Hope can drown lost in thunderous sound Fear can claim what little faith remains But I carry strength from souls now gone They won't let me give in… ©
____________________________________________________________________________
Вчера мы посетили площадку, где будет проводиться фестиваль, и, скажу честно, теперь я не просто волнуюсь перед выступлением — я в самой настоящей панике. Стадион «Открытие Арена» — нереально гигантский полигон, который всего через каких-то двенадцать часов соберёт на своей территории более сорока — вы только вслушайтесь — тысяч зрителей, а это раз в сто больше, чем-то количество, что Глинтвейн собирали в самые успешные дни своей деятельности. Сорок тысяч! Уму непостижимо и дохуя ответственно. И среди этих толп меломанов могут оказаться реальные знаменитости, состоявшиеся на музыкальном поприще и знающие толк в данном виде искусства. Вероятно, нужно начинать молиться за завтрашний дебют курского коллектива на московской сцене. Тем не менее, как бы сильно не парализовало волнение наши горячие умы, времени оставалось катастрофически мало — один единственный день, который единогласно было решено отвести на несколько иную подготовку, нежели прогон песен. А именно создание для нашей группы необходимого амплуа, где все мы были бы едины, но в то же время индивидуальность каждого чётко прослеживалась. Я сидела на стуле, нахально закинув на стол ноги и молча слушая, как мои сокомандники вносят предложения по смене имиджа. — Можно мне повязку на глаз? — Рома прикрыл ладонью левый глаз, демонстрируя атрибут своего образа, о котором говорил. — Ага, а мне метлу и ступу Бабы-Яги, — Настя саркастично фыркнула, осаждая тем самым барабанщика и бракуя его идею. — Тебе бы пошло, — огрызнулся Скримаков, сложив руки на груди. — Пошёл к чёрту! — Перестаньте, ребят. Ссоры сейчас нам не помогут, — бросился разнимать готовую сцепиться на наших глазах парочку Саша. — Мне кажется, нужно отталкиваться от того, что уже есть, а не от того, чего мы хотим. Если костюмы мы подгоняли под идейное название группы, то и теперь должны работать в том же направлении. — И что ты предлагаешь? — грузно выдохнул Андрей. — Самое простое: можем покрасить волосы. — Иди нахер, чтобы нормальные парни волосы красили — вот ещё! — Роман был явно против. — А что, если ты станешь пепельным блондином, то сразу в педика превратишься? От Саши не так часто можно услышать резкое высказывание, но уж ежели так случалось, это говорило о том, что парень начинает закипать. Буквально сразу же, как я поняла трэшевость ситуации, поймала на себе пристальный взор Денисова, передающий его прошение о поддержке. Отбрасывая сигнал о помощи, скажу, что мне правда понравилась задумка. — Я готова попробовать. Красные пряди в чередовании с белыми прядями по одной стороне, — я редко прибегала к такому скрытому давлению, но сейчас нужно было всех синхронизировать, и лучшего способа, кроме как подать личный пример, я не видела. — Уверена? — в установившейся тишине прозвучал вопрос Потаповой. В отличие от остальных Глинов она не была сильно удивлена моему решению и, кажется, тоже почти отважилась провернуть эксперимент со внешностью. — Да, я подумала, что Сашина мысль довольно интересна. Что ты скажешь? — Я поддерживаю. Оставлю свой чёрный цвет в основе, только концы выбелю. — Чёрные с белыми прядями по вискам, — рассудил Андрей, задумчиво рассматривая носы своих кроссовок, потом перевёл взгляд на Рому с Сашей. — Белые с алыми концами, — хо-хо, а Ромка-то и правда белый выбрал. На его вьющихся волосах такое сочетание будет хорошо смотреться. — Тогда я крашусь в красный спереди и в чёрный сзади, — Саня пожал плечами. — Вот и решили проблему. Ищите в Интернете салон с приемлемыми расценками, где нас могут обслужить всех сразу в ближайшие несколько часов, — я поднялась, размяла конечности, потягиваясь. — Пойду, спущусь на ресепшен. Ася за главную. — Почему Настя? Я тоже хочу командовать! — Ром, ты вчера, пока одевался, носки разных цветов напялил, а потом ещё и барабанные палочки чуть не посеял. Да наша группа развалится с таким лидером! — хохотнул Андрей, несильно двинув товарища в плечо кулаком. — Не выдумывай нам дополнительной головной боли. — Вот именно, — хохотнула Потапова. — Идите вы! — надулся Ромашка. Шум стих, тогда подруга с подозрением глянула на меня. — А что ты забыла на ресепшене? Неужели наш галантный администратор приглянулся? — И как ты поняла это, с твоим-то IQ? — ух, плоские шутки — мой конёк. — Мне посылка должна была прийти ещё утром, заберу и вернусь. И я вышла в коридор. Виктор — миловидной внешности парень в форменной одежде персонала гостиницы, как только завидел меня, идущую по направлению к нему, сразу расплылся в добродушной улыбке. Я ответила тем же. — Доброго дня, Виктор. Не подскажете, для меня тут ничего не оставляли? — Доброго дня, Татиана! Подождите одну секунду, я посмотрю, — получив мой одобрительный кивок, он засуетился, пару раз кликнул мышкой в компьютере, открывая списки. — Да, три часа назад курьер доставил на ваше имя посылку. Желаете забрать? — Да, конечно. Ещё пара быстрых кликов, зашумел принтер, и через пару минут передо мной лежал лист-квитанция, извещающий, что получатель забрал товар. — Прошу расписаться здесь и здесь, — Витька тыкнул длиннющим пальцем в местах, где требовался мой автограф. Ну, как я могла отказать в такой мелочи? Расписалась, получила на руки небольшую картонную коробочку, завёрнутую в плотную обёрточную бумагу горчичного цвета с наклеенным поверх адресом и пометкой на чьё имя посылка — можно возвращаться и порадовать Глинов небольшими подарочками. — Благодарю, — на сей раз я улыбнулась одними лишь губами и, более не распыляясь на любезности, поспешила покинуть администратора. В спину Виктор выпалил стандартное «всегда пожалуйста». Крепко держа свой заказ в руках, я взлетела по лестнице на четвёртый этаж, вприпрыжку — да, взрослые тёти вроде меня тоже страдают такими причудами — пронеслась по коридору и в ритме танго вошла в номер, успев ногой закрыть дверь. — Ты шо, мать, совсем с ума сошла? — первым от оцепенения отошёл Андрей. — А ты только заметил? — следом