Жёлто-рыжая осень

      Генсокё — такое место, в котором вполне могут произойти даже невероятные вещи. Сложно было вообразить, чтобы Сатори покинула свой дворец в глубине подземного Ада и спокойно гуляла по поверхности — но это случилось. Нелегко было поверить в то, что Сейджа сможет с кем бы то ни было наладить дружеские отношения — но тем не менее, она назвала другом Анноуна, прощаясь с ним. И совершенно ясно было, что он постарается больше никогда не повторять такой ошибки — и избегать дальнейшей встречи с этой парочкой любой ценой.       Однако это всё-таки Генсокё, страна фантазий, в которой всё-таки нет, пожалуй, ничего невозможного…       Конец ноября был пусть не таким холодным, мокрым и противным, как на родине Анноуна, но всё же на улице уже давно закончилась та приветливая погода, как в те дни, когда Анноун только попал сюда и начал знакомиться со здешними обитателями. Сейчас он уже прекрасно понимал, как этот мир существует, какие отношения выстроены между людьми и ёкаями и между разными группировками среди них. Глядя на эту вражду, страх, ненависть, он осознавал, что Генсокё уже не кажется ему милым и беззаботным миром, и подобно тому, как яркие краски и тёплые солнечные лучи ранней осени сменились холодным ветром, гоняющим по небу нескончаемые серые облака, первое восторженное впечатление о Генсокё для него сменилось разочарованием.       Будучи сикигами Ран, он понимал, что значат взаимоотношения между людьми и ёкаями — и видел, как эти взаимоотношения вредят совместной жизни обитателей этого маленького мира. И если когда-то его мысли сошлись на том, что надо было освободить Ран от власти Юкари, приравняв их друг к другу по статусу, то сейчас он всё больше думал о том, что нечто подобное стоило бы сделать между людьми и ёкаями — даже если бы это значило полностью переделать этот мир, перевернув его с ног на голову…       Впрочем, про «перевернуть» — он уже слышал эту формулировку. И чем больше он думал над ней, тем больше страх повторной встречи с Сатори и Сейджей уступал место решимости. Ох, не зря Сейджа сообщила ему, где её можно будет найти: быть может, она тоже почувствовала в нём единомышленника?..       А если и Сатори тоже на её стороне…       Анноун поделился этими мыслями с Ран. Та сильно удивилась его идее — ведь ещё недавно, когда он испуганно рассказывал ей о своей встрече с Сатори, Ран отчётливо увидела: его единственным желанием было никогда больше не видеть тех двоих. Да что скрывать, даже сама Ран немного боялась встречаться с Сатори — не то, чтобы она не смогла одержать над ней верх в даммаку-сражении, ведь если не думать о своих атаках, то противница не сможет применять свою способность и будет легко побеждена. Однако уже само чувство того, что ты не можешь ни одну свою мысль скрыть от неё — ужасающе неприятно.       Ран не сомневалась, что Анноун ощущает то же самое: они давно понимали чувства и ощущения друг друга почти без слов. Но это имело и обратный эффект: она сама постепенно проникалась его решимостью. Иметь такого сикигами было непривычно: первая её сикигами, Чен, во всём полагалась на Ран и почти никогда не проявляла никакой особенной инициативы. Анноун же вечно лез на рожон — и быть хозяйкой такого непокорного существа было очень тяжело…       …Но при этом и не менее интересно. Вряд ли Ран могла получить такую уйму впечатлений, если бы Анноун вёл себя словно Чен. И потому — несмотря на все сомнения, всю уверенность в том, что из этой затеи ничего хорошего не выйдет, — она согласилась, даже не посоветовавшись с Юкари-сама, что в её жизни случалось крайне редко. Она уже представляла, как Юкари опять будет колотить её своим зонтиком за непослушание, но… Но Анноун всё ещё формально оставался её хозяином, и помогать ему всё ещё было обязанностью Ран. Даже несмотря на тот странный факт, что и она сама тоже являлась его хозяйкой…       И вот, лишь только наступили следующие выходные, они начали свой путь. Пусть он был неблизким и полным опасностей, его нужно было пройти. Разумеется, можно было попробовать воспользоваться помощью Юкари, но Ран не хотела лишний раз объяснять хозяйке, зачем они с Анноуном это делают, и потому Ран и её сикигами направились туда своим ходом.       