***
Солнце еще не взошло, но его и не будет видно сегодня - снова собираются грозовые тучи. Я не мог заснуть из-за погоды и странного чувства тревоги в груди. Чего-то не хватало в этой погруженной в тишину квартире. Или, если быть точнее, - кого-то. Так что я просто сидел в кухне, не включая света, сжимая в руке чашку с чаем. Верно, здесь только четверо, включая меня. Вот отчего я не мог спокойно спать. Не хватало Урухи, вновь ушедшего на работу в ночную смену. Это было странно, ведь у меня никогда не было привычки беспокоиться о ком-то. Нас еще и группой сложно назвать, всего год вместе, а результатов никаких и нет. Не было у нас и поклонников, не было даже сцен. И денег, конечно же, тоже. Впрочем, гитарист зарабатывал неплохо, да и мы с Каем работали днем. Только Рейта не мог найти себе место, а Руки... Ему работать я не могу позволить. Хоть он и рвется так отчаянно. Но он самый младший из нас, к тому же - бросил школу и ушел от родителей, впрочем, последнее случилось из-за самих родителей вокалиста, которые с легкостью отказались от сына, что хотел выступать на сцене. Ему тяжелее всего пришлось. Но когда-нибудь все изменится. Наши страдания должны воздастся нам исполнением нашей мечты. Так я думал, когда смотрел на парней, приходящих в мой дом вновь и вновь лишь с одним желанием - поспать. Хоть немного отдохнуть. Хотя бы час в покое... А вот я потерял сон. Впрочем, скрипнувшая в прихожей дверь заставляет меня отвлечься от невеселых мыслей, и я тут же поднимаюсь со стула, отставляя чашку в сторону и направляясь к дверям, чтобы встретить наконец вернувшегося Кою. Но... Что-то заставляет меня резко остановиться. И по спине пробегает странный холодок, отчего я машинально отступаю в сторону, в черную тень кухни, впиваясь привыкшими к темноте глазами в гостиную напротив. Очень медленные и очень тихие шаги кажутся мне мучительно болезненными и шаткими. Темная фигурка, возникшая в гостиной, передвигается по комнате осторожно, но не просто потому, что он боится разбудить ребят - Кою держится руками за стены, с таким трудом пробираясь вглубь спящего дома, что сомнений уже не остается - что-то не так, что-то случилось. И это что-то - на самом деле серьезно. Но я остаюсь стоять на месте, задержав дыхание, не в силах сейчас выйти навстречу музыканту, который с ужасом оглядывается на каждый шорох одеял в стороне, всякий раз застывая, когда его друзья ворочаются во сне на футонах. Я бесшумно отступаю еще на шаг назад, чтобы не быть замеченным, и провожаю взглядом все же кое-как добравшегося до соседней комнаты гитариста. Он настолько плох, что даже дверь прикрывается не плотно, словно он в миг забыл об осторожности, хотя минуту назад так боялся быть обнаруженным. И я все же решаюсь проследовать за другом, так же тихо подобравшись ко входу в мою комнату и замерев возле косяка, украдкой заглядывая в глубины небольшой спальни через узкую щель. Парень облокачивается плечом на стену, внимательно оглядев спальню, и, тихо выдыхая от облегчения, не найдя на кровати меня, сползает вниз по стене, безвольно замирая на полу и опуская голову, уже не в состоянии держаться на ногах. Он сидит так какое-то время, может, пять минут, может - больше, а потом, превозмогая боль, вновь заставляет себя двигаться, добираясь ползком до кровати, возле которой замерла его старая потрепанная сумка с одеждой. Его руки лихорадочно дрожат, когда он тянет их к бесформенной вещице, лишь чудом сумев еще и добраться до ночника, и едва тусклый слабый свет рассеивает в метре от себя утренние сумерки, я наконец вижу это... Синяки, кровоподтеки, лохмотья, в которые превратилась его одежда... И этот взгляд, в котором плещется только боль, невыносимая, глубокая и уже неисцелимая ничем... Я теряю ощущение реальности, не веря своим