поддела Потапова. — Что за коробка блевотного раскраса? — Окольцую вас, — содержимое глухо звякнуло, когда я поставила коробочку на стол. — Разбирайте. Настя, торжественно разорвав в клочья обёрточную бумагу, а следом вскрыв картонную упаковку, вытащила небольшой мешочек красного цвета. На столешницу из него легли пять серебряных колец, простеньких и совершенно одинаковых по дизайну, но разных по размеру. — Это именные кольца, на удачу. — Серебро? — Саша попробовал втиснуть поочерёдно каждый палец в одно из колец. — Оно не на один палец мне не налезет. — Потому что это не твоё кольцо, — объяснила я. — На внутренней стороне посмотри гравировку. — «Anastasiya» — парень протянул украшение законной владелице, и та сразу определила его на средний палец правой руки. После Саня начал раздавать «подарки» остальным членам коллектива. — «Scream», «Alex» — это я, «Tatiana» — я зажала персональный сияющий ободок в ладони, — и «Andre». Когда ты успела мерки снять, что мы не в курсе? — Когда мы только приехали в Москву. Мы ещё тогда знатно напились, помнишь? — Да, что-то такое было. — Во-о-от, пока все были в отключке, я и поднапряглась. Примерьте, — мне страсть как хотелось узнать, подходят ли размеры. В конечном итоге проколов не оказалось, чему я не могла не радоваться. — Нравится? — Во сколько эта роскошь обошлась? — серьёзно спросила Анастейша, игнорируя мой вопрос. — Простого «да, спасибо» вполне бы хватило, — буркнула я, вздыхая и подвешивая свою «прелесть» на отцовской цепочке на шее. — Денег из общака я не трогала, не волнуйся. Это лично мой подарок вам. Носите на здоровье. Заметив, с какой настороженностью переглядываются ребята, перевела тему. — Ладно, что с поисками салона? — Нашли пару недорогих и, судя по отзывам, хороших. Вот глянь… — Не важно. Называй адрес ближайшего, я закажу такси.***
— О, да! Я просто красавчик! — разглядывая работу мастера в зеркале, довольно произнёс Андрей, приподнимая выкрашенные в белый пряди в районе висков. Нужно сказать, ему и впрямь идёт новый образ. — Санька, ты был прав, идея — огонь! — Непривычно, — Роман то и дело вертел головой, наклонял в разные стороны, перекидывал красно-белые волнистые прядки с бока на бок, — но, признаю, здорово. — А ты возмущался, — Настины волосы, ровно окрашенные и подстриженные, сразу оказались на правом плече, так, как она любит. — Сейчас вернёмся в гостиницу, вы проверите готовность инструментов и костюмов, а после свободны до завтра, — проделанный труд работников салона я оплатила по карте и, поблагодарив милых девушек, обновлённый Глинтвейн отправился восвояси. Мимо проходящие москвичи с интересом рассматривали нашу пёструю стайку. Паре, а может и не паре подростков мы оставили автографы — нас потихоньку уже начинают узнавать. Ох уж эта слава, надеюсь, никто и нас не зазнается. К семи вечера все собрались в нашем с Асей номере, проводить ревизию, долгую, нудную, но очень важную. Закончили мы спустя полтора часа. — Вроде всё, — застегнув последний чехол со своим платьем, подытожила я, облегчённо выдохнув. — Можете расслабиться. Только давайте договоримся не пить. Завтра после феста гульнёте. — И что прикажешь делать? Спать что-то не хочется. — Как угодно, но никакого алкоголя. Это единственное моё требование на сегодня.***
И они таки напились. Под предлогом «прогуляться перед сном» парни посетили ближайшую пивную и набрались в хламину, все трое. Ладно, Андрей с Ромой — они те ещё овны, сначала делают, а после думают, — но от Саши я такой подставы никак не могла ожидать. И даже зная, что завтра им выступать перед многотысячной публикой, наплевав на всякий здравый смысл, они беспечно нарушили мой запрет. Не удивительно, что я в бешенстве. — Вы идиоты, — крышка ноутбука жалобно хлопнула при резком закрытии. Отложив технику, я встала напротив конкретно захмелевших музыкантов, пытаясь сдержаться и не надавать им тумаков. Особенно Андрэ, потому что по моим убеждениям, идея утопить напряжение в алкоголе исходила от него. — Я же сказала, не хлебать! Русским языком сказала, или вы и его понимать перестали?! Неужели так трудно было потерпеть?! — Ну, Тиа, не нервничай, а то вон какая красная сразу стала, прямо под цвет своих волос, — прижимая к себе бутылку с коньяком, мямлит Славин и плюхается в кресло, потому что стоять уверенно на своих двоих ему уже слишком сложно. — Завтра всё будет заебца, мы готовы! — Мы вп-п-полне взр-р-рослые мальчики и можем самостоятельно о себе позаботиться, — взялся оправдываться Ромашка, на глазах бледнея в лице. Сначала я подумала, что это такая реакция на мой разгневанный взгляд, но когда барабанщик резко согнулся, стало очевидно: ему плохо. — Бля, Рома, подожди! Не на пол! — Прежде, чем Скримакова вывернуло наизнанку, я чудом успела схватить с полки и сунуть ему под нос большой декоративный бокал с разноцветными стеклярусами на дне. Остальные Глины — даже те, в чьих глазах мгновение назад едва ли прослеживалось чёткое понимание реальности, за секунду протрезвев, отскочили в стороны, скривились и отвернулись. — Ромыч, ты не мог потерпеть? — Саша забрался с ногами на диван. — Теперь я не потащу тебя до номера. Вдруг тебе опять приспичит, ещё нас заляпаешь. — Заткнись, — просипел ударник, кое-как садясь в кресло и запрокидывая голову. — Насть, дуй на ресепшен, попроси прислать сюда кого-то из персонала. Я в аптеку. — А что, у нас в аптечке ничего нет для таких случаев? — Можем замотать Роме рот бинтами, чтобы не блевал, а так — нет, ничего. Андрей, Саша, побудьте здесь, может, хоть в себя немного придёте. И за этим охламоном — кивок на полуобморочное тело ударника — присмотрите. И мы с Потаповой выскочили в коридор.***