Говорят, между подземным Адом и поверхностью существует много проходов: от старого колодца в деревне до многочисленных пещер на Ёкайской горе. Но, пожалуй, самым известным среди них был большой провал у онсена рядом с храмом Мория, ведущий в Гейзерный центр — через который Ран вместе с Анноуном и отправились туда.       Если бы они были здесь в первый раз, то скорее всего, им пришлось бы, как Рейму и Марисе тринадцать лет назад, активно отбиваться от потревоженных их появлением здешних жителей. Но поскольку многие из этих жителей подземелья после первого визита людей с поверхности нашли себе друзей оттуда и, несмотря на древний договор, запрещающий контакты Ада с поверхностью, не отказывали себе в возможности повеселиться наверху вместе со своими новыми знакомыми, визит Анноуна и Ран сюда не был воспринят, как нечто экстраординарное. Кисуме и Ямаме, отдыхающие в тёмных глубинах многочисленных подземных ходов, разумеется, заметили слабое движение воздуха, потревоженного летящими к своей цели гостями, но не заинтересовались этим настолько, чтобы узнать, что там такое происходит. Когда узкие, похожие на заброшенные шахты, пещеры сменились большим подземным залом с бездонным ущельем посередине, через которое был перекинут каменный мост, Парси, коротающая здесь годы в одиночестве, по привычке вздохнув, лишь проводила завистливым взглядом две небольшие фигуры, пролетевшие где-то высоко над её мостом — и продолжила строить свои планы. Да, надо будет ей снова под каким-нибудь надуманным предлогом навестить ту неугомонную ворону-журналистку с поверхности, да намекнуть, что соперница той скоро станет успешнее её, и потом будет достаточно лишь невзначай обратить на неё хитрый взгляд своих зелёных глаз — и та с радостью устроит что угодно, лишь бы добыть новый материал для газеты, которую потом она, Парси, будет здесь читать. Да, без этого охрана моста была бы не только бесполезным — с тех недавних времён все давно уже летали туда-сюда, даже не спрашивая мнения несчастной хасихиме, — но и ужасно скучным делом.       Пожалуй, первая серьёзная преграда встретила гостей подземелья лишь тогда, когда под ними, оказавшимися в конце концов в гигантской подземной полости-пещере, появилось множество освещённых фонарями и факелами улиц и разнообразных строений, а тишина, прерываемая лишь гулким эхом падающих капель воды, сменилась шумом неспокойного города. Настоящего подземного города — размерами заметно больше, чем деревня людей в Генсокё и по праву считающегося столицей здешних мест…       Ещё не успев пересечь его границу, Анноун уже заметил то, что было целью их путешествия: там, вдали, где низкие городские постройки редели и начинался обширный парк, посреди его деревьев в полумраке возвышался большой дворец. Подумать только, даже здесь, под землёй, куда солнце не заглядывало испокон веков, а единственными доступными источниками света были лишь фонари, факелы и реки из лавы, росли деревья. Было очень странно смотреть на это — да и вообще, всё здесь было странно. Начиная от того, что здесь безо всякой заметной вентиляции дышать было так же легко, как и на поверхности, и заканчивая температурой лавы в многочисленных реках и каналах, прорезающих этот город: почти у самых их берегов теснились постройки из вполне горючих материалов — того же дерева, — и даже не думали загораться: скорее всего, здешняя лава была намного холоднее, чем в мире Анноуна, но всё равно ярко освещала своим оранжевым светом всё вокруг. Быть может, не тепло, а магическая энергия, пронизывающая всю эту землю, давала лаве такие свойства; так или иначе, этот город для человека, несмотря на внешний вид, вряд ли был смертельно опасен…       Если только не брать в расчёт жителей.       