Безделушки

Репетиция шла непривычно вяло — Рудик поминутно останавливался, вытирался полотенцем, пил чай, глазел в окно. Было видно, что он пытается собраться, но почему-то не может. — Ты будешь сегодня работать? — осведомился Эрик. — Или ты чаи гонять пришел? — Я устал, — буркнул Руди, зябко кутаясь в полотенце. — Не видно, что ли? Эрик сперва решил, что ему показалось. Сколько часов они уже провели в репетиционных залах по всему миру — и ни разу он не слышал ни единой жалобы. Рудик, двужильный Рудик, который на памяти Эрика готов был работать до упаду (упаду педагога и аккомпаниатора), — и вдруг ноет. Или проверяет на прочность, побежит ли Эрик за новой кружкой чая. Ну, это уже наглость. Не дождется. Рудик смотрел на него, нахохлившись. Вид у него был довольно жалкий, будто он сам стыдился своей слабости. — Ты серьезно? — уточнил Эрик. — А ты думал, я железный? — спросил Рудик, явно намереваясь огрызнуться, но это прозвучало почти жалобно. И еще Рудик странно шмыгнул носом. Эрику бы следовало подумать о том, что эти странности неспроста, и насторожиться, но он растрогался. Он был почти рад, что это наконец-то случилось — чудовище проявило себя человеком, таким же слабыми и уязвимым, какими бываем мы все. Наконец-то о нем можно было позаботиться. Давно забытое чувство. — Сядь, — велел Эрик. — Положи ноги на стул и постарайся расслабиться. — Ничего, — уныло кивнул Руди, — К вечеру оклемаюсь и станцую спектакль. Скажи Соньке, чтоб не расслаблялась. — Это мне решать, — Эрик строго поднял палец. — Ты плохо себя чувствуешь? Потянул мышцу? Похмелье? — Сам не знаю. Поехали домой, а? Мне надо отлежаться. Про себя торжествующе мурлыкая песенку, Эрик закивал: хорошо, детка, конечно, не волнуйся, никто не умрет, если одну-единственную репетицию закончить пораньше. Каким милым может быть его колючий Рудик, когда он вот такой как сейчас — понуро опустивший плечи и безропотно слушающийся. В такси Рудик привалился к нему, но у Эрика не хватило духу его отпихнуть даже во имя приличий, и он, наоборот, приобнял его и позволил пригреться и закрыть глаза. В номере отеля Рудик сразу забрался в постель и отключился. Он даже не разделся, но Эрик и тут не сказал ему ни слова. Он не без тайного удовольствия аккуратно стянул со спящего одежду и подоткнул одеяло. Заказал в номер горячего чаю и проследил, чтобы не забыли подать лимон и мед. Но элегантно сервированный на подносе чай успел остыть, а Рудик все не подавал признаков жизни. Эрик умиленно рассматривал расслабленные во сне черты лица и думал о том, что ему все-таки чертовски повезло с Рудиком. Почаще бы он бывал таким. Но, может быть, так оно и останется — вот первые признаки благотворного влияния Эрика, перевоспитание. Рудик уже научился беречься, как цивилизованный человек. А не рвать жилы там, где это не нужно. Так прошло два-три часа. Эрик успел полежать на диване, мирно прочитать журнал, записаться к парикмахеру и маникюрше и изучить путеводитель на предмет того, в каком ресторане им с Рудиком поужинать после его спектакля. Кстати, мальчику нужно поесть. Полдень давно миновал, скоро надо будет готовиться к выходу. И Эрик прилег рядом с Рудиком и нежно взъерошил его шевелюру. Но тот только сердито махнул рукой во сне: “Отъебись”. Однако Эрик не унывал и забрался под одеяло. На объятия Рудик среагировал уже лучше — тесно прижался к Эрику. Какой он все-таки горячий, прямо как печка. А еще кутается в одеяло. Тут Рудик, до сих пор лежавший на животе, перевернулся, и Эрик увидел, что на его помятой со сна физиономии горит пунцовый лихорадочный румянец. Глаза, когда Рудик соизволил их продрать, оказались красными и слезящимися. В довершение, чтобы никаких сомнений не осталось, Рудик зычно чихнул. — Твою мать!.. — Эрик резво откатился от него. — Да не волнуйся ты так, — прогнусавил Рудик. И кашлянул. — Подумаешь, грипп