***
На улице холодно, поэтому он поглубже зарывается в Юлин шарф, который она случайно забыла на его квартире. Он пахнет сладкими духами и чем-то близким. От него становится уютнее, и, даже, кажется, теплее. Жене хочется верить, что по дороге ему не попадется ни одной школьницы, которая бы смогла его узнать. Ему просто нужно в аптеку, всего-то. И он топает в нее, жмурясь от ветра, и кашляя каждый раз, когда после очередного вздоха горло начинает неприятно покалывать. В аптеке пять человек, не считая Жени. Три бабульки, одна женщина и парень в огромной куртке с капюшоном, скрывающим его лицо. Женя хочет себе такую же, к тому же она кажется теплой. У Жени заложен нос, но даже так он улавливает странно знакомый запах. И он отчаянно пытается его уловить, но выходит с трудом. Тем временем очередь доходит и до него. - Что-нибудь от головы, пожалуйста, - на мгновение Мильковскому кажется, что у него останавливается сердце. Он невольно отходит на шаг назад, пытаясь хоть как-то разрядить воздух, что только что накалился до пределов. Аптекарша странно косится в его сторону, но уже через секунду снова переключается на парня в капюшоне. - Возьмите Пенталгин, - она сует ему красную коробочку. – Не дорогой и быстро помогает, - парень кивает. - Картой, - женщина без лишних слов ставит перед ним аппарат. Жене кажется, что он наблюдает за ситуаций с экрана. Будто бы он сейчас в фильме, а не стоит за спиной Антона.. Женя не успевает сообразить, что произошло, когда развернувшись, чтобы уйти, Тошик сшибает его с ног. Он и не заметил, что стоял так близко. Но теперь, лежа на холодной плитке, от удара головой об которую его спас шарф, он отчетливо осознавал свою ошибку. - Черт, прости…те, - Тошик протягивает ему руку, но на мгновение замирает, немного дольше, чем нужно, смотря Мильковскому в глаза. У Жени голова отчего-то начинает кружится сильнее, а лицо Тошика расплывается на глазах. Точнее в глазах плывет. Но разве сейчас Женя вообще способен соображать? - Купи мне что-нибудь от температуры, - шепчет он, закрывая глаза. Ему кажется, что он сейчас уснет. Провалится куда-то в сон, но ему не дают, нагло поднимая на ноги и тормоша за плечи. - Молодой человек, может скорую вызвать? – обращается к нему женщина из-за прилавка. Жени хватает лишь на то, чтобы покачать головой. - Домой, - он пытается сделать пару шагов, но выходит с огромным трудом. Он снова падает на Тошика. Тот ловит его, машинально опуская руку на лоб Мильковского. - Дайте что-нибудь от температуры, - просит Антон, подтягивая обмякшее тело к себе. – Стой ты на ногах, черт возьми, - шипит он. У Тошика на лице написано: не влезай – убьет! А ведь еще пару минут назад выглядел таким растерянным и спокойным. У аптекарши вопросов больше не возникают, да и какие тут возникнуть могут, когда на тебя так смотрят? - И что-нибудь для горла, - добавляет полудохлым голосом Мильковский. Тошик кивает, и женщина тут же выкладывает пару пачек леденцов на выбор. Тошик тычет в первые попавшиеся – апельсиновые, и уже через три минуты они оказываются на улице. - Где ты живешь? – от этого вопроса у Жени такой диссонанс происходит, что он даже теряется. Антон не знает! Не знает где он живет. И от этого становится так паршиво, что если бы Женя не был Женей, то непременно бы разрыдался. Но он молчит, повиснув на Ниженко, как мешок на дверной ручке. – Женя, черт возьми, у меня дела были! – Тошик снова трясет его за плечи, но понимает, что это бесполезно, когда у Мильковского закрываются глаза.***
Голова гудит, словно с жуткого похмелья, а во рту такое ощущение, будто кошки нагадили. Горло болит похлеще, чем все остальное. Женя с трудом разлепляет глаза, пытаясь осмотреться. Первое, за что цепляется его взгляд – кот. Дымчато-серый полосатый кот, который сидит прямо у его головы и делает фразу «кошки нагадили» более пугающей. - Привет, ты кто? – Женя тянет к нему руку, зарываясь пальцами в мягкую шерсть, и тот мурчит как трактор. У Жени голос тоже звучит не лучше, он снова заходится в кашле, от чего кошак пугается. - Ты встал, - в комнату заходит Тошик, и Женя не сразу узнает в нем когда-то «своего» барабанщика. И сейчас отчего-то хочется думать только об этом. О том, что Тошик всего