Остановившись и немного посоветовавшись, Ран с Анноуном решили пролететь повыше над городом, не привлекая внимания — но их план не увенчался успехом. У города была своя стража, зорко следящая за его посетителями, и стоило гостям пересечь границу, как двое охранников стремительно взмыли к ним вверх. Быть может, если бы Ран была одна, то ей бы удалось уйти от погони, но возможности Анноуна в плане скорости не были столь хороши…       Охранники были под стать городу, и если Анноун и видел где-то похожих, то разве что в разных фильмах про любителей что-либо доказать друг другу кулаками: от Джеки Чана до Сильвестра Сталлоне. Однако, здешние обитатели, помимо соответствующей комплекции, обладали ещё некоторыми устрашающими атрибутами: кроваво-красные глаза, тяжёлые металлические браслеты на руках и, что казалось самым странным — рога: у одного из стражников небольшой рог рос прямо изо лба, а второй имел пару рогов чуть больше пальца длиной, что гордо торчали чуть повыше его ушей…       Ошибки быть не могло: про таких ёкаев было написано в «Воспоминании», и это определённо могли быть только óни.       После непродолжительного расспроса о том, кто и зачем пожаловал в подземелье, охранники решили отвести гостей к главному в этом городе, чтобы там и было решено, что делать с ними и стоит их пропустить ли дальше, вышвырнуть ли вон, а то и перед этим заставить показать, на что они способны.       Анноун ожидал чего угодно. Он с лёгкостью мог представить, что их будущий собеседник окажется гигантским козлоподобным существом в величественном зале — за стенами которого кипят котлы с грешниками; или что это будет демон в четыре человеческих роста с ракетницей вместо одной из рук; или даже что ему предстоит увидеть всего лишь высокого господина в пальто и с тростью — и с большим чёрным бакенеко по левую руку…       Но действительность была одинаково далека от всех этих ожиданий. Когда путников — или уже пленников? — ввели в забитую посетителями таверну, в которой, казалось, яблоку было негде упасть, а звон стаканов и пьяные крики собравшихся здесь óни — среди которых, впрочем, можно было заметить и несколько особенно самоуверенных тенгу с поверхности, — определённо заглушали все прочие звуки так, что приходилось кричать, чтобы нормально слышать друг друга, ситуация стала совершенно непредсказуемой — по крайней мере, с точки зрения Анноуна.       — Хосигума-сан, вот, двое решили попасть в город.       — А, щас разберёмся, — женщина, сидящая во главе стола, к которому охранники подвели Анноуна и Ран, махнула им рукой. — Вы свободны, только принесите сначала ещё лавку, поговорим с ними, что уж тут.       Охранники с проворством — весьма удивительным для такого забитого посетителями заведения, — откуда-то достали грубо сколоченную лавку и швырнули её, словно бумажный самолётик, гостям под ноги. Анноун от неожиданности подпрыгнул, но лавка с ювелирной точностью приземлилась ровно туда, куда и должна была, и гостям осталось только сесть не неё.       — Давайте познакомимся, что ли, — начала женщина, и пододвинув к Анноуну и Ран две большие деревянные коробки, отточенным движением налила в них какую-то прозрачную жидкость из большой бутылки, что стояла тут же; запах говорил сам за себя — это было саке, причём не самое плохое: óни явно знали толк в выпивке. Стоило отдать должное — женщина с ювелирной точностью наполнила обе коробки до краёв, при этом не позволив вытечь ни единой капле сверх меры. Не забыла она и о себе, отправив часть содержимого этой бутылки к себе в большую чашу, что так ни разу и не выпустила из рук в процессе всех этих манипуляций.       — Итак, представлюсь я сначала, я Юги Хосигума, нынешняя, так скажем, глава нашего скромного города óни, столицы этих мест, ха-ха. К нам в целом редко попадают жители с поверхности, хотя в последние годы, конечно, их число весьма выросло, столько и за сотню предыдущих лет не бывало. Вот мне и интересно, кто вы и чего хотите: если хорошенько распробовать наше местное саке — то не вопрос, первая порция, как вы видите, бесплатно — гостеприимство у нас в традициях, хех. Если кто из вас хочет померяться силой с кем-нибудь из нас — то это уж тем более, мы только рады будем развлечься. Ну а если опять какие-то хитрые планы против нас хотите провернуть, — она с недоверием посмотрела на Ран, — то, могу сразу сказать, не выйдет. В общем, я представилась, теперь ваш черёд. Ну тебя я знаю, ты слуга той самой фиолетовой вруньи, это всё ясно, а вот ты, — Юги посмотрела на Анноуна, облокотившись на стол и звякнув своими браслетами, и тот почувствовал, как его душа, что называется, ушла в пятки, — тебя как зовут?       