какой-то подхватил. У нас в Кировском… — Грипп! — Эрик выбрался из-под одеяла и боязливо отступил на несколько шагов прочь. — Ты меня заразить хочешь?! Меня завтра записывают для телевидения, если ты забыл. Ладно, лежи, я сейчас позвоню и скажу, чтоб неделю никаких спектаклей… — Не болтай ерунды, я выйду вече… — конец фразы потонул в мучительном кашле. Эрик, не слушая, бросился в смежную комнату их люкса, к телефону. Нужно было позвонить в театр с кошмарной вестью, потом предупредить Соню, что ее партнер выбыл из строя… Но сперва следовало сделать еще более важный звонок. Эрик набрал номер своего агента. — Дорогой Крис, как хорошо, что я застал тебя дома! — Эрик говорил легким непринужденным тоном. Кристофер Аллен был давно обработанным и проверенным преданнейшим поклонником. Достаточно пугливым и робким, чтобы не лезть с “чувствами”. И достаточно надежным, чтобы безбоязненно напиваться в его обществе, иногда сетовать на сложности личной жизни, ночевать в его роскошной нью-йоркской квартире и быть уверенным, что утром тебя еще накормят, напоят кофе и сбегают в аптеку за средством от похмелья. — У меня ужасно неудобная просьба. Не приютишь ли ты меня сегодня на ночь? Или у тебя квартира занята?.. — последнее утверждение было недостойным кокетством, но Эрик не удержался. Разумеется, у Криса нет и не может быть друга или подружки, раз к нему так благосклонен его клиент… Крис гордился близостью с Эриком, за что и был поощряем время от времени. — Рудик?.. Останется в отеле. Нет, у нас все в порядке, мы не поссорились, — заверил Эрик, чтобы Крис ненароком не размечтался, — просто ему надо… м-м-м... побыть одному. А дверь номера нужно заколотить досками, закончил про себя Эрик. Как в средневековье поступали с теми, кто заболел чумой, — замуровать в жилище до тех пор, пока не умрет или не выздоровеет. Грипп! Какой ужас! Эрик глубоко вдохнул и прислушался к себе — кажется, коварный вирус еще не нашел дорогу к его организму, но нельзя терять бдительности. В воображении Эрика уже рисовалась больничная койка, сорванные гостевые ангажементы, неустойки, затвердевшие от простоя мышцы, физическая слабость, потеря формы и прочие ужасы. Право, заразись он от Рудика триппером, было бы не так обидно. О триппере Эрик имел исключительно теоретические представления, но полагал, что для танцовщика этот недуг не так губителен, как грипп. Не прошло и получаса, как Эрик уже ехал к Крису, вернее, тащился через бесконечную нью-йоркскую пробку. Таксист бесновался за рулем, проклинал все, что видел окном, поминая то “падре”, “мадре” и “диас”, то начиная орать “пута” и другие слова, которые явно не означали ничего хорошего, потрясал над головой кулаками и чуть ли не бился лбом о свою баранку. Эрик же на заднем сидении курил и вел разговор с совестью. — Итак, Эрик, ты бросил своего дорогого мальчика в одиночестве, больного? — Но чем я могу ему помочь? — Ну-ну. — Если бы я остался с ним, то непременно заразился бы. Я и так, скорее всего, заразился, но если бы остался, то подцепил бы грипп со стопроцентной гарантией. — Ну да, правильно, ведь нет ничего важнее твоего благополучия, правда, Эрик? Твой спутник жизни не идет ни в какое сравнение с этой величайшей в мире ценностью. — Вообще-то мы приехали в Нью-Йорк не развлекаться, а работать. Будет глупо, если окажется, что мы пересекли океан только для того, чтобы на пару свалиться с гриппом. Пусть хоть кто-нибудь из нас станцует то, что собирался. Не будь Рудик таким чертовым эгоистом, он сам попросил бы меня уйти. Но ему даже в голову не пришло, поэтому мне пришлось подумать за нас двоих, как обычно. — А теперь некому подать ему стакан воды. Вдруг он заболел надолго? У него же наверняка и прививок-то нет. Он может даже умереть там один, от температуры. — Ради бога, это просто грипп! Кто в наше время умирает от гриппа? И