В номере воцарилась тишина. Второй час ночи, все спят, причём опять в нашей с Потаповой комнате. Одни мы со Скримаковым не могли разойтись: засели в ванной, ожидая, когда же произойдёт чудо, и Роме станет легче после перенасыщения алкоголем. — М-м-м, как же хреново, — ударник покачивался взад-вперёд, сидя на краю ванной. Я, присев, рядом поглаживала его по спине, как делала моя мама в подобных случаях. Как правило, такого рода поддержка работала, моё состояние улучшалось. Почему бы не попробовать повторить чудодейственный приём? — Ты прости меня, Тиана. Я не думал, что всё так обернётся. — Что сделано, то сделано. Сейчас мне важно, чтобы ты оклемался, — намочив небольшое полотенце под струёй холодной воды, прикладываю его ко лбу барабанщика, затем, промокаю раскрасневшиеся щёки и шею. — Можешь не волноваться за завтрашний концерт. Я выступлю несмотря ни на что. — «Максидром» не важнее твоего здоровья, балбес, — покачав головой, усмехаюсь. — Я в любой момент буду готова отправить организаторам письмо с извинениями и отказом в участии. — Но ведь… А как же остальные? Этот фест много значит для Глинов, буквально билет в жизнь. И мы столько работали… — Ребята поймут. Кроме того «Максидром» не в последний раз проводится. Неожиданно Рома взял мою руку, потянул на себя, а после крепко обнял, уперевшись лбом чуть пониже груди. Немного погодя, я обняла руками его голову, перебирая волнистые красно-белые пряди. В первый раз Роман, вечно ершистый, вспыльчивый, показал себя с обратной, мягкой, даже беззащитной стороны. Естественно, это останется между нами, ведь Скрим совершенно точно не хотел бы разглашать свои слабости. И ему не нужно напоминать мне, что не стоит распускать язык — я сама этого не стану делать. Голова музыканта начала тяжелеть, объятья ослабли, и я поняла, что пора отвести парня в кровать. Поддерживая Рому под руку, я довела его до своей пастели и положила рядом с Сашей, обнимающим руками и ногами плед. Кое-как отвоевав покрывало и прикрыв им парней, взглянула на сопящую в две дырочки Анастейшу, следом на развалившегося в кресле Андрея. Выдохнув, вышла на балкон. Ночной воздух, гул красавицы-Москвы, оживлённой почти круглосуточно, успокаивали, помогали привести мысли в порядок. — Пусть завтра всё будет хорошо, — закрыв глаза, шепнула я в мрачное небо с рассыпавшимися в его вышине звёздами.***
Утро было тяжёлым на подъём для всех, кроме меня, — я вообще не спала, — но особенно для парней, испытавших на себе всю прелесть выражения «проснуться с бодуна». Лекций им я больше не читала — нет нужды лишний раз указывать на проступок и капать на мозги по второму кругу, если твоей целью не является вывести человека из себя. Думаю, вчера нервотрёпки хватило всем. — Вот, выпейте, полегчает. — Что это? — Андрей взял в руки один из предложенных мной стаканов, на дне которого с тихим шипением растворялась большая таблетка. — Отравить хочешь до кучи? — Ах ты ж Петросян, — беззлобно передразниваю Денисова. — Если голова не болит, отдай Роме. Он-то уж точно не откажется. — Ага, конечно! — и он одним залпом осушил стакан. — Во сколько нам нужно быть на площадке? — К четырём часам. У нас будет ровно час до начала «Максидрома», — положив свою гитару в чёрный футляр, Ася сверилась с часами на руке Саши. — Нам уже надо выдвигаться. Пока машина придёт, пока погрузимся… — Берите свои инструменты, костюмы и спускайтесь на ресепшен, — от волнения грызу наманикюренный ноготь. Парни взяли на себя заботу об оборудовании как о самой тяжёлой составляющей наших вещей, захватили сумки с мелкой атрибутикой и, оглядев «сборный пункт» в поисках того, что можно было бы забыть, первыми покинули номер. Их спокойствие настолько же завидно, насколько непонятно. Может, это из-за выпитого? Может, стоило самой вчера набраться до поросячьего визга? Тогда бы сейчас меня ничто не заботило. «Нужно верить в лучшее», — успокаивала я себя. — Волнуешься? — Настя подала мне мой чехол, перекинула свой через руку и встала у входной двери, дожидаясь меня. — А ты не волнуешься? — риторически буркнула я, исподлобья косясь на подругу. — Это я ещё в адекватном состоянии. — Мы же вроде всё проверили и не один раз. Ты сама вчера сказала, что готовность стопроцентная. Значит, сейчас понапрасну распыляешься, — под писк сканирующего ключ-карту устройства, автоматически закрывающего дверь в наши апартаменты, оптимистично заявила Потапова. Не согласиться с ней нельзя, однако, мне, человеку с врождённым синдромом паникёра, легче не стало. Мы спустились в просторный холл гостиницы как раз тогда, когда заказное такси подкатило к парадному входу. Дальше погрузка, затянувшаяся по причине того, что в багажнике проблематично поместились три гитары и две дорожные сумки с проводами и прочим нужным оснащением. Водитель уже обмолвился, чтобы мы забрали часть багажа в салон, но Андрюха упрямо вертелся возле бампера, перекладывая инструменты туда-сюда. И он-таки нашёл то самое идеальное положение, позволившее нам, наконец, двинуться в путь. Испытание в виде пробки заняло следующие сорок минут и конкретно подкосило общую выдержку. Из машины мы выбирались молча, раздражённо переглядываясь друг с другом и пугая окружающих своей аурой. Со скоростью, максимально приближённой к сверхчеловеческой, мы разыскали шикарную красно-белую раздевалку, поделив её ещё с тремя начинающими группами: «Pixel», «Start Up» и «Victory», если мне не изменяет память. Жаль только, времени на особо содержательные разговоры совсем не имелось. Мы наспех наложили вполне себе терпимый грим, под которым укрылись последствия минувшей ночи. Поскольку разделения на девочек и мальчиков было не предусмотрено, — в «Спартаке» играют исключительно мужики, — нам с подругой пришлось впопыхах натягивать платья, постоянно путаясь в ремнях и елозя белой тканью юбок по пыльному полу, а Роме, Андрею и Саше было поручено заслонять нас от посторонних глаз. Ну, кроме нас ни одной девушки не наблюдалось, и светить своими телами мы не горели желанием. — Саша, поправь манжеты. Андрей, две последние заклёпки на плаще снова расстегнулись. Рома — вроде, в норме, Настя, расправь подол, — до начала рок-марафона оставалось каких-то десять минут, самое время последних напутствий. Придирчиво осмотрев по сотому разу музыкантов, облегчённо выдыхаю и проверяю тонкие красные ремешки на левом, открытом зрителю бедре. Упаси Господь, если мой белый чулок сползёт и будет некрасиво болтаться гармошкой на коленке. — Ну, всё, инструменты в зубы и шагом марш!***
