, когда они тянутся ко мне или роняют палочки в бессилии репетиций, смыкаются на моих бедрах мучительным ударом тока, остановив биение сердца на пару секунд... Громкий развратный стон ударяется в грудь лидера, когда по велению этих рук мое тело вжимается в стену гостиной... Он вздрагивает вновь, а я не могу отстранить от себя крепкое тело, даже не делаю тщетных попыток. - Так сильно? Изумленный выдох в мое ухо, из-за которого я готов забиться в оргазме прямо сейчас. - Отойди... - Сколько ты терпишь? - Не важно... не важно! Оставь меня в покое! - Нет. А после красивая ладонь находит мой пах... - О Господи... Лихорадка охватывает меня всего, я готов расплавиться от его прикосновений... Пальцы с силой впиваются в чужие плечи, стремясь удержать от падения. Из-за тумана в голове и ощущения скорой помощи, спасения из этой потерявшей контроль ситуации я даже забываю о том, что всем существом желал оградить этого мужчину от порока. Ткнувшись носом в выступающую под кожей ключицу, я с жадностью втягиваю в себя запах обожаемого тела... Знаешь ли ты, насколько пьянит твой аромат, насколько он восхитителен? Ты даже не представляешь этого... Дрожащие губы раскрываются уже неосознанно, выпуская наружу язык, что кончиком пробегается по плавности ключицы, оставив на мягкой коже свой влажный след. И вкус его кожи окончательно вырубает уставший мозг. - О боже... Кай... Ты великолепен... Я не вижу реакции. Не слышу ее. Набросившись на его шею, впиваясь в нее губами, я не различаю эмоций на красивом лице. Не в силах различить, погруженный только в свои желания. Утром я буду жалеть... Но это будет только утром. Сейчас мне позволено боготворить это тело, осыпать его ласками, именно так, как я всегда хотел. Даже если после ты разобьешь меня, пока есть здесь и сейчас, пока время и планета остановились на месте, пока многослойный пирог пропитывается сахарным кремом - дай мне немного своего тепла... Даже если тебе будет противно. Прошу... - Ко...ю... - Возьми меня. Трахни меня, Ютака. Вновь дергается, а после... Вжимает своим телом мое в стену, заставляет оторваться мои губы от его шеи. И следующее, что я чувствую - поцелуй. Настойчивый, глубокий, требовательный... Проникая в мой рот языком, заставляя раскрыть губы шире... Несколько мучительных минут сладости... Колени подгибаются, когда я оказываюсь схвачен его страстью и поцелуем, слишком приятными, слишком новыми, слишком, слишком... - Кою... ты... Совсем не умеешь целоваться... Это было сказано с таким шоком, что вгоняет меня в краску. Я отворачиваю лицо, ощущая стыд и позор за собственные губы. - Это потому что я... делаю это впервые. - Что? Я быстро облизываю губы, плотно закрыв глаза. Не хочу видеть выражения его лица сейчас... - Я делаю это впервые. Несколько секунд Кай не двигается. Словно оцепенев. И его пальцы, замершие на моем паху, вновь заставляют меня окунуться в муки воздержания... Мне хочется уйти подальше от его глаз. - Значит... никто больше не целовал тебя, верно? Только я? - Да... Он набрасывается на меня в тот же миг, заставляя распахнуть глаза. Жадные поцелуи, запечатавшие мои губы вновь, оборачиваются истинным наслаждением, ранее не известным этому телу, они вытягивают меня из моего болота рывком, словно пушинку, бросая рядом с грязной лужей в нечто мягкое и светлое... И я впервые не чувствую себя продажной шлюхой, которой можно пользоваться, как душе угодно. Это чувство настолько новое и шокирующее, что сковывает все мое тело. Я не знаю, что это - заниматься любовью. Не знаю, как это происходит, не знаю, что мне делать. Я не имею понятия, что такое - спать с кем-то по любви, не потому, что надо утолить голод, а потому, что хочешь стать единым целым со своим партнером. Я не представляю, как делать это, не погружаясь в прогнившее месиво, не подвергаясь унижению. Не знаю, и оттого не могу ничего сделать. Мне остается лишь сжать руками его плечи, позволив длинным пальцам справиться с замком брюк и протиснуться под мягкую ткань белья к истекающей от перенапряжения плоти...Жалобный стон со всхлипом теряется в теплоте чужого рта, заглушается, утопая в чужом горле... И все остальное пропадает. Рассудок, правила, беспокойство и чувство отдаленности друг от друга. Другие люди, мои друзья, наша музыка. Даже эта комната. Ничего больше не остается вокруг нас. Только желание, жажда, поцелуи, ласки и удовольствие, не сравнимое ни с чем другим... Только мы вдвоем. - Ты невиннее, чем думаешь о себе, Кою... Давай займемся любовью. ______________________________________________________ Строка из композиции "Kyomu no owari Hakozume no mokushi". The GazettE