потом, Рудик всегда может обратиться за помощью. Ты так говоришь, будто я его в лесу умирать бросил. А ведь ему достаточно поднять телефонную трубку и соединиться с ресепшеном, и для него вызовут врача, если понадобится. — Но он плохо говорит по-английски. У него температура. Его не поймут. Он не дотянется до телефона. — Да блядь! — воскликнул Эрик вслух, бросил таксисту купюру и выскочил из автомобиля. Он лучше спустится в подземку, может, там этот мерзкий внутренний голос будет не слышен? Но совесть не унималась, и, едва добравшись до дома Криса, Эрик первым делом, отказавшись даже от приветственного глотка виски, бросился к телефону. Его уже успели представить стремительно зарождающейся группе почитателей Рудика, которая состояла преимущественно из страшно богатых пожилых леди, обожавших Рудика как единственного внучка. Дозвонившись до одной из этих леди, Эрик сделал вид, будто звонит просто поболтать, но в разговоре будто к слову ввернул про Рудиков грипп. Ему даже не пришлось никак развивать эту тему, потому что леди мгновенно заглотила наживку и раскудахталась: бедный мальчик, что же, он совсем один, в чужом городе, и некому за ним поухаживать? Она прямо сейчас сварит куриный бульон и приедет и привезет ему. Нет лучше средства в таком состоянии, чем превосходный горячий куриный бульон. Эрик совершил еще несколько звонков с тем же ошеломляющим результатом и с облегчением выдохнул. Теперь его совесть могла заткнуться. Это ведь было гораздо лучше, чем если бы он остался при Рудике сам. Из него сиделка была некудышная, и самое разумное, что он мог сделать, — это передать Рудика в руки тех, кто действительно умел и хотел заботиться. Но совесть, как ни странно, не унималась. “Ты думаешь, — сказал она ехидно, — что Рудику приятнее, когда о нем заботятся чужие люди? Ты правда считаешь, что он не предпочел бы видеть рядом тебя, пусть даже ты не можешь напоить его бульоном? Твое присутствие было бы лучшим лекарством для него. Не делай вид, будто не знаешь этого”. Эрик в изнеможении дотащился до кресла в гостиной и упал в него, позволяя Крису суетиться, предлагая виски, лед, включить или выключить музыку. На душе было паршиво, даже такое проверенное средство как виски не помогало. Эрик, чтобы хоть как-то отвлечься, искоса оценивающе взглянул на Криса. Будь на его месте дорогой Рудик, он непременно начал бы снимать стресс, трахнув хозяина дома. Крис был бы счастлив. Но Эрик не такой. Так прошла еще пара часов, и вдруг зазвонил телефон. Крис взял трубку, но тут же протянул ее Эрику: — Это Соня. — Дорогая? — Эрик говорил слегка заплетающимся языком. Но терапевтические дозы выпивки не смогли унять тревоги. — Эрик. Сделай что-нибудь. — Соня издала нервный смешок. — Руди здесь, в театре. Он… Он собирается танцевать. Обливаясь соплями, температурный! — Ты шутишь, я надеюсь? — Если бы! Он прямо сейчас гримируется. Это безумие, но никто не может его заставить вернуться и лечь в кровать. Я сказала, что не могу с ним танцевать. Нельзя выходить в таком виде! А он ответил: “Соберись, дура”. Эрик, прошу тебя, приезжай и увези его. Соня уже сто лет как перестала быть невестой Эрика, но он по-прежнему чувствовал ответственность за нее и не мог отказать ей в помощи. Даже если эта помощь требовала от него еще раз вступить в контакт с гриппозным Рудиком. Ладно, он постарается держаться подальше. И вымоет руки антисептиком потом. И наденет марлевую маску... Крис, выслушав объяснения Эрика, тяжело вздохнул и вызвал такси в Линкольн-центр. В театре все были наэлектризованы. Танцовщик, которого вызвали на замену, одетый в костюм Базиля, пугливо жался за спиной постановщика. Рудольф, тяжело и с присвистом дыша, потный и дрожащий, сидел на табурете. Полностью одетый и загримированный, как и предупредила Соня. Со стороны сцены уже слышалось прилипание настраивающегося