— «Глинтвейн», до вашего выхода десять минут. Вот, проверьте свою готовность в порядке исполняемых песен, — молодой паренёк в форме персонала «Максидрома», в наушниках для связи с «вышкой» и с бейджиком, на котором значилось имя Илья, всучил мне контрольный лист. Наспех пробегаюсь глазами по песням и уже со спокойной совестью готовлюсь отдать бумагу Илье, как вдруг вижу вместо пяти композиций шесть. И, чёрт подери, шестая песня ещё вчера не была заявлена — она вообще ещё не закончена! Вернее, слова-то написаны, а вот музыкальную часть мы так и не проработали до идеала, потому что у Потаповой никак не выходит закончить своё фееричное соло, которое должно использоваться в качестве проигрыша. Да мы элементарно ни разу не прошлись по ней на репетициях! «Дурдом. Приехали, выходим». — Мы не вписывали «Bleib die mir», — меня бросает то в жар, то в холод, непонятно, то ли от страха, то ли от злости. — Это, верно, ошибка. — Во вторичном письме Вы указали эту песню как часть вашего выступления, — без промедления перед моим носом возникает экран планшета, где чёрным по белому написано злосчастное корявое прошение, цитирую, «…добавить в нашу программу ещё одну песню…». Можно было бы доказать, что ничего подобного я не отсылала, если бы в строке адресанта не была указана электронка группы. — Так, секунду. Ребят! — окликаю Глинов, планируя, как нам выкручиваться. Интересно, доживу ли я до вечера или меня определят в сколоченный из неотёсанных досок гробик? — Что это такое, никто не хочет мне объяснить? — В см-ы-ы-ысле?! Это же песня, которая отложена на доработку! Какого хрена?! — вспыхнула Анастейша. — Это ты её включила?! — Нет, и раз это не я и не ты, то кто-то из вас, парни, — хочу заранее застрелиться, чтобы не мучиться. — Это случайность, — первым раскололся Славин, а Скримаков и Денисов, кивнув чуть заметно в подтверждение, сразу же спрятали свои бессовестные глаза в пол. — Вчера по пьяни отправили, пока вас с Настей не было в номере. Мы ж не соображали почти… — Прекрасно, — обрываю я оправдания Денисова. Сил ругаться нет, и всё, на что я оказалась способна в эту минуту — осуждающий взгляд для каждого из мужской части нашего коллектива. Настя же звучно шлёпнула себя по лбу, что гораздо красноречивее. — Можно отменить отыгрыш песни? Из последних сил держу себя в руках, так крепко, насколько позволяют отмирающие в геометрической прогрессии нервные клетки, а на самом деле мне неимоверно хочется расплакаться. Давно хочется, дня два уже как. Но нельзя, так что сила воли мне в помощь. — Блять, ничего не нужно отменять! — резко бросила Потапова, чуть ли не скалясь на непричастного к хаосу в наших рядах Илюху. — Раз заявлено — сыграем! — Что ты городишь?! — шиплю я на лид-гитаристку. — Сдурела?! — Мы сыграем, просто верь в нас! — не знала, что она может так убеждать. — Так, я подтверждаю вашу готовность? — с озадаченным лицом Илья смотрит то на меня, то на Настю. — Да!***
«Три, два, один, вперёд», — я даю отмашку парням в противоположной кулисе, они первыми выходят на сцену. Слышу, как шумит стадион, и старательно борюсь с головокружением от волнения. — Не забудь: после второго припева сделай паузу, я сразу начну играть сольник, а потом, как только посмотрю на тебя, вступай с третьим куплетом. Настя, грациозно покачивая бёдрами в оплетении чёрных широких ремней, вышла на сцену; сдержанно подняла правую руку, надёжно зажимая пальцами медиатор, мягко махнула кистью, приветствуя слушателей, и трибуны одобрительно засвистели ей в ответ. Ну, всё, мой черёд. А руки так и трясутся — как бы микрофон не выронить. Ладно, давай, не дрейфь, не первый раз выступаешь. Просто поверь…» Мотнув головой, отправляю страх куда подальше, не оставляя места знобящей неуверенности. Сохраняя осанку, не спеша шагаю к законному месту у стойки с микрофоном и параллельно прошу Всевышнего, дабы он уберёг меня от собственной неуклюжесть — не хочу грохнуться по невнимательности, зацепившись ногой за протянутые по сцене провода. Смотрю поверх людей, собравшихся за ограждениями в нескольких метрах перед сценой, щурюсь от постоянных вспышек фотосъёмки. — Команда «Glintvein» рада приветствовать вас со сцены «Открытие Арена» этим тёплым июньским вечером! — пауза, пока мой голос громким эхом облетает стадион. — Пусть сегодня музыка наших сердец звучит громко и смело, достигая каждого! Мы начинаем! Оживлённый шум трибун пронзает свистом слух. «Да ладно! Вот это поддержка, прямо дух захватывает», — от счастья прикрываю глаза и сквозь пелену ресниц кошусь по сторонам: Глины застыли, готовые грянуть нашу первую песню «Bienenschwarm». Закидываю голову назад, давая добро Роме на вступление. Десять тяжёлых барабанных ударов заставляют зрителей затаить дыхание в ожидании. Одновременно вступают Андрей и Саша, задавая ритм и усложняя звучание, а когда к общему фону примешивается лид-гитара, я забываю обо всём, полностью отдаваясь страсти, какая есть в каждом творческом человеке — высказать всё, что чувствуешь, чем живёшь и что хотел бы, чтобы другие знали, через свой собственный язык. Некогда основным языком для меня был язык моего тела — я говорила с помощью танца и могла рассказать сотни историй, не произнеся ни звука — только движения и музыка. Обстоятельства вынудили оставить сцену в качестве танцовщицы, и только спустя два года я вышла на неё вновь, но уже в роли вокалистки Глинов. Движения сменились живым голосом, музыка осталась. Разница между «тогда» и «теперь» не существенна, и я искренне рада, что нашла достойную замену прежнему увлечению. Стоя на сцене в окружении друзей, в ярком свете бледных софитов и чуть ли не плача от эйфории, я снова и снова хочу выразить море благодарностей Насте за то, что вовремя направила мою энергию в нужное русло. Спасибо пацанам за их непомерный профессиональный вклад в дела группы, да и вообще за их появление в нашей с Потаповой жизни. Они порой хоть и бесят конкретно, вытворяя всякую дичь, но благодаря им нам есть что вспомнить, чем вдохновиться. Благодаря этим людям мы зашли так далеко. И возможно, если наша с Асей семья — хоть кто-то из них — увидит наше выступление в эфире программы новостей или в сети Интернет, очень хотелось бы, чтобы они гордились нами.Das Ende POV Tatiana.
POV Anastasia.