Анноун последние несколько мгновений пытался вспомнить всё, что знал об óни из книг, что некогда вручила ему Юкари. Кажется, они во всём полагались на свою силу, уважали честность и прямолинейность и не терпели трусости. И если эта женщина была их «главарём» — а по ней это можно было легко предположить: её единственный большой красный рог был украшен жёлтой звездой, а со стальных браслетов, весивших явно побольше десятка килограммов, свисали длинные обрывки цепей, и кроме как у неё, такого из здесь присутствующих больше ни у кого не было, — то с ней надо было держать себя максимально достойно.        Поэтому он, подавив неприятное чувство, вызванное такими небрежными словами в адрес его хозяйки, и помотав головой, чтобы избавиться от испуганного тона в голосе, начал своё объяснение.       — Я Анноун, я из Генсокё, и я хочу попасть в Дворец духов земли!       — Ого, ничего себе заява. Да ты храбрец, парень, как я посмотрю, — Юги рассмеялась. — Мне такое нравится, скрывать не буду. Даже из наших-то не каждый горит желанием туда попасть, а ты прямо решил взять и пройти через Ад, чтобы увидеть тамошних обитательниц? Нормально, ничего не скажешь, — она похлопала его по плечу, и хоть хлопки эти были не сильно слабее ударов кувалды, он постарался достойно их выдержать.       — Ад? В смысле через Ад?       — Охо-хо. Ну ты, парень, сейчас в самом буквальном смысле попал в Ад, — Юги вновь усмехнулась. — Правда, бывший, но сути это не меняет. Да ты пей, пей, — она указала ему на коробку с саке, к которой он ещё даже не притронулся, и начала свой рассказ. — Когда-то давно, знаешь, тут было весело, было много грешников, которым можно было долго и обстоятельно давать понять на собственной шкуре, как они были неправы в той своей жизни, — зловещая улыбка промелькнула на лице Юги. — Однако, места тут, как ты видишь, мало, поэтому как-то раз к нам припёрлись эти самые хиганские главари и сказали, мол, всё, мест нет, Ад переезжает. Ну, с тех пор тут стало, скажу тебе честно, почти нечем заниматься.       — И где сейчас Ад?       — А кто его знает. Главное, что не у нас. Вон, эта тенгу с поверхности как-то накалякала в своей газете про какую-то трёхцветную тамошнюю богиню, думаю, её можно поймать где-нибудь сверху и расспросить, если тебе это интересно. Лично мне — не интересно, — Юги зевнула, — мне и так сойдёт…       …Глава этого города вызывала у Анноуна противоречивые чувства: с одной стороны, она была неимоверно сильна во всех смыслах, и если на кого-то и можно было положиться — так это на неё. Но с другой стороны, она, несмотря на свою силу, ограничила себя и своих сородичей своим маленьким миром, отгороженном от всего остального стенами этой пещеры, пусть и гигантской, но всё же крохотной по сравнению со всей окружающей вселенной, и не желала принимать что-то иное. Эти óни были невероятно способными и уверенными в себе — но при этом они же смирились со своей ролью изгнанников, высланных жить в руины опустевшего Ада. Странно, может, это так на Анноуна действовало саке, но всё же он всё больше и больше становился уверенным в том, что что-то надо менять в окружающем его мире.       