оркестра. — Эрик, — слабо улыбнулся Руди. — Куда ты, сволочь, исчез? — Я был у Криса, — ответил Эрик сквозь слои хирургической марлевой маски. — Нужно было обсудить с ним… м-м-м… один контракт. А ты что тут устроил? Почему ты не в постели? А ну, поехали отсюда! Рудик посмотрел на него как на идиота. — У меня же спектакль. — У тебя температура, наверное, сорок. Какой спектакль, Рудик, ты бредишь? — На термометре 101 градус*. Все не как у людей. Хрен его знает, что это значит, но явно не смертельно. — Детка, пожалуйста… Ты на ногах стоять не можешь, не то что танцевать. — Все я могу! Я не такой хлипкий, как вы все тут. Вот у нас в Кировском... Если бы они сейчас были наедине, Эрик бы нашел аргументы. Но на глазах у половины театра выяснять отношения не хотелось. Эрик прочистил горло, строго посмотрел по сторонам и убедился, что вся закулисная толпа, включая последнего осветителя, конечно же, внимательно слушает. Он не может, следовательно, орать, стоя на благоразумном расстоянии от Рудика, надо подойти и сказать Рудику на ухо. Но у Рудика, мать его, грипп. Больной, тем временем, поднялся с табурета и прошествовал к станку, чтобы разогреться, как будто человек с температурой в 101 градус по Фаренгейту нуждается в каком-либо разогреве. — Рудик, — Эрик отважился снять маску, чтобы многозначительное выражение его лица не укрылось от чудовища, — пожалуйста, поехали в отель. У меня для тебя припасено лекарство. — Какое еще лекарство? Я чай с медом выпил, а химию не хочу. Эрик еще раз огляделся в тщетной надежде, что слушатели рассосались, но чуда, разумеется, не произошло, и тогда он мысленно перекрестился и подошел к станку, оказавшись почти вплотную к источнику заразы. — Просто сделай так, как я говорю. А дома… — Эрик жертвенно вздохнул. — Чтоб ты знал, лучшее лекарство — это тепло человеческого тела. И никакой химии. Ну, не считая вазелина, да и у вазелина вроде бы натуральный состав. Рудик перестал делать махи ногой и заметно заколебался. — Но мы и так каждый день это делаем… — В лечебных целях надо увеличить дозу, — скрипнул зубами Эрик. — И… м-м-м… добавить огоньку и перцу. Так что, ты едешь домой, или тебе хочется упасть не со мной в постель, а на сцене перед полным залом? — Ты ведь меня не обманешь? — Рудик преданно заглянул Эрику в лицо красными, воспаленными, слезящимися глазами в уже потекшем от жара гриме. — А то знаю я тебя… То ты устал, то я в чем-то опять провинился и ты не в настроении. — Я хочу, чтобы ты поскорее выздоровел, — уклончиво ответил Эрик, но Рудик мгновенно насторожился, и пришлось добавить: — Я обещаю. Утром Эрик проснулся от боли в горле. Нос был забит, глаза резало, голова была такая тяжелая и горячая, что, несомненно, мистер Фаренгейт насчитал бы тут если и не 100 градусов, то около того. Он слабо пошевелился, но Руди спал сном младенца — спокойный, довольный… и, похоже, без температуры. Дыхание его было ровным, без тех пугающих хрипов, как накануне. Эрик вспомнил, что вечером, почти на плече притащив Рудика из театра, он попытался было просто уложить его спать, надеясь, что у него совсем не осталось сил. Надо ли говорить, что это не вышло, и Эрику пришлось исполнить все свои обещания? И вот он, результат. Эрик закашлялся так громко и мучительно, что Рудик проснулся и с испуганным видом сел на постели. — Эй! Ты чего? — Притворяюсь, блядь, — прохрипел Эрик и сердито мотнул головой, когда ему на лоб легла прохладная ладонь. — Доволен? — Да не волнуйся ты, я тебя мигом поставлю на ноги, — засуетился Рудик. — У нас тут лекарств куча. Бульон еще остался, тот, что принесли вчера мои бабы. Только его надо разогреть, сейчас позвоню портье, они что-нибудь придумают. И чай в номер закажу. Что еще?.. Ах, да, наверное, надо отменить наши репетиции на сегодня. И Рудик бодро выскочил из кровати и как был, голым забегал по комнате.