Фух, я выжата. Еле-еле пальцами перебираю, зажимая струны — так мышцы рук сводит от напряга. И пот по вискам катится — раздражает. Песни сменяют одна другую: четыре спеты на «ура», судя по долго не смолкающим аплодисментам после каждой из них. Остаются «Prism» и недоразумение под названием «Bleib die mir» — две более или менее спокойных композиции. Ради создания общей картины немного приоткрою завесу тайны. Текст первой песни родился у нашей фронтменши практически за сутки и поразительно легко лёг на простые гитарные переборы, подчёркнутые редкими барабанными акцентами. Пару лет тому назад именно «Призма» подарила название нашему дебютному альбому и с тех пор, — не важно, где и по какому плану проходит наше шоу, — эту песню люди хотят услышать обязательно. История создания второй песни не так красочна, во всех отношениях. Во-первых, сама основа песни — самая что ни на есть реальная история утраты матери, потерявшей единственного ребёнка, а после чудом родившей ещё одного и нашедшей в нём своё утешение. И если вдруг показалось, будто «Bleib die mir» какая-то там печальная, полная страданий и пробивающая на «поплакать» шаблонная драма — категорически нет. Я считаю, это настоящий гимн материнской любви и верной памяти о тех, кого мы любим, невзирая на время и расстояние. Помню, как первое время после компоновки слов и музыкальной дорожки Тиа не могла до конца допеть собственное детище и прерывала репетицию, чтобы успокоиться. На первый взгляд и не скажешь, но у Прониной крайне чувствительная душа, спрятанная за строгостью и потопшая в ответственности. Не без усилий, а всё-таки Тиана научилась абстрагироваться со временем и ни разу больше не дрогнула при исполнении. Но песня так и не вышла в свет по моей вине, ибо достойного соло у меня не родилось — так, черновики одни. Во-вторых, много времени мы потратили, решая, подойдёт ли «мягкий» стиль исполнения, предложенный Прониной, под тот, в котором хотели работать я и парни — тяжёлый, но не давящий, дерзкий, где-то дразнящий и игривый. В итоге мы сошлись в компромиссном варианте. Мучений мы претерпели предостаточно, а довести стоящее начинание до логического конца так и не выходит. Кто бы мог подумать, что премьера песни будет назначена волей случая и произойдёт на сцене забитого до отказа московского стадиона! «Призма» завершается оглушительным фонограммным звуком бьющегося стекла, тут же исчезнув в диком всплеске зрительских эмоций. Мы собираемся в центре сцены, переводим дух. — Финишная прямая, ребят! — голос Андрея едва ли способен пробить купол волнений, исходящих от массы людей вокруг сцены. Оптимистичные нотки в его словах и заразительная улыбка Славина слабо, но придают уверенности. Было бы глупо утверждать, что в данный момент меня волнует лишь моя усталость — совсем нет. Всё гораздо циничнее: каждую минуту я надеюсь, что вот именно сейчас где-то среди зрителей нас уже заметил какой-нибудь крутой продюсер, который будет не прочь вложиться в раскрутку столь перспективной (ха-ха, какая я любительница похвалить нас!) группы. Да мы все на это рассчитываем, иначе не стояли бы тут, обливаясь потом, а кое-кто ещё и водой. — Не отходи от меня далеко, — Пронина хмурится, ероша волосы — её волнение прослеживается в мелочах. — Я должна видеть твои сигналы. Коротко кивнув ей, я разминаю пальцы, хрустя суставами. — Всё, пора! Мы возвращаемся на привычные позиции.Das Ende POV Anastasia.
POV Tatiana.
По закрытым векам, скрывающим мои наверняка испуганные глаза, пробегается яркий луч прожектора алого цвета. Следом на поверхность всплывают разноцветные круги, один больше и пестрее другого. Сердце больно грохочет под рёбрами, перегоняя кровь с такой скоростью, что моё тело начинает буквально гореть изнутри; живот сводит, в кончики пальцев рук отдаёт зудящим покалыванием, а в виски — бешеной пульсацией. Клокотание трибун смолкает под первые раскатистые трели ритм-гитары. Пауза. «Спокойствие, только спокойствие», — вспоминаю излюбленную фразу моего отца и пытаюсь привести к адекватному состоянию собственные чувства на пару с разумом. Инструмент Андрея сменяет гитара Насти, звучащая невероятно выразительно в сочетании с басом струн Сани. И вновь пауза едкой тишины. «Сказать проще, нежели сделать, пап», — резко открываю глаза. Пусть я не готова, пусть мне страшно, но если я не запою, кто я буду после этого? Помню, как дрогнул голос на первой взятой ноте, и как он становился сильнее по мере распевки. И эти четыре раза, когда немецкое произношение грубело не там, где надо, ударяясь в русское. Помню, как не узнала игру Андрея, взявшего ни с того ни с сего более звучные аккорды — общее звучание исказилось, но не сильно. Ещё помню Настю в тот миг, когда пришло её время, и то, как подруга, протяжно качая головой в такт своей же сольной мелодии, прятала ото всех усталое лицо за завесой чёрных волос. Соло, несмотря на то, что было импровизированным, вышло шикарным, правда. А тихие перебивки барабанов Романа на заднем плане, знаменующие тревогу, и Настин «нежный трагизм» подходили песне идеально. «Она справилась, они все справились!» Потапова подходит ближе ко мне и сверкает ошалелым взором — знак на ещё одно вступление. «Дело за мной». В моих воспоминаниях больше звуков, чем визуальных картинок, ведь за эти три минуты я почти не размыкала подрагивающие веки. За живой пеленой тёплого рыжеватого цвета песня превращалась в отдельный мир с ожившими под музыку образами из рифмованных строк, и переливы моего голоса поневоле окрашивались в цвета настроений исполняемой песни. А под конец с рифа Асиной гитары вглубь стадиона сорвался мощный финальный аккорд, реющей волной растаявший где-то под куполом закатного неба. Прежде чем я открыла глаза, безликое неведение громогласно зазвенело от оваций.***