Юги, кажется, он тоже начинал нравиться, и она позволила себе разговориться с ним — до тех самых пор, пока ей в голову не пришёл закономерный вопрос:       — Так вот, знаешь что, всё, короче, классно с тобой, одно только не даёт мне покоя. Зачем ты взял с собой эту, — она кивнула в сторону Ран, — слугу той фиолетовой вруньи? Если вы с ней хотите плести интриги ещё и у нас в городе, то я этого не позволю…       Анноун, который уже почти допил своё саке, вновь испытал то самое неприятное чувство: оскорбления в адрес своей хозяйки он воспринимал как оскорбления себя самого, и если поначалу он мог бы ещё удержать себя в руках, то сейчас он просто высказал Юги всё, что думает по этому поводу…       Естественно, результат не заставил себя долго ждать, и всё закончилось тем, чем обычно заканчиваются такие перепалки во всех подобных местах: будь то таверна в средневековой Испании, будь то салун середины девятнадцатого века в пустынях Колорадо, будь то забегаловка сомнительной репутации в Южном Бутово пару десятков лет назад…       …Юги предложила им выйти «решить этот вопрос как полагается».       Разумеется, местные традиции здесь имели свою значимость: вместо мечей, пистолетов или кулаков средством решения подобных споров здесь были спелл-карты, и Анноун уже начал было вспоминать о том, какие даммаку-атаки он умеет создавать, как Ран остановила его рукой и, выйдя вперёд, бросила противнице:       — Нет уж. У тебя, Юги, претензии ко мне, вот и разбирайся со мной, а не с ним!       Та удивлённо хмыкнула.       — Хорошо, как хочешь. Только поединок будет честным. Один на один, и если ты побеждаешь — я не имею более к вам претензий, ты проигрываешь — и вы отправляетесь вон из нашего города.       — Нет, Ран, я буду помогать…       — Ты не выстоишь и минуты против óни! — взмахнула руками Ран. — Я не хочу подвергать тебя опасности, я знаю, что делаю…       — И если ты вступишь в битву, это уже не будет поединком, так что мои товарищи будут иметь право выступить на моей стороне, — улыбнулась Юги.       — Хозяин, твоя задача — встретиться с Сатори и Сейджей, а моя — обеспечить это! Не медли!       Анноун в тот же момент ощутил, насколько было сильно желание Ран дать ему возможность добраться до дворца, выиграв немного времени в битве с Юги — и насколько он был неспособен воспротивиться ему. Быть сикигами — это ещё и выполнять все требования хозяина, и именно сейчас Анноун был обязан это сделать…       И он поднялся в воздух и рванулся в сторону дворца — едва успев услышать, как Ран объявляла свою первую спелл-карту.       Сатори стояла у окна и вглядывалась вдаль, в чёрные своды гигантской пещеры, на фоне которых над городом óни в сторону дворца двигалась маленькая точка.       — Ты знала, что он вернётся, Сат-тян? — Сейджа попыталась внезапно обхватить руками Сатори со спины, «удивив» её — и это ей отчасти удалось: подруга её внимательно наблюдала всеми своими тремя глазами за неожиданным гостем и не задумывалась над тем, что происходит сзади.       — Нет, Сейджа, — Сатори закрыла глаза, попытавшись ради приличия развести руки наглой аманодзяку в стороны и избавиться от этих внезапных объятий. — Этого не было в его мыслях. Он тогда был так испуган, что отдал бы всё ради того, чтобы больше не видеть меня. Да уж, не скрою: я удивлена. Хоть я и вижу, что ты думаешь, я не могу понять, как ты приходишь к подобным мыслям. Да кто вообще мог тогда подумать, что он вернётся, кроме тебя?       — Ты слишком полагаешься на свой третий глаз, Сат-тян, и считаешь, что люди и ёкаи будут действовать так, как они думают. Но нет, хе-хе, среди них много таких, что рады сделать всё наоборот! Сначала они думают одно, а потом противополо…       — Знаешь что, любительница делать всё наоборот, — Сатори отвернулась от окна и склонив голову, закрыла рукой рот Сейдже. — Я не понимаю, почему ты прогнозируешь всё точнее, чем я, даже не зная о том, о чём думает твой собеседник.       — Никакие инструменты, будь это даже твой глаз, Сат-тян, не заменят интуиции. Я сразу поняла, в чём дело, когда та лисица Юкари появилась тут и принялась расклеивать те афишки про концерт. Ты думаешь, одни мы тут такие ненавидимые и притесняемые? Уже то, что он пришёл туда, говорит о том, что он тоже чем-то недоволен: эту музыку может слушать лишь кто-то вроде нас с тобой, кому не нравится положение вещей — и кто не хочет сидеть в четырёх стенах тысячелетиями, как ты, а кто готов это изменить!       — Сейджа, в прошлый раз, когда ты хотела всё изменить, тебя с позором прогнали.       — А-ха-ха, Сат-тян, ну неужели я могла бы одержать верх с такими слабыми сторонниками? Мару-тян до самого конца не понимала, что делает, она мне нужна была лишь для того, чтобы можно было использовать волшебный молот. Если б она прониклась идеей — то мы бы пришли к успеху, но что поделать, не получилось, не фартануло. Но этот парень… Я вижу в нём потенциал, однозначно. И если у него будет достаточно сил, то мы сможем…       — Ох, опять твои фантазии. Я же вижу, что ты всё придумываешь на ходу. Ты же совсем не уверена в победе.       — Если делать только то, в чём уверена, то никогда не добьёшься успеха. Этот мир — это мир возможностей, а не определённостей!       Сатори глубоко вздохнула и, устало потерев виски, уселась на диванчик у стены.       — Всё же мы с тобой очень разные, Сейджа, — посмотрела она на подругу. — Ты всё время лишь пытаешься себя развлечь, а о результате думаешь в последнюю очередь…       — И что? Это плохо? Это приносит вред мне или тебе, Сат-тян? Не думаю, — Сейджа развела руками, и секунду помедлив, плюхнулась на диванчик рядом с Сатори; та от неожиданности подскочила, обратив на Сейджу взгляд всех своих трёх глаз. «Наглая аманодзяку» же, проигнорировав её реакцию, беззаботно заложила руки за голову и откинулась на спинку.       — Сат-тян, ты ж сама прекрасно понимаешь: загонять себя в тюрьму одиночества только потому, что ты сомневаешься в себе и пытаться найти утешение в общении со своими животными или со мной — не выход. Когда тебя прогнали сюда, ты с тех пор так и сидела тут, ни с кем не видясь и ни о ком не думая. Ты можешь видеть собеседников насквозь, Сат-тян, но ты разучилась понимать их! — Сейджа широко улыбнулась, разведя руками. Сатори на всякий случай присмотрелась к ней — но было понятно, что она говорит в точности то, что думает.       Как и всегда.       И что больше всего ужасало — то, что Сейджа была абсолютно права.       Можно было бы вспомнить те давние времена, когда Сатори избрала для себя добровольное отшельничество в глубине подземелий — после бесчисленных гонений от тех, кому она хотела по своей природной доброте помочь. Она не хотела вредить людям — но они, лишь только узнав о её способности, бежали от неё прочь, как от огня. И тот страх и та ненависть, что она видела в сердцах людей, разжигали ответное безразличие в её сердце.       Она не была нужна им.       Осознание этого не могло не изменить Сатори. Из доброй, радостной и беззаботной она постепенно становилась замкнутой и отрешённой — и жутко одинокой.       Это было то самое одиночество, то самое, которое Сатори избрала для себя, то самое, которое завладело её душой и заставило убежать от себя самой…       Но это был не единственный возможный выбор.       Её сестра оказалась слабее. Она не решилась воздвигнуть стену между собой и другими — и потому она решила изменить себя в угоду им.       Вместо того, чтобы отказаться от тех, кто её окружал, как сделала Сатори, Койши отказалась от себя самой. Закрыв свой третий глаз, перестав существовать как сатори, она, можно сказать, перестала существовать вообще, и то, что сейчас называлось Койши, уже не было ею — но Сатори отчаянно хотела верить в противоположное. Вдруг когда-то удастся вернуть Койши к её прежнему виду? И быть может, стоит Койши «вернуться», и это сумеет вернуть и ту Сатори, которой она сама была раньше?       И всё же, в те редкие моменты, когда Койши появлялась перед ней — вернее, не Койши, а то, что от неё осталось: эта Койши не думала ни о чём, ни одна осознанная мысль больше не посещала её, — Сатори видела в своей сестре ту, прежнюю себя: беззаботную и радостную, преисполненную искренней любви ко всему вокруг. Койши и сейчас могла радоваться чему угодно: розам ли, цветущим в саду рядом с дворцом, бабочкам, что порхали над ними, звёздам, что в последнее время наблюдала иногда вместе с Мурасой, своей новой подругой из храма Мёрена, проводя время с ней на поверхности… Она могла испытывать те чувства, что были более недоступны Сатори.       