Ты сыграешь мне девятую симфонию?

За окном стояла поздняя осень. С уже голых деревьев падали редкие листья, накрапывал дождь. Он иногда постукивал в окно, а по окну тянулись линии воды. Ничего не предвещало осенней грозы, но все же она началась. По крыше забарабанил дождь, через окно увидеть что-либо было практически невозможно. Грянул гром. Сверкнула молния. Все эти звуки заставили очнуться маленького музыканта, несколько часов назад лежащего присмерти. Бетховен открыл глаза и пошевелил веками. Конечно, он имел представления о рае и аде, но то, где он находился не было похоже ни на Небеса, ни на Преисподнюю. Бетховен был глубоко верующим человеком, поэтому решил, что сейчас он на страшном суде или вроде того. Факт того, что он жив не мог обработаться в сознании музыканта. Боб попытался пошевелить пальцами, однако он перестал владеть своим телом вообще. За окном все ещё шумел дождь, Бетховен лежал на постели в маленьком шатком доме, окрашенном в светло-коричневые оттенки. На окне висел обрывок розовой занавески, на тумбочке возле кровати кем-то заботливо была оставлена чашка молока. Стены обклеены свисающими обоями с причудливыми зелёными узорами. В доме была не одна комната, но Бетховен был лишён возможности увидеть их. Он подумал, что за его комнатой находится коридор и дверь. Его предположения оказались верны и через несколько минут дверь со скрипом начала открываться. Из коридора послышался смех: Угораздило же меня пойти на разведку в такой ливень. Бетховен был весь как в тумане, почти ничего не слышал. Что-то про разведку, что-то про ливень, однако сопоставить эти части предложения он был не в силах. По коридору послышались шаги с прихлюпыванием. Скорее всего сапоги были мокрыми после дождя и принесли влагу в дом. Шаги остановились как раз у комнаты, где лежал Бетховен. Музыкант наконец мог увидеть своего спасителя, а может и не спасителя. Коричневые кудрявые волосы, на них черная шляпка, голубоватые глаза и накладная ресница на одном из них. Белая рубашка. Вообщем довольно симпатично. -Йо, ты очнулся? Что ж, тогда давай знакомиться, — громко сказал незнакомец, так, чтобы Бетховен точно услышал. — Я Перец, или Заводной, как пожелаешь. Вообщем и целом я тебя спас, все такое прочее. Сам я тоже чуть не умер месяца два назад. Мы устроили революцию, но она провалилась — Перец сразу погруснел и замолчал. — Меня проткнули мечом, но как видишь я все ещё жив. После того, как наш предводитель и диктор убедились, что я метрв, они ушли дальше воевать, а я в свою очередь убежал. — Заводной скорчил печальную улыбку и захрустел суставами. — Вот так все и произошло. Потом я нашел этот домишко, и вот уже два месяца как проживаю здесь. Ты понял? Нет. Бетховен ничего не понял. Во-первых, он не услышал половину рассказа нового знакомого, во-вторых, он понятия не имел ни о Шраме, ни о недавней революции. Перец вопросительно посмотрел на музыканта: -Ну? Ты что-нибудь скажешь? Бетховен бы и рад, но из горла вырвался только хрип и кашель. К нему начала возвращаться память о произошедшем. Метеорит, громкие звуки, диктор и смерть. Хотя, скорее всего последнее воспоминание было ложным и по чистой случайности его нашел Острый Боб. — Ты все ещё не можешь говорить? Очень печально, музыкант. Двигаться тоже? И как ты мне тогда будешь играть. — Перец рассмеялся и упал на стул. Он ещё упомянул про то, что в другой комнате есть рояль, то, что он очень любит классику, то, что осень красивая, то, что они не в проэкции, но для Бетховена услышать хоть что-то стало ещё сложнее и он опять провалился в безпамятство.