— Да-а-а-а! Мы это сделали! Мы лучшие! — повиснув на наших с Настей плечах, Андрюха никак не мог успокоиться. Всю дорогу до раздевалки парень без устали сочинял хвалебные стишки про нашу команду, параллельно пританцовывая не хуже Мигеля из шоу «Ты в танцах!». Хвала богам, ни одна группа из тех, с которыми мы тут переодевались, пока не выступала, так что честь лицезреть Славина в приступе его бурной радости имели только Глины. — Да, мы и правда справились, — Саша с Ромой дружно стукнулись кулаками, развалившись в соседних креслах. — Людям явно понравилось! — Теперь бы кому-то из «музыкальных верхов» понравилось, — внесла ложку дёгтя в вылитую на наши головы бочку мёда Потапова. Как не крути, а она права. — Мы не должны тормозить на достигнутом. Здорово, конечно, иметь канал на Ютубе, собирать третий миллион подписчиков и вместе работать над новыми песнями, но нужно, чтобы от этого был реальный толк, не только в плане популярности. Мы уже работаем в убыток себе, а это не нормально. — Будем надеяться, нас заметят, Насть, — я сняла тяжёлые красные ботинки из жёсткой кожи и отпихнула их ногой подальше. Обувь новая, растёрла мне ноги. Какое же блаженство босыми ступнями ощущать приятную прохладу кафельного пола! — О-о-ох, как хорошо! Всё, сегодня мы отстрелялись и теперь можем взять выходной! — Простите?.. — в дверном проёме показалась низенькая рыжеволосая девушка, одетая в чёрную форму рабочего персонала «Максидрома». Она деловито прошла к нам, сжимая в руках синий планшет с кучей закреплённых на нём бумаг. — «Глинтвейн», верно? — Да, это мы, — я устало оглядела гостью, серьёзностью своего вида заставившую меня насторожиться и подняться на ноющие от усталости ноги. — Меня зовут Гретта, — мы жмём друг другу руки, натянуто улыбаясь. — Сообщаю, что с вами хотят встретиться участники группы «Rammstein». Тишина. — А… Простите, что?.. — округлив глаза и выпучив их на девушку, мямлю я. — Господин Линдеманн и господин Ландерс ждут вас в VIP-ложе. Прошу, следуйте за мной, — она тут же развернулась на сто восемьдесят градусов, задавая быстрый темп своей не слишком лёгкой ходьбе. «И не важно, что мы не дали ответа — всё будет так, как того желают гости из Германии». Подгоняемая не менее переполошившимися ребятами, я стремглав нацепила неудобные туфли, чуть ли не отрывая ремешки. «Почему никто ничего не сказал об «особых гостях»? Что им от нас понадобилось? Что вообще тут творится?» — Что делать будем? — шепчет мне в правое ухо Настя. — И с чего им вдруг с нами беседы разводить? — Не знаю я, — ответ на все вопросы сразу. — Отказываться не вежливо, пойдём, узнаем, что они хотят. Только ведите себя прилично, никаких тупых шуточек, трусы от счастья не снимать. — С Раммов, — захихикала Потапова, а следом за ней и все остальные. — Дурная ты, — улыбаясь, я закатила глаза. — Ой, это да! — Короче, вы меня поняли. Не подведите. — Нам перевести не забывай, о чём говорить с ними будешь, — Андрей явно был доволен происходящим. — Если что, они говорят по-английски, Пауль ещё и по-русски шпрехает. Сами сможете пообщаться. — Лучше ты, — вклинился Саня со спины. Похоже, остальные не возражают в очередной раз спихнуть на меня важные переговоры. Негодяи. — Вы просто хотя бы сделайте вид, что серьёзно настроены, — в шутку брякнула я. Нас долго вели через скрытые от глаз простого посетителя коридоры. Я примерно запомнила дорогу, но не уверена, что спустя время не забуду, куда идти, чтобы вернуться обратно. — Как будто нас ведут на смертную казнь. Окольными путями, чтобы мы помучились перед смертью, — подмечает Ромашка, идущий в хвосте. — Расслабься, чувак, на сегодня самое сложное позади. И вообще, Раммы такие же люди, как и мы. Они нас не съедят. «Ох, Андрей, я бы не была так уверена. Что ж, твой оптимизм не даёт мне окончательно отчаяться». — Может и так, но я бы тебе твою же гитару о голову разбил, — фыркнул Скримаков. — Это за что? — За исключительную забывчивость. Ты раньше свою партию играл без косяков, а сегодня вдруг аккорды перепутал. Что, мозги вчера в бухле утопил? — Ага, последние извилины выпрямились, встали и в запой ушли, — Андрюха, непробиваемый сегодня на остроты, весело подмигнул Роме, на что последний тихо зашипел, но задевать ритм-гитариста больше не пытался. Их короткие перепалки по большей части носят безобидный характер, в крупные ссоры ни разу не перерастали — наша особая творческая идиллия. — Да там никто ничего не понял. Кто знает, что мы планировали? Верно, никто. Вопрос можно снять. — Всё равно ты мудак. — Старая песня, дружище! «Хорошо, пусть шутят, если это поможет им настроиться». Так мы не заметили, как оказались перед нумерованной дверью, и не сложно догадаться, что это была за дверь. Гретта оглядела нашу ораву в целом и каждого по отдельности, точно оценивая. — Подождите здесь, — Гретта скользнула в VIP-ложе, заполненное блеклым светом, потом до меня долетело быстрое «как вы и просили, я разыскала их…» и ещё что-то на беглом немецком, не разобрала, что. Ну, как и ответа, собственно. — Валим, — напряжённо кинул Рома, и я бы незамедлительно согласилась последовать его предложению. — Поздно. — Прошу вас, — рыжеволосая девушка вышла к нам, придерживая дверь. Приглашение прозвучало тяжело, но почему, лично я так и не поняла. Всякая мысль в срочном порядке капитулировала из головы. — Добрый вечер, — не успеваю ничего сообразить, как в следующую минуту оказываюсь в шикарно обставленной комнате, сияющей от чистоты и новизны, а передо мной вырастает массивная фигура вокалиста группы «Rammstein», Тилля Линдеманна. Он протягивает мне руку, в то время, как я смотрю на него и думаю о разнице в нашем росте и телосложении. Очень вовремя, да. Запоздало слышу откуда-то сбоку перевод приветствия в исполнении мужчины средних лет, с модными лысиной и тёмной щетиной. «Переводчик, да?», — поборов так не вовремя подоспевшее оцепенение, пожимаю широкую ладонь фронтмена Раммов. — Добрый вечер, господин Линдеманн. Я и мои друзья рады, наконец, познакомиться с Вами лично. Позвольте сегодня мне быть голосом группы «Глинтвейн», — на чистейшем немецком выдала я, заготовленную пару минут назад фразу. Брови Тилльхена приподнялись, он пару раз моргнул. «Неужто думал, что я только пою на немецком? Обидно, обидно». — Я так понимаю, мои услуги больше не понадобятся? — усмехнулся переводчик обращаясь к Линдеманну. Тот кивнул, и мужчина сдержанно откланялся, подмигнув нам. — Приятно познакомиться, — не сразу замечаю притаившегося чуть поодаль от Тилля Пауля, и как только перевожу взгляд на Ландерса, наблюдаю ту самую «обаятельнейшую улыбку Германии». Кажется, моя защитная серьёзность стала плавиться. Солиста Раммов быстро занимают мои согруппники: здороваются, что-то спрашивают, вроде автографы просят. «Когда только флаеры феста захватить успели?..» Я же протягиваю руку теперь к немецкому ритм-гитаристу, дабы тот, подобно другу, мог пожать её, чем закрепил бы обмен любезностями. «А он очень милый и, если можно так выразиться, уютный человек на первый взгляд». — Рада встрече, герр Ландерс. Это честь для всех нас, — киваю в сторону неугомонного квартета, облепившего Тилля аки пчёлы мёд. — Как и для нас, — ритм-гитарист не перестаёт улыбаться, сверкая смеющимся взором. — Сегодня на фестивале Вы и ваши друзья нас просто покорили. — Благодарю. Слышать подобное от кого-то вашего уровня невероятно почётно… — Здравствуйте, Пауль! — Глины по очереди приветствуют Ландерса и так же просят расписаться на брошюрах «Максидрома», а немец, с добродушной улыбкой сказав каждому отдельную пару слов на русском, быстро штампует свой размашистый автограф. — Прошу, присаживайтесь, — красивый бас немецкого вокалиста прерывает шквал голосов. Линдеманн указывает рукой на чёрные диваны по обе стороны от