Сатори видела в Койши то самое, что она сама уже давно потеряла.       И видеть даже это доводилось ей очень редко. Не обладая более своим собственным «я», Койши была незаметна для Сатори — да и для всех остальных, до тех пор, пока вдруг ей самой не приходило в голову показать себя.       …Поняв, что больше ничто не связывает её с остальным миром, Сатори решила сама сбежать от обидчиков, сбежать в буквальном смысле в Ад — пусть и бывший. Выстроив здесь себе уединённый особняк, она смогла найти долгожданный покой и, быть может, так и сидела бы здесь тысячелетиями в окружении немногочисленных животных, хоть как-то скрашивающих её существование, если бы однажды с поверхности прямо к ней в особняк не заявились та самая жрица в красном и ведьма на метле и не показали ей, что среди людей ещё остались те, кто не боятся даже ёкаев-сатори.       Уже тогда это перевернуло всю её душу — когда та жрица, возвращаясь из реактора, где только что разговаривала с Уцухо на этом новом, странном, но интересном языке спелл-карт, безо всякой задней мысли пригласила Сатори отпраздновать окончание инцидента в её храме. Сатори не могла поверить своим ушам: как бы она ни вглядывалась в сознание той самой Рейму — она не видела в этом приглашении ничего, кроме искреннего гостеприимства.       Разумеется, побывав на том празднике, Сатори увидела о себе много неприятного в мыслях других. Но по крайней мере, она старалась делать вид, будто не обращает на это внимания — и окружающие тоже вели себя так, будто не знают о том, что их мысли известны Сатори, хотя та прекрасно видела, что они знают, но не могут заставить себя думать по-другому.       Да, для несчастной Сатори это было достаточно ново. В этом новом мире, что успел за время её отшельничества появиться на поверхности, Генсокё — не было той прежней враждебности. Пусть её всё ещё боялись, Сатори видела, что теперь она — одна из тех, кому позволено быть здесь. Пусть её всё ещё многие ненавидели, но никто не думал прогонять. И пусть её всё ещё считали не самой лучшей кандидатурой на место того, с кем приятно проводить время, Сатори была довольна уже тем фактом, что она — одна из таких кандидатур…       А спустя некоторое время здесь, в этом дворце, появилась та, кто перевернула жизнь Сатори вновь — тем более, что её страстью и было переворачивать всё вокруг. Мало того, что эта гостья делила одно несчастье с Сатори — её тоже все ненавидели, хотя она и находила в этом радость, — она совершенно не стеснялась своих мыслей. Она с чего-то посчитала Сатори своей подругой — и та не могла понять, почему, хотя и была до глубины души тронута: такого отношения ей не приходилось чувствовать, пожалуй, с рождения. Она позволяла себе думать в присутствии Сатори такое, что сама Сатори, будь она на её месте, мгновенно бы убежала прочь — но Сейджа гордилась тем, что она такая, и лишь с ухмылкой наблюдала за реакцией своей подруги, читающей её мысли. Порой Сейджа была совершенно невыносима — но глядя на то, как она радуется, в очередной раз разозлив её, Сатори не могла сделать чего-то иного, кроме как простить её.       Именно когда Сейджа поселилась в её дворце — причём даже не спросив разрешения! — Сатори наконец начала забывать об одиночестве, и теперь уже не паниковала, завидев, что кто-то направляется в её дворец…       Они обе знали, что это не навсегда; Сатори понимала, что лишь только Сейдже надоест быть здесь — и она, не сказав ни слова, исчезнет, будто её тут и не было никогда. Сама Сейджа тоже не очень беспокоилась о Сатори — всё-таки она была по-своему эгоистична.       И Сатори знала, что как только это произойдёт — ей снова придётся остаться в одиночестве. Да, у неё есть те милые кошка с вороной, но всё же это не совсем то…       — Я ненавижу, когда ты мне об этом напоминаешь, Сейджа, — после длительных размышлений ответила владелица дворца.       — Хо-хо, не могу ничего с собой поделать, но именно такой ты мне и нравишься!       — Ладно, что поделать. Гость уже сейчас будет у входа. Надо послать Орин или Окуу…       — Э, не, подруга. Пойдём встречать его сами, а?       