К рассвету от Тилиона (Пасынки Илуватара - 2)

      Ветер, стекающий с далеких горных вершин, казался едва заметным дыханием, которое замечали лишь листья осин, разросшихся на заболоченных речных берегах. Рожденные над морем облака то закрывали, то снова открывали россыпи сияющих на почти черном бархате неба звезд. Буйное цветение лета утонуло в омуте ночи, превращаемое лунным светом в танец теней. “Ты где?” — “Я здесь” — перекатывалась из конца в конец привычная безмолвная перекличка мысленной речи. Древние дубы кольцом обступили скрытую в глубине леса поляну. В ее центре, возле горящего в каменном круге огня, темными тенями расположились трое квэнди. За кругом света, пощипывая траву, бродили неоседланные кони. Темнота пахла грибами, мокрой хвоей, чуть-чуть конской шерстью, цветами лесных лилий, мхом, сидром и горящим деревом. — Твоему напарнику пришло время самому решать, как жить дальше, — произнес Эльворн, — Мы сделали для него все, что могли, но квэнди были и останутся для него чужим народом. Если бы мы знали, сколько проблем принесет его появление…        Глядя на пламя костра, Ломион задумался. Правильно ли он поступил, уводя напарника в свой мир? В мире людей была смерть. Здесь — жизнь. Но Один не смог слиться с лайквэнди и не находил себе места, считая себя в долгу перед приютившим его Лесом. И проблем с ним действительно оказалась масса. В магии напарник оказался настолько дремуч, что не видел простейших предупреждающих иллюзий и несколько раз чуть не угодил в ловушки, поставленные на копытных. Эльфы решили, что учить его чарам бесполезно. Ломион подозревал, что у напарника имеется своя собственная магия, которая до поры до времени себя не проявляла. То же самое было и с осанвэ — свободно понимающий кэльвар и лесных псов-варгов, напарник не слышал квэнди и не мог отвечать, как Ломион и Эльворн с ним ни бились. И это не считая того, что объяснять все для него Ломиону приходилось по-русски, где не было и половины нужных понятий.       Поход в Ногрод на обмен обернулся скандалом — напарник подрался с гномом и сломал тому нос. Как только умудрился — у гномов головы каменные. Злые языки недаром болтали, будто гномы — ближайшая родня троллям. “Вольно ж ему было заходить со слепой стороны, да еще и толкаться!” — заявил Один. Гном же считал, что нечего со смертными церемониться. Человек или нет, а правил вежливости никто не отменял. Так что гном получил за дело, но письменные разбирательства с гномьей столицей Казад-Думом и обсуждения размера компенсации растянулись на две луны с лишним. Переводить всю их кляузную писанину с гномьего на синдарин, с синдарина — на русский для Одина, а потом сочинять ответ и переводить обратно было еще той радостью. Вообще-то гномы прекрасно владели синдарином, но как только дело касалось судебных разбирательств, наугрим тут же забывали язык эльфов. Эльворн откровенно потешался, предоставив Ломиону разбираться с гномами самому. Правда, потом напарник с тем гномом помирился, да и вообще гномы, падкие до чужих знаний, мастерства и грубой шутки, поспешили сменить вражду на дружбу, но крови история попортила изрядно. — И куда он пойдет? К людям? — Ломион невесело хмыкнул. — Скверно ему там придется. В брошенном Валар мире я досыта на людей насмотрелся. До Второй Музыки хватит. Он не человек. Но кто же он? Кого я притащил? — Тинти, — наставник кивнул на третьего, до сих пор не вступавшего в разговор, — знает ответ. Тинти откинул капюшон плаща и неровный свет костра осветил лицо без возраста, пересеченное жутковатым шрамом — следом от кайла. — Давно, во дни до Солнца и Луны, далеко на востоке, на земле у Холодных берегов Куйвиэнен жили Aduhroa, Пасынки Илуватара, Непохожие — существа с двойной сутью, умевшие менять облик, — заговорил он, словно вспоминая, — Они могли являться и в облике, похожем на облик смертных, и в облике медведей, в котором, зачастую, шли в бой, и было их очень мало, а потом они и вовсе исчезли. Мы называли их лауме. Пробудившиеся встречались с ними, и для