низкого чайного столика, на котором стоит поднос с графином воды и набором гранёных стаканов. Надо же, никакого алкоголя. Один за другим Глины проходят к предложенным местам, я замыкаю их процессию. Мои друзья рассаживаются так, что для меня — то ли случайно, то ли так они и планировали — остаётся место в «золотой» середине. Немцы садятся строго напротив. — Вероятно, нам будет удобнее общаться на английском? Или Вы хотите переводить? — уточняет Тилльхен. О, как он спокоен внешне, и как я завидую его виду хозяина положения. — Переводить, — выдыхаю в ответ я, улыбаясь и припоминая, что с английским у четверых из нас самые скверные отношения. — Хорошо, — вновь немецкий. — Не будем ходить вокруг да около, сразу к делу. Мы представляем, как сейчас молодым группам, вроде вашей, сложно пробиться на мировую сцену. И мы рады, что сегодня, посетив фестиваль, смогли увидеть ваше выступление в живую, убедиться в своём решении предложить вам сотрудничество в рамках нашего нового гастрольного тура. После этих слов я ещё несколько мгновений не знала, как реагировать. Сегодня точно день полон сюрпризов. — Что он там сказал? — одёрнула меня Ася. — Переводи! — М-м, если я правильно поняла, Раммы предлагают нам выступить с ними. — Нихуя ж себе! — я даже не стану упрекать Рому за его несдержанность, так как, лично я бы сама не постеснялась бы в выражениях, не помни, где и с кем нахожусь. Честно сказать, удивляюсь, что вообще способна соображать. — Это прикол такой? Настя адресовала Скримакову взгляд, а ля «не неси чушь» и обратилась ко мне: — Расспроси у него поподробнее! Пока не зная, о чём буду говорить и что следует выяснить прежде всего, бросаю тяжёлый взгляд на Пауля, который всё это время молчит, но внимательно наблюдает за нами. Он хитро щурится, и непонятно откуда у меня появляется двоякое ощущение: вроде как жизнь «Glintvein» круто изменится, если мы придём к соглашению, а вроде и слишком уж везёт нам. А как известно, если в начале всё гладко, то потом начнутся проблемы. — Вас что-то смущает? — уточняет Тилль, по моему выражению лица наверняка поняв сложность ситуации. — Да, — признаюсь я, — есть несколько вопросов. — Мы готовы на них ответить, — разводит руками Ландерс, поджимая губы. — Ну, в первую очередь, нам бы хотелось знать, в чём будет заключаться наша роль? — Ничего сложного, стандартный разогрев публики до нашего выхода на сцену. Пара песен, подобных «Prism», на ваше усмотрение. Первоначально мы не планировали ничего подобного. В каждой стране, в каждом городе, куда мы приезжаем, уже заранее прописаны такие детали, но раз речь о новом альбоме «Rammstein», мы имеем право на скромный каприз. Тилль смотрит прямо на меня, не на секунду не отвлекаясь. Ощущая всё тот же пристальный взгляд, перевожу друзьям сказанное немцем. Теперь они поражены ещё больше, но, тем не менее, быстро решают, что я должна спросить дальше: — Разве вы не должны согласовать свои действия с продюсерами и другими участниками группы? — За этим дело не станет, — слишком просто изрекает ритм-гитарист, опережая только было открывшего рот Линдеманна. ― Если вы подпишете контракт, то когда начнётся тур, вас никто ни в чём не упрекнёт. — Почему мы? — Я просто обязана была задать этот вопрос, так назойливо крутившийся под коркой моей вскипевшей черепушки. Не дай боже, если то, что происходит — игра воображения! — Сегодня на фестивале присутствовало множество прекрасных исполнителей. Возможно, кто-то из них подошёл бы лучше. — Трудно ответить однозначно, — Пауль задумчиво отводит глаза, потом опять весело смотрит на меня. — Просто в какой-то момент мы с Тиллем повернулись друг к другу, сказав: «да, нам нужны эти ребята», — Ландерс имитирует кавычки пальцами. — С вашими чувственностью и харизмой получится эффектное вступление. И не будем лукавить, нам импонирует то, что ваши песни звучали на нашем родном языке! Не знаю, что тут можно сказать. Всё это вызывает ещё большие подозрения, но я спокойно перевожу для Глинов суть, оставляя сомнения при себе. В помещении повисает неловкое молчание, давления которого первыми не выдерживают немцы, как не странно. — Что скажете? — Это очень ответственный шаг для нашего коллектива, — в моей речи появляются непривычно долгие паузы. — Опрометчиво давать согласие сразу. Нам нужно время подумать и обсудить. Да, я не из тех, кто, получив предложение «на миллион», без задней мысли рвёт жопу, крича «да!», и сломя голову бежит на поводу у условий. Однажды запас везения закончится, а ты по уши в обязательствах и отказаться не можешь — удовольствие ниже среднего. — Разумно, — вокалист и ритм-гитарист одновременно потирают колени и опираются на них локтями, как под копирку принимают одну и ту же позу. — Мы с Паулем пока гостим в Москве, но в конце месяца вернёмся в Германию для продолжения работы над записью альбома. Надеемся, что на родину полетим не одни. Совсем не тонкий намёк, вот ни разу. Я улыбаюсь одними губами, но чувствую, что глаза мои остаются совсем безрадостными. Да, улыбка вышла натянутой, и мужчины напротив прекрасно видят это, однако, демонстрируют тактичность тем, что оставляют мою неуверенность в тайне. Подозреваю, я единственная, кого смущает то, что происходит. Немецкий вокалист протягивает мне небольшую бумажку с парой номеров телефонов. — Возьмите. Свяжитесь с кем-то из нас, когда будете готовы дать окончательный ответ. — Это будет удобно? Быть может, поручите своим агентам заботу о нас? — не, ну правда, зачем самим напрягаться, когда есть специально нанятые люди? — Лучше обращайтесь напрямую. — Конечно, — поднимаюсь с дивана, как бы намекая друзьям, что нам пора. Тилль и Пауль следуют моему примеру. — Что ж, герр Линдеманн, герр Ландерс, ещё раз спасибо за уделённое нам время. Мы обдумаем ваше предложение и постараемся в скором времени дать ответ. Теперь мы оставим вас, чтобы вы могли отдохнуть. И милая улыбка. Думаю, я вполне справилась со своей задачей и нигде не прокололась. Музыканты немецкой метал-группы провожают нас до двери, где на весьма позитивной ноте мы и прощаемся. Очутившись в мрачном коридоре, я полностью выдыхаю из лёгких воздух, чувствуя, как тело переходит из состояния колкого напряжения в состояние тёплой расслабленности, и мне кажется, будто я готова вот-вот свалиться на пол. Так, срочно нужно успокоиться, передохнуть, чтобы не схлопотать нервный срыв. Предсказываю себе расслабляющий вечер в компании друзей и алкоголя.***
