Цветные кроссовки, сырые креветки и сны

Славу называют главной фанаткой Оксимирона. Ну да, есть немного — все клипы и видео Мирона он пересмотрел десять раз по десять, и нечто странное в его подпевале — нет, не заметил, только показалось — еще давно. Может, дело в том, что Рудбой был хуевым бэк МС, но тем не менее цеплял аудиторию своей театральщиной, может, в том как он двигался — рвано, деревянно, но в то же время ловко. На самом деле, Славе было глубоко похуй, его занимал только Мирон. По-настоящему Рудбой обратил на себя внимание Славы только в день баттла. До того, как все началось, Оксимирон и Гнойный только формально поздоровались, а потом в круге было уже не до кого, но высокая фигура за плечом Мирона вольно-невольно периодически попадалась на глаза. С виду обычный татуированный позер с пидорской стрижкой, но, как только Слава фокусировал на нем взгляд, в голове начинался белый шум, как в радиоприемнике со сбитой волной. Во время раундов Окси Рудбой стоял с каменным лицом, улыбался одними губами, но Славе казалось, что слепые стекла очков смотрят прямо на него — в него, и, когда он про себя рявкнул «отъебись!», то мог бы поклясться, что внутри своей головы расслышал смех. После Славу унесло людское море, оно оглушительно шумело тостами, поздравлениями и хлопками по спине, дружелюбно швыряло его в объятия друзей-коллег, и спустя время вынесло на улицу. Слава очнулся и обнаружил себя у дверей бара с сигаретой меж пальцев. Был уже поздний вечер. Метрах в десяти стояла машина с заведенным двигателем. Света в салоне не было, но Слава на раз выхватил промельк розовой рубашки на переднем пассажирском, а у распахнутой водительской двери, опираясь руками на крышу, словно собирался отжиматься, стоял Рудбой. Он так и не снял очков, и, заглядывая к Мирону, что-то говорил ему. Первым желанием Славы было подойти к Окси и тоже заговорить с ним, ведь у них так и не состоялось нормального диалога, но Рудбой, словно почувствовав это, выпрямился и посмотрел прямо на него. Вот тут то Слава и почуял неладное. Белая, чисто вымытая машина светилась в темноте, отражала своими гладкими боками зеленый и розовый свет вывески, но до Рудбоя он словно с не дотягивался — не бликовал на волосах, не пятнал кожаную куртку, даже лужи у его ног потеряли отражения, на общем фоне он выглядел сгустком черноты. Слава снова почувствовал копошение в мозгах. В очках Рудбоя, как в выключенном телевизоре медленно разгорелись два круглых голубых как светодиоды огня, его губы шевельнулись, но сами слова как и смех до этого раздались прямо в дурной Славиной голове, под сводами черепа — не враждебное, спокойное даже, но предупредительное «не подходи». Огни за очками тихо погасли, Рудбой постоял еще с секунду, а потом нырнул в машину, хлопнул дверью и тронулся с места, не включая фар. Слава смотрел вслед удаляющемуся капоту. Он много пил сегодня, это правда, но нервяк и запоздалый мандраж не отпускали его, он не был пьян и себе верил. Верил всю неделю пока отмечал победу со всей группировкой — казалось парням это нужно больше, чем ему, верил, когда переезжал, верил после, когда наконец-то протрезвел и вдруг остался в новой квартире один. Один вопрос ему только не давал покоя — Оксимирон знает, кого пригрел рядом с собой? Разгромленная праздником квартира походила на место военных действий, а столько стекла не видел и хабаровский пункт приема стеклотары. Слава сел посреди этого хаоса, и раскурил бонг. Густой смолистый щекочущий дым наполнил легкие и Слава рассмеялся. Да, конечно, Окси знает! Достаточно было посмотреть с каким доверием он опустил голову этому... Охре на плечо, когда тот сел в машину, и как они периодически переглядывались на баттле, словно слышали друг друга без слов — половина этих моментов была вырезана. Слава завалился на спину и хихикал в потолок. «Ах ты, лупоглазый жиденыш, даже нечисть умудрился припрячь себе на работу! Вот почему тебе так везет, но со мной не прокатило». Все окна были открыты и настоящая, некондиционированная горькая свежесть первых дней осени гуляла по комнате и остужала пот на коже. Мирон надел спортивки, а Охра плевать хотел на человеческие условности и лежал на животе в чем мать, если конечно, у такого создания как он могла быть мать. Он вытянулся на темно-серых влажных простынях и курил, опираясь на локти и выдыхая в окно над изголовьем клубы слабо светящегося