глазам - все тело цепенеет, и ужас этой картины заставляет потерять всякую чувствительность. Я просто не могу сдвинуться с места, не могу даже подать голос, хоть и понимаю, что Урухе необходима моя помощь, но... Я не в силах зайти в собственную спальню. И распахнутые глаза могут лишь неотрывно смотреть на то, как гитарист принимается переодеваться, вынув из сумки водолазку с высоким воротом и длинным рукавом и темные брюки. Но его пальцы так слабы и неподвижны, что он роняет вещи на пол, сам едва удерживая равновесие, сидя возле моей кровати и опираясь на нее локтем. Я вижу, как медленно и очень аккуратно он снимает с себя блестящую футболку с глубоким вырезом, как стягивает с ног чулки, и вдруг понимаю... Это не просто избиение. Синяки на хрупком теле, их характер и расположение... Осознание произошедшего окончательно ввергает меня в шок. И мозаика в голове, которая раньше была для меня загадкой, складывается сама собой, расставляя все на свои места - ночная работа, хорошие деньги, всегда плотная одежда с рукавами... Внутри что-то переклинивает, дает искру неисправности, и, в итоге, это что-то ломается и взрывается прямо в груди, и по моим щекам прокатываются слезы, совершенно неожиданно для меня самого. Кою... зачем? Для чего такие жертвы, даже ради нас?! Разве мы заслужили? Разве мы можем быть причиной этих страданий, этих постоянных падений... Я не могу смотреть на то, как Уруха натягивает на себя водолазку. Он почти не может двигаться, путаясь в ткани, падая грудью на матрац и тяжело дыша, потому что уже нет сил даже на это. Его руки безвольно лежат на простынях, одна из которых уже в плену ткани, обнаженная спина качается в такт усталому и слабому дыханию. Он не отрывается от матраца, лишь на ощупь проталкивая вторую руку в рукав и натягивая водолазку на тело, скрывая следы от ремня на белой коже и синяки. А после, собрав остатки сил для того, чтобы надеть брюки, которые остаются расстегнуты, забирается на кровать и мгновенно засыпает, уронив голову на подушку. А может - теряет сознание от мук и усталости? И забывает о ночнике и разбросанной по полу рваной одежде, провалившись в глубокий черный сон, где он не будет чувствовать боли. И все, что я могу сделать - тихо войти в свою спальню, чтобы спрятать не подлежащие восстановлению вещи в сумку, погасить ночник и осторожно укрыть парнишку, выбравшего самый жестокий путь к осуществлению своей мечты... - Рей... - Ммм... - Вставай, Акира. Басист с трудом открывает глаза, стараясь понять, что происходит. Его сонный взгляд находит мое лицо с трудом. Я понимаю, ему необходим отдых, мне жалко его будить, но я не знаю, что теперь делать мне, нет - нам, не представляю, что предпринять, как выбраться из этой ситуации. - Юу, шесть утра... - Пожалуйста, нам необходимо поговорить. Музыкант какое-то время просто смотрит на меня, а потом все же заставляет сон отпустить не желающий работать мозг, и его взгляд наполняется беспокойством. - Что-то случилось? На тебе лица нет... Я лишь опускаю голову, прикусывая губу. - Это очень серьезно. Слишком серьезно, Рейта, чтобы можно было подождать до утра. Только тихо, хорошо? Постарайся не разбудить Руки и Кая. Не надо им этого знать... Акира тут же садится на кровати, теперь не на шутку испугавшись и, оттого, - окончательно очнувшись, оборачивается на спящих друзей. Но видит только двоих. - Уруха еще не вернулся? - Он... в моей кровати. - В твоей кровати? Почему? - это действительно странно. Я хозяин этого дома, и моя кровать всегда принадлежала только мне, к тому же, я не люблю, когда кто-то занимает мою спальню. Все знают это, и потому моя фраза приводит Акиру в изумление. Но сейчас это уже не важно. - Пойдем на улицу... - Это... неправда... Я понимаю его. Рейта и Уруха дольше всех нас знакомы друг с