«Shakti Terrace» — московский ресторан, в который нас на пару с Настей угораздило податься, отделившись от ушедших в полный ночной отрыв пацанов, некогда прославился тем, что принимал в своих стенах музыкантов «Rammstein», и это само по себе наводило на мысли о сегодняшнем знакомстве с ними. Не знаю, как Потапова, но я так и не смогла отделаться от липкого ощущения подвоха ото всей этой истории. Шестое чувство редко подводило меня, за счёт чего я сама избегала множества неприятностей и не раз смогла уберечь «Glintvein» от афёр, в которые нас пытались втянуть. Сказать, что предчувствие наставляло меня категорически против именно самого сотрудничества с Раммами — нет. Относительно этой стороны медали я была спокойна, уверена на сто процентов в полезности. Тревога исходила, скорее, от человеческого фактора, но до конца разобраться, откуда ветер дует, не выходило, хоть убейте. Я продолжала грузиться, портя своей кислой миной настроение подруге. И нет бы помочь мне отвлечься — Ася время от времени только обостряла желание плюнуть на обещание подумать, попросту сразу отказавшись от воздушных замков и золотых песков, которые могли быть зыбучими. По крайней мере, проблема, с каждой новым предположением приносившая в мою душу всё больше сомнений, перестала бы существовать. — При более близком знакомстве Раммы тебе не понравились? — Я не страдала особой любовью к ним и раньше. К музыке, скорее, к песням, и то не ко всем. Я рассматриваю их как возможных партнёров по сцене, группу, которая сможет помочь нам продвинуться вперёд, выйти на новый уровень — называй как хочешь. — Прагматичность в тебе выжгла умение получать удовольствие от простого общения, я смотрю, — Анастейше не нравится мои скупые высказывания на счёт её кумиров. — Скажу честно, я считаю странным их решение нанять нас на разогрев в своём новом туре. Это уже слишком, — продолжаю перелистывать винную карту. — Сама подумай, где они, и где мы. — Блин, не начинай, ведь нам так повезло! Почему бы не использовать шанс и не наладить свою жизнь? Зашибенный пиар же, ну! — Неужели она совсем не чувствует ни капли опасности?.. — Какой продюсер предложит тебе лучший вариант? — Сомнительное везение, знаешь ли, — вздыхаю, закрыв и отложив на край стола «перепись благородного алкоголя». — Хватит, не хочу сегодня думать ни о немцах, ни о работе в целом! Ты что-нибудь выбрала? — Хочу красного вина и салат «Цезарь». — Закажешь два бокала вина и свой салат, — бесшумно встаю из-за стола. — Пойду, отыщу дамскую комнату. — А ты есть не будешь? — Аппетит пропал, — и быстренько смываюсь из зала под спокойную музыку, льющуюся из встроенных в стены динамиков. Лицо горит, мне срочно нужно умыться, иначе я сейчас сгорю. В туалетной комнате значительно прохладнее, тише, от того и спокойнее. Набрав холодной воды, утыкаюсь в ладони пылающим лицом. — Ох, кто же меня ругает? — смотрю на себя в зеркало. — Вон как щёки покраснели. Может, простыла? Трогаю лоб тыльной стороной кисти. Температуры нет, значит со здоровьем всё в порядке. От чего ж тогда так хреново? Не задерживаясь в туалете дольше, возвращаюсь по коридору в зал и на полпути натыкаюсь на герра Ландерса, мистическим образом внезапно появившегося на горизонте из противоположного коридора. Я аж губу закусила, уповая на возможность остаться незамеченной, вместе с тем задаваясь вопросом: как вообще случаются подобные совпадения? «Ну, ты и неблагодарная сволочь, Тиана! — саркастично проплывает в мыслях мой же голос. — Что тебе милашка Павел сделал, что ты снова недовольна?» Стараюсь подавить улыбку от глупого прозвища для ритм-гитариста Раммов: подумает ещё, что флиртую или что-то в этом роде, а мне такое счастье не нужно. Попытками привлечь внимание мужского пола, тем более одного из знаменитых немцев, я бы не стала баловаться ни при каких обстоятельствах. Округлое лицо урождённого Хайко мгновенно озарила улыбка, не слишком широкая, но приятная — сигнал, что меня всё же засекли. Ничего другого, кроме как ответно улыбнуться, мне не оставалось. Но останавливаться я не стала. — Татиана, — он в пару-тройку размашистых шагов нагнал меня, окликая по-русски и пресекая попытку скрыться, не завязав разговора. — Какое совпадение! — Да, — тяну я на его родном языке, представляя, как могла бы досадливо закатить глаза, — вы правы, герр Ландерс, совпадение по истине феноменальное. — Пауль, зовите меня просто по имени, — ага, по имени… человека, который вдвое старше меня, и которого я знаю от силы час. Меня этому не учили, уж простите. — Вы тоже отдыхаете здесь? — попробую перевести тему. — Полагаю, господин Линдеманн ждёт вас. — Он в VIP-зоне. Сегодня мы решили сохранить полную приватность, не таская за собой охрану. — Понимаю. Тогда не стану задерживать, тем более, что меня тоже ждут. Чувствую, как спадает напряжение, а после снова возвращается, стоит только гитаристу придержать меня за руку. «Это что, у них в Германии все такие смелые?» У него большая, тёплая и на удивление мягкая ладонь, но это не плюс и даже не приятное наблюдение — просто факт. — Мы будем не против, если вы и ваши друзья присоединитесь к нам! — Спасибо, но вынуждена отказаться. У нас тоже приватный ужин, — не люблю, когда меня ни с того, ни с сего трогают, а тем более мужчины, потому спешу избавиться от навязанного соприкосновения и мягко вытаскиваю свою руку. — Может, в другой раз. Желаю приятно провести вечер, герр Ландерс. — Пауль, — поправляет он, прежде чем я выхожу в общий зал. Не оборачиваясь, прохожу к нашему столику и сажусь, так неловко, словно к моим конечностям привязали палки, не позволяющие двигаться плавно, как нормальный человек. — Что это с тобой? — Ася вертит в руке начищенные нож с вилкой. Перед подругой уже стоит внушительных размеров порция салата с именем римского императора; с боку пузатенький бокал на тонкой ножке с красным вином. Такой же обнаруживаю с моей стороны. — Угадай, с кем я столкнулась в коридоре, — ни с того, ни с сего в горле пересыхает. Как же вовремя нам принесли заказ, а то бы мучилась я ещё и от першения. — С кем? — С Паулем, — складываю перед собой руки. — Тоже носик пудрить ходил. Они тут где-то зачикнились, в VIP-ке. Пауль приглашал нас составить им компанию. Ася удивляется, но в её ответе царит отстранённость: — Хорошо, что ты отказалась. — Откуда ты знаешь? — Мы всё ещё здесь. И ты не поступила бы иначе, так ведь? — хах, что верно, то верно. — А я готовилась держать оборону от твоих причитаний, — усмехаюсь и подпираю щёку ладонью. Зря я не попросила её заказать и мне салат — вон как уминает свой. — Это, конечно, здорово, что они на нас внимание обратили, но всего должно быть в меру. На сегодня лимит потрясений превышен в несколько раз. — За здравомыслие! — торжественно подняв бокал, произношу тост я. — За нас, — поучительно поднимает палец вверх Настя, а у самой улыбка от уха до уха. Мы чокаемся, слушая, как в унисон с нашим смехом звон фужеров салютует успешное окончание дня. Не зная, что ждёт завтра и абсолютно об этом не заботясь в данную минуту, мы обе точно знаем одно: где бы не оказались, — если мы вместе, то не пропадём.