квэнди лауме были друзьями и союзниками. Были и другие существа с двойной сутью, с обликом, похожим на псов и больших кошек. Они тоже были друзьями нам, и тоже исчезли. Исчезли примерно в то время, когда за нами явился Оромэ-Охотник. Задолго до появления Смертных. Так что твой напарник — лауме. Не человек. — Когда квэнди пробудились, лауме уже жили в мире? — задал встречный вопрос Ломион и тут же домыслил: — Может, Финрод, привечая людей, просто ошибся, приняв их за других? Тинти только качнул головой. — Кровь Финвэ - дурная кровь, — негромко проронил он и снова замолчал. “Кто же истинные пасынки Илуватара - лауме или мы? — вдруг обожгла Ломиона совершенно крамольная мысль. — И если лауме жили здесь раньше, то как Один и другие Пасынки оказались в брошенном Валар мире?” — Ваш лауме похож на Маэдроса, — Тинти поправил головню в костре и к небу взлетел сноп искр.— И тот, и другой непримиримые, навечно гордые и не признают жалости к себе. Таким, как они, нельзя показывать, что мы желаем помочь им. Ты незнаком с Маэдросом. А я помню его, как и его отца, и отца его отца, и других Пробудившихся. Я знаю их всех от самых Холодных Берегов.       Ломион навострил уши. Про феанорингов он знал только из пересказов, а сейчас рядом находился Старейший из Пробудившихся, тот, кто видел все лично. Сейчас будет интересно... Но вредный Тинти перевел разговор на отношения квэнди с казад и разумными деревьями— онодрим, до которых Ломиону не было никакого дела. “Интересно, как Один найдет себе подругу, — думал Ломион, глядя на искры костра, словно стремящиеся долететь до бегущих по небу облаков, но не долетающие даже до нижних веток обступивших поляну дубов, — Так же случайно, как с осанвэ получилось?”       Дело было по весне. Откуда Ломиону тогда было знать, что его напарник лошадь видел только в кино да в зоопарке? Кто же знал, что норовистый лесной конек, почуяв на себе неуверенного всадника, решит пошалить? В результате для Одина поездка окончилась на первом же перегородившем лесную тропу бревне, а Ломиону пришлось звать ближайшего целителя и получать заслуженный нагоняй. — Ты эту кашу заварил — тебе и расхлебывать, — строго сказал лекарь, осматривая оборотня, безвольно раскинувшегося на моховой подстилке. — Ему — три луны поражения в правах, а тебе — оставаться при нем. — Я и так при нем, — проворчал Ломион. — Кто ж знал, что он в седле держится точно куль с отрубями? — А кто из нас будущий провидец — ты или я? — с ехидцей осведомился целитель. — Чего не заглянул? Ладно, нет худа без добра. Пока без сознания, изучим его и хотя бы поймем, что делать. Отчего ты не привел его раньше? Разве ему самому удобно жить в таком теле? — Ты поосторожнее, — предупредил Ломион. — Он, не разобравшись, и пристукнуть может. Он вообще сперва бьет, а потом спрашивает, уже проверено. На гномах. А от лекарей шарахается, как пчела от дыма. — Обездвижим, — улыбнулся лекарь. — В дополнение, пожалуй, еще сонные чары наведем, чтобы наверняка никого не покалечил. Похоже, напарник твой от лекарей в своей жизни видел куда больше плохого, чем хорошего, потому и не доверяет. Мы его пока у себя оставим. Ты иди, только далеко не забредай, можешь понадобиться. Проснется - испугается. — Кто испугается?! Один?! Лучшей шутки я еще не слышал. И Ломион со спокойной душой вернулся к учителю, от которого неожиданно получил второй нагоняй. — Да что я сделал?! — Ты не сделал. А должен был. Тебя же предупреждали — будь рядом с напарником. Он больше всего на свете боится оказаться никому не нужной обузой. Ты знал бы это, если бы удосужился заглянуть. Зато подбирать всякий мусор из чужой памяти тебя упрашивать не надо. Чтобы завтрашней же ночью вернулся обратно. Ты за него отвечаешь. Тебе понятно? — Понятно, — и Ломион отправился пережидать день к живущему неподалеку менестрелю Хэледиру. Они поболтали, перекусили жареным мясом и терновым вином, оставшимся с праздника равноденствия, и разбрелись по нишам — спать.       