дыма, хотя сигарета была самой обычной. Мирон засмотрелся на него, на ансамбль впадин и изгибов, крупных тяжелых костей под мягким слоем человеческой кожи и плывущих по ней призрачных татуировок; он провел рукой по руслу позвоночника и они поползли за пальцами, завихрились на боку и застыли чем-то напоминающем шестеренки логотипа родного лейбла. - Не переживай, - Охра улыбнулся. - Из-за одного проигрыша Илья тебя не кинет. Мирон закрыл лицо руками и откинулся на подушки. - Я знаю, знаю, но все равно... - Давай, я его съем. Мирон отнял сигарету на одну затяжку. Дым, что выдыхал он, был сизым. - Нет, мы не будем его есть. - Но он же заставляет тебя грустить - Не он. Я сам, сам заставил себя... грустить. Я сам виноват, дохуя в себя поверил... - Я пытался помочь. - Знаю, но не надо было, ты и так мне помогаешь, в этом я сам. Он просто оказался сильнее. - Да, он сильный, - задумчиво сказал Охра. - Я хочу есть. Мирон понял по тону. Он не любил, когда Охра уходил, было не по себе, когда он вот так отсутствовал ночами. - Я пойду с тобой. - Нет, Мир. Я недолго. Мирон поежился, разгоняя теплые мурашки, бегущие по плечам от тихого и мягкого звука собственного имени. - Не Славу, обещай мне. - Обещаю. - Ну иди. Охра выдохнул клуб дыма, напоминающий по форме анатомически правильное сердце, которое трансформировалось в символ сердечка, расплылось в колесо с десятью спицами и растаяло в воздухе. По-правде, Слава вообще не собирался в этот день никуда идти, он так устал от неожиданно свалившегося внимания, шума и шумихи вокруг своей персоны, что просто хотел поовощить дома с пивом и киношкой, но вляпался в Светло. Натянув капюшон до носа, Слава шел из магазина, нагруженный рюкзаком с пивом, а Ванечка уже тусил около его подъезда, насилуя домофон. - А позвонить не судьба? Светло обернулся и залыбился. - Я и звоню. - На телефон. - Дядь, так ты его отключил. Я час тут торчу, думал, уж не случилось ли чего. Действительно. Слава так хотел покоя, что и забыл об этом. Днем было совсем по летнему тепло, но к вечеру стало промозгло и стыло, и Ваня пританцовывал в одной легкой рубашке, скрестив руки на худой груди. Слава вдруг преисполнился нежности к несчастному уебку, приобнял его за плечо, ища другой рукой ключи в кармане. - Да чего мне сделается. Пошли, чудила. В отличие от Светло, Слава с удовольствием проводил дома тихие алкогольные вечера. Мог несколько часов сидеть с книжкой, потягивая пиво или вино; смотрел фильмы, пока не начинало клонить в сон. У Вани же была особенность — стоило алкоголю попасть в кровь, его неудержимо тянуло тусить, кого-то позвать к себе, самому напроситься на вписку, сорваться в кабак. Разумеется, Слава об этом знал, но все время надеялся, что на этот раз жажда деятельности оставит его друга и каждый раз проебывался, когда Ваня, как сейчас начинал нудеть: - Славян, ну хватит киснуть, поехали к Замаю, я с ним сегодня созванивался. - Блядь, Вань, мы только вчера виделись. - Ну, дядь, я уже соскучился. - Я устал. - Так я и говорю — поехали, отдохнем. - Ты ведь не отстанешь, да? - Неа. В результате они оказались в «семнашке». А там внезапно нашлись и почти трезвый Замай и в говно убуханный Букер, откуда-то вывернулся пиздюшонок Джарахов со своей камерой, и скоро Слава уже с трудом различал лица. Замай оттащил его пообщаться с какими-то ребятами, люди сыпали вопросами, и, когда Слава бросил взгляд на бар, где остался Светло, то увидел Ваню в компании... Вани. Рудбой, в белой футболке без всяких принтов лучился улыбкой. Облокотившись на стойку, что-то говорил Светло, наклоняясь к его уху, а тот пьяно смеялся и прикрывал рот ладошкой. Трудно было признать, но ручная нечисть Мирона, он... действительно был чертовски обаятельным. В какой-то момент Рудбой протянул Ване свое пиво, и Слава на чистом инстинкте крикнул про себя «не пей!», но Светло никак не мог его услышать, даже если бы Слава окликнул его голосом сквозь густой воздух и шум бара. Ваня охотно принял бутылку и сделал пару крупных глотков. Охра был голоден, по настоящему. Он чувствовал как слабеет, словно ветви плюща без солнца; слепнет и глохнет, сенситивный спектр сужается почти до человеческого. Мирон невольно отдал немного от себя в постели, но это была капля в море, а брать от него много Охра не хотел. Кого именно он хотел, он не знал, намеченной жертвы не было, просто кто-то подходящий. И он нашелся в любимом баре