лишь бывший музыкант. И совсем не хочется думать о том, что он вдруг снова стал Тошиком в его мыслях. А у Тошика даже вопросительной интонации не получилось, лишь слепая констатация факта. И выглядит он нелепо, чем немного смешит. Какие-то черные непонятные штаны шаровары, задранные до колен, белая майка, открывающая спину. И все тело в татушках. Женя кривится. Ему совсем не нравится! Совсем от слова абсолютно. Он думает о том, что эти уродливые рисунки совсем уж не подходят их хозяину. - Ага, - через слишком долгую паузу отвечает Женя. Горло снова першит, и он снова начинает кашлять. - Твое лекарство, - Тошик протягивает ему пару коробок. – Пойдем, выпьешь, - у Жени не хватает смелости, чтобы сказать что-то еще. Он смотрит на кота, который смотрит на него. И в их молчаливом разговоре больше смысла, чем в диалоге с Антоном. Потому что в диалоге с Ниженко смысла вообще нет. Жене плохо, у него совершенно точно высокая температура, а еще горло как назло разболелось пуще прежнего. Сходил, блин, в аптеку. - Спасибо, - кое-как сбросив ноги на пол, он с трудом пытается вспомнить, как оказался здесь. В этой отталкивающей чужой квартире, пропахшей насквозь женскими духами и чем-то еще. Чем угодно, но не Тошиком. И даже кот его пугает. Смотрит так предано, как Антон когда-то. Только теперь последний почти на него не смотрит. А если Женя и ловит его взгляд, то какой-то затравленный. И Мильковский понятия не имеет, чего боится Антон. Может быть мести? Но разве Женя вообще умел мстить? - Ты проспал сутки, и я надеюсь, что на вчерашний вечер у тебя не было запланировано важных дел, - как бы невзначай роняет Антон. - Я спал у тебя всю ночь? – на Женя накатывает ужас. – А как же твоя..девушка? – он запинается. Это оказывается не так-то просто произнести вслух. - Ее нет в городе, - между ними снова повисает тишина. Тошик накрывает на стол самый простой завтрак – яичницу и кофе, но перед Женей еще зачем-то ставит вазочку с конфетами. Мильковский наблюдает за тем, как он забирается на стул с ногами, подтягивая к себе правое колено, и как-то слишком уж подавлено уставляется взглядом в стол. - Я, пожалуй, лучше пойду, - быстро запихнув в себя еду, сообщает Женя. - Я провожу, - Тошик так к своей тарелке и не притронулся. - Не стоит, я уеду на такси, - все кажется жутко нелепым. Тошик кажется нелепым. А еще совершенно чужим. У Жени даже не екает ничего. Он просто смотрит на него и даже не понимает отчего все это время страдал. И осознает, что страдал совсем не по Тошику. От этого становится даже легче, но почему-то не радостнее. - Я доеду с тобой, - Антон не спорит, он вообще сейчас больше всего напоминает Мильковскому глупого ребенка, который просто не способен распознать желания «свалить». Но на большее Жени не хватает, поэтому он кивает. – Таблетки, - напоминает Антон, подталкивая Мильковскому коробки, которые он забыл на столе. - Ты за них заплатил? – Тошик пожимает плечами. - Это не важно, - он идет в комнату, и Женя зачем-то топает за ним. – Я быстро, сейчас оденусь и поедем, - оповещает он, открывая шкаф. Они заходят в спальную. И Женя чувствует, как к горлу подкатывает ком. На стене висит фото Антона и Дианы. Женя не чувствует ревности, конечно нет. Но что-то другое крадется изнутри. Обида. Та самая, которую он так долго душил в себе. И сейчас она снова давала о себе знать. Женя до сих пор не понимал за что. Почему Тошик так поступил с ним тогда. Зачем так, с таким старанием растоптал его чувства, музыку и душу. Зачем было столько грязи? Разве Женя не смог бы его понять? Сказал бы он просто, что хочет уйти! Но Тошик все вывернул наизнанку, и душу Жени тоже вывернул. От этого становилось тошно. - Знаешь, я, наверное, все-таки поеду один, - Женя больше не в силах находиться в этой комнате. Он пытается выйти, но Тошик ловит его за руку. - Нет! – его голос звучит серьезно. – Ты выглядишь ужасно, и еле стоишь на ногах. Я провожу тебя, а потом уже сам решай, - он замолчал. Женя понял это по-своему. Решай. И снова ему предстояло решить: прогнать или впустить? И это пугало его. Пугало, как ничто и никогда раньше. Потому что Женя впервые чувствовал себя таким слабым. Потому что он понимал, что сдастся в любом случае.