Сейджа, энергично вскочив с диванчика, подала Сатори руку — и та после секундного раздумья взялась за неё и поднялась следом.       Когда Анноун опустился у ворот здания дворца, его уже ждали. Сейджа приветливо улыбалась, подняв руку, а Сатори невозмутимо оглядывала его, не произнося ни слова. Да, это вновь нахлынувшее чувство страха, страха перед тем, кто с лёгкостью может залезть в самые потаённые уголки души и вытащить оттуда на свет то, в чём ты сам боялся признаться даже себе, мешало держать себя спокойно, но теперь Анноун старался стойко перенести его, не пытаясь спрятать свои мысли.              И Сатори, молча изучая его, внезапно вспомнила.       Рейму тогда, пожаловав в её дворец, ровно так же предстала перед Сатори. Не думая ничего от неё скрывать и стараясь показать Сатори себя такой, какая она есть — и именно этим смогла завоевать её расположение.       — Что мы стоим тут, пойдём внутрь, что ли, в конце концов, — предложила она, выслушав молчаливый мысленный монолог Анноуна, без сомнений, обращённый к ней.       …Они проговорили на удивление долго. Сама Сатори не сказала почти ни слова — и только удивлялась тому, насколько мысли Сейджи совпадают с мыслями Анноуна. Эти двое — странный парень из Внешнего мира, сикигами Ран, как можно было легко увидеть из его мыслей, и эта строптивая аманодзяку, волей случая попавшая сюда, во дворец, — достаточно быстро нашли общий язык, и даже Сатори удивилась тому, насколько легко они смогли убедить друг друга, спланировать свои действия и договориться о планах. Сатори бы сто раз всё обдумала, и это не считая того, что выцепила бы из мыслей собеседника все-все, сколь угодно глубоко спрятанные мотивы, и лишь потом подумала бы, соглашаться или нет. А Сейджа…       Она была готова согласиться на любую авантюру, если бы та показалась ей интересной.       Совсем как…       …Койши?..       Анноун, лишь только вышел за ворота дворца после того, как импровизированные переговоры завершились, сразу заметил знакомую фигуру, ожидающую его в саду. Этот ворох хвостов — пусть ныне помятых и потрёпанных, и точно нуждающихся в расчёске, — нельзя было спутать более ни с чем.       — Хозяин, я почти сумела одолеть Юги, но на последней спелл-карте она меня подловила. Прости меня, я не смогла справиться, и теперь, по условиям нашего поединка, нам нужно покинуть подземелье, как только…       — Ничего страшного, Ран, — он успокоил её. — Я сделал всё, что хотел, и мы можем спокойно возвращаться домой.       — Ты успел всё сделать? Надо же, это отлично. Я знала, что могу на тебя положиться… Выиграть для тебя хотя бы время, если не могу помочь чем-то ещё…       Анноун хотел что-нибудь сказать в ответ, но его мысли были в таком беспорядке после разговора с Сатори и Сейджей — будто кто-то в буквальном смысле беспардонно порылся в них и перевернул всё содержимое его сознания, — что он просто вздохнул и, немного виновато улыбнувшись, потрепал Ран по шапочке.       — М-нэ… Ну… Это… Спасибо, что стараешься для меня, Ран…       Когда две точки, и так едва видные на фоне скалистого потолка этого гигантского подземелья, окончательно скрылись из виду, Сатори, до того наблюдавшая за ними, отвернулась от окна и недоверчиво склонив голову, посмотрела на стоящую в глубине комнаты Сейджу.       — Я не думаю, что в этот раз вас постигнет успех. И не потому, что я сомневаюсь в нём — его мысли чисты в этом отношении, а скорее потому, что я не понимаю, как можно изменить то, что вы хотите изменить.       — Или ты просто боишься изменить это, Сат-тян? — рассмеялась Сейджа в ответ.       Сатори увидела эту мысль за мгновение до того, как подруга её озвучила, но всё равно не смогла скрыть удивления. Сейджа сказала неожиданную — и вместе с этим настолько правдивую вещь…       Вздохнув, Сатори подошла к подруге и в бессилии прислонилась головой к её плечу, опустив руки.       — Знаешь, Сейджа, я ещё одного не понимаю. Как у тебя, как ни у кого другого, вообще до сих пор получается меня удивлять?..