Мирона. Вертлявый тощий парень, обдолбанный на первый взгляд. Но его кровь была чистой. Охра чувствовал, хотя ему это и не было важно, только нотки солода: сброженного, настоенного, дистиллированного. Пиво и виски. А еще безграничная энергия молодости, радость за себя и кого-то неназванного, теплое чувство любви к нему — фоном, как ласковое бескорыстное объятие. Этого человека Охра уже видел в тот день, который заставляет Мирона грустить, но он не хотел ничего вспоминать. Он хотел затащить парня в тихое место, пробраться ему в голову и в сердце, а когда они опустеют, разорвать его на части. Человек пошел за ним легко, позволил увести себя за руку, как ребенка, как и все они. Слава отвлекся на секунду — Замай задал вопрос, а тех двоих уже не было на месте. Он рванулся к бармэну и едва душу из него не вытряс, выпытывая, куда пошли Вани, но тот смотрел на Славу как на, ну да — на Гнойного, говоря, что вообще их сегодня не видел. Слава выбежал на улицу, горячие щеки приятно остудил осенний ветер. Они не могли уйти далеко. И не ушли. Всего метрах в ста от бара Слава глянул в широкую щель между домами, привлеченный бледным свечением в глубине, и понял, что нашел. Со стороны они походили на обжимающуюся парочку. Рудбой прижимал Ваню к влажным обомшелым кирпичам и, оттянув распахнутый воротник, уткнулся лицом в выемку между шеей и плечом, то ли обнюхивая, то ли целуя, то ли кусая, в то время, как рука шарила у Светло под рубашкой. Ваня безвольно запрокинул голову, и, хотя глаза его и были открыты, он совершенно не осознавал происходящего, бездумно пялясь на первые тусклые звезды. Слава протянул руку и коснулся закаменевшей спины в белой майке. - Охра, - правильное имя само сорвалось с языка. - Не трогай его, - Охра обернулся, отрываясь от Вани с кошачьим шипением, и Слава почувствовал, как врастает в мягкую землю под ногами, а в животе разверзается пустота. Он видел маску Охры, но не предполагал, что под ней... то же самое. Если бы охра разинул пасть во всю ширь, было бы похоже, что его череп разломился пополам как гранат с сотней зубов-зернышек. Да, они были уже окровавленными, а через все оголенное плечо Вани проходила полукруглая цепочка кровоточащих дырочек. То что чувствовал Слава нельзя было назвать страхом - скорее безмерное, почти детское удивление и ощущение ирреальности. - Охра, повторил он. - Это мой человек, я тебе его не отдам, уходи, найди себе другого. Охра только успел на пробу сжать в руках хрупкие кости, только вскользь пробежаться пальцами по мыслям, только попробовать на вкус. А потом появился тот другой, которого Мирон запретил, и пришлось разжать зубы. Человек говорил без страха, его лягушачий рот двигался, но Охра не обращал внимания на слова, он смотрел туда, где под мятой кофтой и широким прочным каркасом ребер горел свет. Не мощный прожектор как у Мирона, но спокойное, ясное и ровное пламя свечи, у прочих людей не было и этого. Охра схватил свою жертву за грудки, вцепился в Славу яростным, голодным и тоскливым взглядом меркнущих голубых глаз, и швырнув Ваню на него, пошел прочь. Слава едва успел подхватить друга. Вроде одни кости, а такой тяжелый. Его худое лицо побледнело, под глазами наметились темные тени. Слава стер кровь своим рукавом — на черном ее не видно, и оказалось, что следы зубов — просто маленькие синячки, да и те исчезали на глазах. Он прислонил Светло обратно к стене и пошлепал по щекам. - Эй, бро, очнись. Ваня моргнул раз, другой и посмотрел на Славу уже осмысленно, тряхнул головой, оглянулся по сторонам. - Блядь, ты зачем меня сюда приволок? - Я? - Ну не сам же я сюда припиздовал, я бы и в толчке нормально проблевался. - Да... я думал тебе на свежем воздухе лучше будет. - Уже лучше. Светло и правда уже сам стоял на ногах, краска медленно возвращалась к щекам. До бара он шел без помощи, жаловался только, что мутит немного, и сразу же взял коньяка для поднятия давления. Вечеринка вернулась на прежние рельсы. Слава еще несколько раз видел, как мелькала белая футболка в толпе. В последний раз с какой-то девушкой, которую Рудбой провожал к выходу. Уже когда Слава не мог больше пить, Ваня свернулся калачиком на диване и такси приехало, они столкнулись с Рудбоем в дверях; тот был один, на его майке на воротнике застыла одна единственная капелька крови. Слава едва заметно кивнул ему, Рудбой кивнул в ответ и, задев Славу плечом, прошел мимо.