другом. Учились вместе, создавали первые группы тоже вместе. И основали Gazette с Руки втроем. Они знают друг друга, как облупленных, и новость о том, во что ввязался Кою, не может уложиться в голове Акиры. Да и в моей с трудом укладывается... - Скажи, что ты просто пошутил! - Я бы хотел! - срываюсь я, опуская голову и крепко сжимая зубы в порыве отчаяния и злости. - Я бы хотел... Но это правда. Он... продает себя, чтобы у нас были деньги. - Как ты можешь говорить такое? Где доказательства?! - Я знаю характер этих следов на его теле. Мне доводилось такое видеть и раньше. Прости, Рей, но... - Не может быть. Этого не может быть! Голос Руки заставляет нас вздрогнуть и резко обернуться. Вокалист стоит в проеме дверей, распахнув тяжелую преграду одной рукой и застыв на месте. Только слезы, заливающие его бледное лицо, продолжают бежать из наполненных ужасом и горем темных озер. Он слышал. Слышал наш разговор. - Таканори... - Нет, я не могу поверить! Аой! Неужели мы... получали эти деньги такой ценой? Неужели Кою действительно делал все эти вещи? Зачем?! Басист роняет голову на ладони, не в состоянии сейчас справиться с собственными эмоциями, не то, что успокоить чужие, и отходит назад, натыкаясь спиной на перила крыльца, сраженный этой страшной правдой. Он съезжает по железным прутам вниз, на ступеньки, и сгибается пополам под давлением этого груза. И Таканори безвольно роняет руки, срываясь на плач, когда я сам притягиваю вокалиста к себе, прижав хрупкое тело к груди. - Нам надо что-то сделать! Юу, надо остановить его! Обязательно! - Не получится... - хриплый голос басиста. - Если он будет знать, что мы обо всем догадались, это разрушит его изнутри... Разрушит навсегда. Он будет мучиться от чувства вины и стыда, от понимания того, что мы в курсе его... "работы". И сломается... - К тому же, он навряд ли послушает нас... Сейчас у нас действительно большие проблемы с деньгами. Он в любом случае продолжит то, что начал, но это будет в сотню раз тяжелее, если мы откроемся ему. А запирать его в четырех стенах мы не можем... - Но ведь это неправильно! Нельзя допускать этого! Я закрываю глаза, вновь обнимая вокалиста, который от паники теряет рассудок. Он прав, мы должны остановить его. Мы должны прекратить этот Ад... Но и Рейта тоже прав. Кою слишком упрямый. И его желание, и его мечты... его группа. Он не оставит это дело. Не сейчас. А лишние знания лишь разорвут на части его сердце. Мы оказались в тупике... Не можем даже спасти собственного друга! - Я устроюсь еще на одну работу. - Я тоже, - басист вскидывает к нам лицо, стараясь найти силы на то, чтобы подняться. Морально подняться... А это слишком тяжело. - Сегодня же. - Если мы сможем нормально зарабатывать, Урухе не придется делать таких вещей так часто. - Тогда, я тоже. - Така... - Я буду работать! Я могу лишь промолчать. Я старался уберечь его от этого, но теперь это невозможно. Матсумото просто не сможет больше отсиживаться. И теперь смысл в наших подработках тоже изменится - мы будем трудиться не ради денег, а ради спасения нашего друга. А за это мы будем бороться, не жалея себя! Изо всех сил. Не страшно, если мы будем валиться с ног к концу дня. Теперь это не пугает никого из нас. - Хорошо... Только не ищи слишком тяжелую, идет? - А что тогда с... Каем? - Каю точно нельзя ничего знать. Только не Каю... Все трое опускаем взгляды вниз. Ударник действительно не должен быть посвящен в эту тайну. То, как он смотрит на Уруху, и его характер - он не переживет этого. - Но даже если мы найдем работу, Уруха... - Мы будем следить за ним. Таканори и Акира оборачиваются на меня, вздрогнув от твердого и холодного тона. Но я уже все решил. - Я больше не позволю такому повториться. Это насилие в чистом виде. Мы не сможем остановить его, но подвергать такой опасности его тоже нельзя. Если не запретить, то хотя бы обезопасить. Не дать вновь нарваться на таких ублюдков. Если будет нужно - своими руками придушу каждого, кто поднимет на него руку. Главное, не попадаться ему на глаза и действовать осторожно. Пока, это единственное, что мы можем сделать для него... Да… Чтобы больше не слышать грустных слов, я тихонько закрываю уши, чтобы окончательно не сломаться...****