Выспаться Ломиону не удалось, да и пробуждение оказалось не из приятных. Его ударила и подбросила, вырвав из сладкого дневного сна, волна паники, не разделенной на слова. Ломион подскочил: откуда? Что случилось? Где? Куда бежать? Приятеля тряхануло точно так же. Отовсюду послышались мысленные голоса встревоженных лайквэнди. “ Я чуть с ветки не свалился! — Кто кричал? — Что, орки напали? — Чей это сигнал?” “Тихо все! Дайте послушать!” — вмешался Ломион. — “Кажется, я знаю, кто кричал”. Паника нарастала. И перед Ломионом во весь рост замаячила перспектива вместо спокойного сна до заката спешно мчаться до целителей, пока паника не обернулась чем похуже. “Эй, напарник, ты чего разорался?” — флегматично поинтересовался эльф. Ломион не ожидал получить ответ и спрашивал скорее по привычке. Он знал, что Один обращается, но не может ответить. Не слышит. Но в этот раз все было иначе. “Ты где?” — в мысленном голосе оборотня сквозил ужас, но это был полноценный ответ. “В четверти мили от тебя. И, между прочим, сплю! Ясный день на дворе. Все порядочные существа в это время спят. Ты всю округу перебудил”. Неразделенное на слова, полное безнадежности: “Очнулся…Темно… Пошевелиться не могу… И голоса в голове. Лес, вольная жизнь, друзья-эльфы… Ничего не было… Мне все это приснилось. На самом деле я в дурке. Опять прикован… Или парализовало… “Никому не говори, как ты горел в танке. Тебя поймет только тот, кто горел в нем вместе с тобой”. Все, конец. Остается только добить”. “Еще чего. Тебя просто обездвижили, чтобы ты не пришиб кого-нибудь, пока лекари над тобой колдовали. А то я тебя не знаю — сперва убьешь, а потом разбираться будешь. Поздравляю — ты научился слышать и отвечать. Наконец-то”. “ А ты точно не рядом?” — в чувствах сквозило недоверие. — “Как же я тебя слышу?” “Подожди, сейчас приду и все объясню”. — Ох, и достанется мне от учителя! — тяжело вздохнул Ломион, накидывая плащ. — Целители же предупреждали. Я за него отвечаю. А я посчитал, что все обойдется. Кр-ретин убогий, — прибавил он по-русски. — Не подумал о том, что его всеми разговорами сразу накроет... — А что это такое… (приятель повторил чужой мыслеобраз: грязные желто-бурые стены, пугающие и странные мертвые запахи, ощущение железа на руках, невозможность шевельнуться, чьи-то расплывчатые силуэты и старик-адан). — Дом, в котором никто не живет? Или темница? — Плохое место, где люди брошенного Валар мира держат тех, чье fea заблудилось, и от кого отказался клан. — Клан? Отказался?! Что за дикость! Одно слово — люди. А почему лауме прикован? Он был в плену? И кто этот ужасный старик-адан, запрещавший ему рассказывать о плене? — В плену он действительно был. И сумел вырваться. А люди брошенного Валар мира сочли Одина опасным. Про старика я и сам ничего не знаю, но похоже, он такой же пленник. — Он вещает для всех, но иначе, не так, как мы. У него мало мыслеобразов и много непонятных слов. Как ты его только понимаешь? — Это сложно объяснить. Он думает, большей частью, не образами и символами, как мы, а на своем родном языке. Не знаю, как он это делает. В его мире нет Осанвэ, как и у наших людей. Голоса в голове — признак безумия. — Ну и ну... Легче нам выучить его родной язык, чем научить его нашему. Это красивый язык. И очень необычный. Странно — одно слово обозначает сразу несколько понятий и конкретное значение зависит от слов, стоящих рядом. Можно где угодно говорить открыто, и никто не поймет, кроме тех, кто знает язык. Познакомь нас, а? Ломион подумал, что в чем-то приятель и прав. Изучение языка Один брал исключительно упорством — особых способностей у него не было, а без осанвэ дело поначалу двигалось медленно. На синдарине оборотень разговаривал через пень— колоду, с грубым акцентом, похожим на гномий.       Ломион подбросил еще хвороста в костер. — Что посоветуешь, мастер Эльворн? — На осеннюю ярмарку к людям поедете вместе. — Ты думаешь, он найдет себе место среди смертных? — засомневался Ломион. — Это возможно. Ведь отчасти он сродни людям, хоть и наш друг. И пусть его природа возьмет свое.