- С тех пор мы следили за ним. Всякий раз, как он уходил из дома ночью, мы с Рейтой по очереди шли за ним и были готовы вырвать его из рук каких-нибудь извращенцев, переходящих грани разумного, в любой миг. Но, слава богу, после того раза больше не было подобных сцен. А когда то стало возможным, установили в тайне на его телефон программу поиска, чтобы в любой момент можно было узнать его местонахождение. До тех пор, пока он брал с клиентов деньги, я ездил за ним по пятам, когда видел, что он не дома. Обычно удавалось снимать соседние номера, где будет слышно происходящее за стеной. - Все... девять лет? - ошарашенно выдыхает Кай, и я лишь киваю, сжимая зубами фильтр сигареты и впиваясь пальцами в руль. - Пять, если быть точнее. Последние четыре года он делал это для себя. И, так как он научился определять, кто ему враг, а кто нет, мы перестали волноваться. Правда, признаюсь, это было очень сложно. Мы окончательно потеряли покой в то время, но продолжали молчать... Все боялись, что разобьем его, как фарфоровую статуэтку. Он так старался держать все в секрете, столько делал для этого... Мы не смогли признаться. А когда дело дошло до простого интереса, без денег и обязательств, в этом признании пропал смысл. Потому что теперь это делалось по собственным воле и желанию. А в это мы уже не имели права лезть... Это его личное пространство, и он распоряжался им, как хотел. Мы думали, что теперь все хорошо, но в последнее время, до того, как он три дня просидел дома, его поведение резко изменилось. Сам видел, как он становился все мрачнее и молчаливее. Тогда мы поняли, что это выливается в нечто серьезное. Словно в один момент он осознал весь ужас своей жизни... - И когда я нашел его у своей двери в тот день, я решился позвонить тебе, - продолжает Руки, скрывая ладонью глаза. - Это было очень болезненным решением. Мы не хотели, чтобы ты знал. Но ситуация зашла в тупик, и я понял - теперь только ты сможешь все остановить. Прости, Кай. - Мы охраняли его, как могли, - отзывается Рейта, неотрывно смотря на экран своего сотового, где красной точкой было помечено место нахождения гитариста. - Но потеряли бдительность, когда поняли, что теперь Кою в надежных руках. Успокоились, когда увидели, что ты с ним. И перестали смотреть... Черт! Басист ударяет кулаком по дверце, но я молчу, не в силах отчитать друга за это. Плевать на машину, главное... Чтобы с Кою ничего не случилось. Он слишком много сделал для нас. Он слишком много прошел ради нас. А мы... мы даже друзьями не можем зваться после такого. Знали, но позволяли... Надо было остановить его еще тогда! Но мы были так молоды, потерялись, испугались. Решили, что все пойдет крахом. Но в то время мы действительно бы растоптали гитариста и лидера своими знаниями. Я понимаю это. Но нас это не оправдывает. Я должен был поговорить с ним, должен был встряхнуть его! Почему я не сделал этого, почему испугался? Я ведь мог все исправить... Теперь я всю жизнь буду жалеть об этом. Я должен был... Если с ним что-то случится, клянусь, я... - Тормози. Визг шин наполняет своей пронзительностью почти пустую улицу, и машина резко останавливается возле роскошной многоэтажки, завершив тем самым наши поиски. - Здесь? - Да. Он где-то в этом здании. - Идем. ______________________________________________________ Строка из композиции "Untitled". The GazettE