Ложь закрытых глаз

      — Нии-чан, — пропищал маленький Саске, глядя на удивительный мандарин, который Итачи положил в центр котацу. Его кожура была аккуратно разрезана в форме лепестков, в каждом из которых был прорезан ещё один слой, а дольки мандарина посредине этих лепестков напоминают нераскрывшийся бутон. — Как красиво! Похож на цветочки, которые растут возле дома. А ещё кого можешь сделать? — хватая этот мандарин и уплетая его, спросил мальчик.       — Ещё? — ухмыльнулся Итачи, беря из горки мандаринов ещё один и быстро вырезая из него фигурку. — Маленького поросёнка, похожего на моего Саске, — показывая ему свиную мордочку с торчащими ушками, рассмеялся он. Младший братишка, надув губки, насупился.       — Неужели я похож на поросёнка? — пробубнил он, глядя на мандариновую фигурку.       — А разве нет? — удивился Итачи, на этот раз съедая мандарин сам. — Маленький, пухленький, розовый и очень проворный. По-моему, истинный ты! А ещё он такой мягкий и тёплый, что его хочется постоянно обнимать, — Итачи внезапно нырнул под котацу и в следующее мгновение выпрыгнул из-под футона прямо на Саске и, свалив его на пол, начал щекотать. Мальчишка, извиваясь от его ловких пальцев, стал повизгивать от восторга и смеха как самый настоящий поросёночек.       — Ты тоже, ты тоже! — кричал Саске, атакуя брата такой же щекоткой. Они катались по полу, пытаясь перещекотать друг друга, и задыхались от смеха. Кто-то из них задел ногой котацу, и все мандарины, что лежали на нём, свалились и покатились по полу. Итачи, остановившись, часто дышал, глядя на этот кавардак и улыбался.       — Давай, кто соберет больше мандаринов, тому они и достанутся? — предложил он. Саске, закивав, перевернулся на живот и встал на колени.       — На счёт «три», — старший брат принял стойку бегуна на старте, а младший последовал его примеру. — Три! — внезапно выкрикнул он и сорвался с места, а Саске, ожидая «один» и «два», опомнился позже.       — Так нечестно, нечестно! — лепетал он, пытаясь достать мандарин, который закатился за шкаф. Он бегал по всей комнате, но едва успевал увидеть мандарин, как Итачи выхватывал его прямо из-под носа. В итоге — девять против трёх.       — Нечестно, нии-чан, — продолжал бубнить Саске, когда брат вымыл все собранные фрукты и положил их на стол.       — Правда? — удивился Итачи и начал раскладывать мандарины. Девять он положил перед Саске, а три оставил себе.       — А? — не понял младший братишка, пересчитывая оранжевые шарики. — Но должно быть наоборот. Ты ведь собрал девять, а я — всего три.       — Да, но каждый может распоряжаться собранными мандаринами по-своему, — пожал плечами старший и тут же начал очищать ближайший. — Поэтому я и собрал больше, чтобы они достались тебе.       — Нии-чан… — рассеянно проговорил Саске и, нырнув под футон, на этот раз сам выполз со стороны брата и сел рядом с ним. Схватил все мандарины и снова собрал их в кучу. — Давай поровну? — с улыбкой спросил он и, взяв один мандарин, протянул его брату. — Сделаешь ещё фигурку для меня?       Итачи, уткнувшись подбородком в его макушку, осторожно сжал его ладошки своими.       — Конечно…       Снова щиплет глаза. Правда, на этот раз не так сильно, и эта боль иного рода, нежели он испытывал в последний раз. Приоткрыв веки и моргнув, Саске ощутил, что его глаза быстро увлажняются, и от этого сразу становится легче. Ещё бы так же просто прогнать комок, который застрял в горле.       Странное ощущение от этого пробуждения. Вроде бы, всё как обычно, но будто он проснулся в какой-то новой жизни. Пустой, свободной и открытой, где предстояло ещё много чего создать и преодолеть препятствия, которые уже были на пути. Саске впервые за долгое время смог сделать глубокий вдох. Грудь уже так не сжимало, как вчера, но сердце всё равно щемило.       — А ты что тут делаешь? — внезапно до юноши дошло, что в своей кровати он лежит не один. Мало того — намертво впивается в предплечье Итачи, будто висит над обрывом. Брат был странно расслаблен, и когда Саске грубовато спросил его, невольно вздрогнул, медленно открывая глаза. Задней мыслью юноша отметил, что тот вероятно спал, но не стал об этом долго размышлять.       — Уже утро? — пространно смотря в потолок, ровно спросил он. Саске, отцепившись от его руки, перевёл взгляд на окно.       — Да, уже светло. Ты не ответил на мой вопрос. Какого черта лежишь в моей кровати?       — Ты сам не отпускал меня, — вздохнул Итачи, касаясь своего предплечья, где были видны следы от пальцев младшего Учихи. Саске, нахмурившись, отвернулся от него и сел на другой край кровати.       — Вчера я был не в себе, — пробурчал он, вспоминая собственные слёзы. Сейчас казалось невозможным, что он позволил себе такую слабость, однако вчера это было необходимостью. — А ты разве не должен доить коров?       — Я попросил маму вчера, — спокойно ответил Итачи, приподнимаясь и перевязывая волосы, которые растрепались. — Стало легче? — имея в виду его вчерашний срыв, спросил старший Учиха. Младший, склонив голову, запустил пальцы в волосы, задумавшись над этим вопросом. Легче? Смотря с какой стороны посмотреть. То жгучее чувство ненависти утихло, и теперь его каждый раз не взвинчивало в присутствии брата. Зато на смену ему пришло не менее мучительное ощущение безысходности и пустоты.       — Уходи, — в итоге глухо произнёс Саске, так и сидя к нему спиной. — Не хочу тебя видеть.       Итачи бесстрастно воспринял его приказ, но всё же не стал перечить. Молча поднялся на ноги и лишь у двери тихо произнёс:       — По крайней мере, у тебя есть этот выбор.       Как только дверь закрылась, Саске, обессиленно рухнул на подушку и, схватив покрывало, накрылся им с головой.       — Не надо каждый раз напоминать мне об этом, — угрюмо пробормотал он, закрывая глаза и укутываясь одеялом, превращая то в настоящий кокон.       Он хотел снова провалиться в сон и как можно дольше забыться в нём, ибо только та тьма могла заполнить пустоту в душе. Однако сон был чреват тем, что юноша снова мог увидеть воспоминания, а от этого стало бы ещё больнее. Поэтому Саске просто лежал под одеялом, иногда отключаясь, иногда пробуждаясь, переворачиваясь на другой бок и снова проваливаясь в дрёму. Ему не хотелось ничего — ни думать, ни есть, ни что-то делать, о чем-то мечтать или к чему-то стремиться. Просто лежать в этой кровати и смотреть в пространство, слушая стук собственного сердца, которое будто замедлило движение. Через пару часов, когда он привык к этой пустоте, она даже стала казаться ему лучшим вариантом. Его не терзали воспоминания, не мучили мысли, душу не наполняли какие-то чувства, что изводили его всё это время. Было спокойно, он ощущал себя свободным, но ничего не желал делать с этой свободой.       Кажется, несколько минут назад в комнату заглянула мама, спросив, не хочет ли он чего-нибудь поесть. Саске ответил «нет» и отвернулся на другой бок, спиной к двери. Она больше не стала беспокоить сына, поняв, что тот хочет побыть один. Саске был благодарен ей за чуткость и понимание. Микото знала, что вряд ли её слова что-то изменят, к тому же, влияние Итачи было на Саске гораздо сильнее, чем её собственное. Она сразу догадалась, что между братьями опять что-то случилось и, поскольку не видела старшего сына с утра, занимаясь хозяйством, решила дождаться его возвращения и всё выяснить.       «Боже мой, живу как на вулкане, — складывая обжаренные сырники в чашку, вздохнула Микото. — Каждый день Саске будто меняют. Даже не знаю, каким увижу его завтра и послезавтра. Итачи в этом плане гораздо стабильнее, хотя было время, когда и от него я не знала, чего ждать…»       Её размышления прервал звонок и громкий лай Мадары. Выйдя из дома, Микото заметила, что за воротами кто-то стоит и отчаянно машет руками.       — Наруто-кун, Сакура-чан! — удивилась она, выходя к ним. — Какой неожиданный сюрприз! Вы так давно к нам не заходили.       — Доброе утро, Микото-сан! — отрапортовал Узумаки, ударив себя кулаком в грудь. — Хотя скорее уже обед, — тут же неловко засмеялся он. Сакура тоже вежливо поздоровалась, а Наруто снова заторопился.       — Мы были в больнице и хотели навестить Саске, но нам сказали, что вчера вечером он сбежал! Надеюсь, он дома? — с волнением спрашивал юноша, заглядывая во внутренний двор.       — Да, проходите, — пропуская их, ответила Микото. — Не знаю, что с ним и делать, — вздохнула мама Саске, пригрозив Мадаре обедом, если тот не перестанет лаять на Наруто. Пёс сразу утих и убежал на задний двор, чтобы не провоцировать самого себя.       — А что с ним? — забеспокоилась Сакура.       — Лежит весь день у себя в комнате, никуда не выходит. Отказывается есть, — проводив ребят на кухню, она налила им по стакану свежего молока и подвинула чашку с сырниками.       — Может быть, это из-за того, что с ним случилось? — тут же уплетая творожные лакомства один за другим, пробубнил Наруто. Сакура съела один и залпом выпила молоко. — Всё-таки, у него была неизвестная травма, и он целую неделю не мог очнуться. Такое не проходит бесследно.       — Да, скорее всего, — закивала Микото. — Пойдёмте, я провожу вас к нему. Может быть, увидев друзей, он снова станет прежним.       Из очередной дрёмы Саске вывел пронзительный лай Мадары. Дома пёс обычно вообще не лаял, разве что пришёл кто-то незнакомый. Или Наруто. Мысль о последнем заставила сердце Саске биться чуть быстрее, восстанавливая нормальный темп. Нет, его тут быть не может. Наверняка он сейчас в школе, придуривается и веселится, как обычно. Какое ему дело до апатичного Учихи, который сам разобраться в себе не может, да ещё доставляет проблемы другим. Он снова хотел заснуть, как вдруг в коридоре послышались торопливые шаги, а через секунду дверь распахнулась, и в комнату будто ворвался ураган.       — Саске! — этот голос чуть не оглушил его, а сердце младшего Учихи опять застучало быстрее, уже выходя из нормального темпа в другую сторону. Словно защищаясь от порыва ветра, который мог перевернуть всё в нём вверх дном, Учиха натянул одеяло до головы, и теперь были видны лишь торчащие кончики его волос.       — Так вот где ты прячешься, — ухмыльнулся Наруто и приблизился к его кровати. Рядом с ним слышалась ещё одна пара шагов, и Саске догадался, что они принадлежат Сакуре.       — Саске-кун, — тут же подтверждая его слова, произнесла она. — Мы с утра были в больнице, но нам сказали, что вчера ты покинул палату. Почему ты ушёл так внезапно? Ведь ты только очнулся. Тебе бы следовало полежать там ещё немного и окончательно прийти в себя. Неизвестно, как та техника, из-за которой ты пострадал, себя ещё проявит. Вдруг возникнут осложнения?       — Со мной всё нормально, — глухо проворчал Учиха из-под одеяла, а Наруто мигом скис, слыша, насколько унылый у друга голос. — Мне всё равно, где лежать — дома или в больнице. Всё одно и то же.       — Вот как, — Сакура опустила глаза, тоже ощущая, что напарник не намерен разговаривать. — Но Микото-сан сказала, что ты даже не ешь…       — Просто нет аппетита. И такое бывает, Сакура, — в его голосе послышалась насмешка, и это немного оживило Наруто.       «Он не расскажет, почему сбежал вчера так внезапно, — подумал светловолосый шиноби. — Может, мне бы и рассказал, но при Сакуре-чан не станет. Вероятно, это как-то связано с нападением?»       — Саске, а ты случайно не вспомнил, что случилось тогда на миссии? — серьёзно спросил Узумаки. Кокон, в котором лежал его напарник, зашевелился, будто тот пытался подтянуть колени к животу.       — Нет, не вспомнил, — так же глухо отозвался он, и Наруто разочарованно вздохнул.       — Ладно, пойдём, Сакура-чан. Похоже, ему лучше побыть одному, — разворачиваясь к двери, проговорил Узумаки. — Зря ты не пробовал сырников, которые приготовила твоя мама — они супер вкусные! И сейчас я собираюсь съесть все, чтобы тебе не досталось, — громко хмыкнув, Наруто покинул его комнату, намеренно топая ногами. Сакура, бросив печальный взгляд на кокон из одеяла, тоже вышла, аккуратно прикрыв дверь. Как только их шаги стихли, Саске немного спустил покрывало, ибо чуть не задохнулся под ним.       «И почему у меня такое чувство, будто я сейчас вел себя, как этот усуратонкачи? Абсолютно по-детски, — переворачиваясь на другой бок, где было попрохладнее, подумал Саске и снова закрыл глаза. — Сырники? Мама? Насколько я помню, с утра она занималась хозяйством и ей было не до готовки, значит…»       — Чёртов Наруто, ну и съешь их все! Всё равно… он снова… приготовит их для меня…       После семи вечера Микото чуть ли не каждую минуту поглядывала на часы. Обычно в будни кондитерская работала до восьми, однако она надеялась, что Итачи придёт пораньше. Женщина уже успела приготовить ужин, перемыть всю грязную посуду, отмыть плиту и раковину, и лишь после этого услышала, как Мадара довольно заурчал, встречая хозяина.       — Ох, ну наконец-то! — всплеснула руками Микото, подбегая к сыну. Тот нес что-то в руках, и мама не сразу заметила, что это сорванные с грядок несколько спелых томатов.       — Что-то случилось? — кладя их в чашку и опуская ту в раковину, спросил он. В небольшую кастрюльку Итачи налил воду и поставил её на огонь кипятиться.       — Я надеялась, что ты мне расскажешь — что, — сложив руки на груди, сурово произнесла мама. — Саске весь день не выходит из комнаты и отказывается есть. Даже его друзья не смогли вытащить его из постели, хотя ты знаешь, что у Наруто-куна шило в одном месте. Саске конечно же мне ничего не говорит, но ты-то наверняка знаешь! Вы опять что-то не поделили?       — Нет, просто… — вымыв томаты, Итачи аккуратно разложил их на столе и сделал на них крестообразные надрезы, — Шисуи рассказал ему о моих глазах.       — Что? — ахнула мама, приложив ладонь ко рту. — Рассказал про пересадку?       — И про отца тоже, — вздохнул Итачи, опуская помидоры в кипящую воду. Через несколько секунд он уже с лёгкостью снял с них кожуру и нарезал томаты небольшими дольками.       — И что же теперь будет? — стала тревожиться Микото, наблюдая за тем, как сын измельчает нарезанные алые дольки в блендере. — Как поведет себя Саске?       — Ну, пока он пытается отгородиться от всего мира, как видишь, — ухмыльнулся Итачи, сливая полученный томатный сок в высокий стакан, а после добавляя в него несколько капель оливкового масла, щепотку соли и чуть-чуть перца. — Такую правду нелегко принять, особенно, когда она ударила так неожиданно. Не знаю, что теперь он предпримет — будет так же ненавидеть меня, попытается уйти или окончательно запутается в себе. Этого я и боялся, — нахмурился Итачи, — боялся его страданий.       — Саске такой же сильный, как и ты, Итачи. Я верю, что если справился ты, справится и он, — внезапно бодро произнесла Микото. Она чувствовала облегчение от того, что это наконец-то свершилось, и мысленно благодарила Шисуи, что хотя бы он решился разрубить этот узел между упрямыми братьями.       «Хоть один нормальный человек есть в этом клане…» — добавила она про себя.       — Да, теперь ему остаётся только принять это. Несмотря на все мои попытки, тайное стало явным, — согласился Итачи и, к приготовленному матерью ужину, добавил этот стакан с томатным соком, — больше у него нет другого выхода, — забрав поднос с ужином, он поднялся наверх. Ударив костяшками пальцев два раза в дверь, Итачи открыл её и зашёл в комнату. Как и говорила Микото — Саске весь день провалялся на кровати, укрытый с головой в одеяло. Услышав, что кто-то вошёл, он невольно сжался. Сначала Саске думал, это это мама, но учуяв запах ванили и кофе, съежился в своём коконе ещё сильнее.       — Уйди, я не хочу никого видеть, особенно, тебя, — проговорил он под своим одеялом.       — Я знаю, — спокойно отозвался Итачи. Что утром, что вечером и провожает и встречает его Саске всё теми же словами. — Только оставлю ужин. Ты ведь весь день ничего не ел, — Итачи опустил поднос прямо на татами и снова выпрямился.       — Не хочу, — снова выдохнул Саске, — ничего не хочу… — его голос затих в тишине, и младший Учиха надеялся, что так же как и с утра старший послушает его и уйдёт. Однако на этот раз всё вышло иначе. Сначала он услышал шаги, затем — как скрипнула кровать, а потом и вовсе почувствовал, как рука скользнула под его кокон, а ладонь легла на лоб. Саске оторопел под своим «укрытием», не понимая, как Итачи может так просто с ним себя вести!       — Хм, жара у тебя нет, значит, ты просто мухлюешь, — убрав свою руку, сделал вывод старший брат. Пустота, которая зияла в Саске весь день, внезапно начала чем-то наполняться, будто на реке прорвало дамбу, и бешеный поток стремился влиться в иссохшее русло. Резко отбросив своё покрывало, он перевернулся на спину и разъяренно посмотрел на брата, лицо которого оказалось прямо над ним.       — Мухлюю? — схватив Итачи за воротник рубашки, он рванул его на себя так, что чёлка брата коснулась его щёк. — Да ты мне всю душу изорвал! Как по-твоему я должен вести себя после такого? Весело бегать по Конохе, как тот придурок, не знающий печали и горечи?       Ощущая, что эмоции снова взяли верх над Саске, Итачи несколько секунд молчал, плотно сжав губы и вслушиваясь в его частое дыхание, а потом расслабился.       — Если хочешь меня сейчас ударить или избить, выместив злость — можешь сделать это. Я не буду сопротивляться, — внезапно предложил он. Как обычно — хладнокровно и отрешенно, будто уже был готов терпеть боль. Саске, усмехнувшись, отпустил брата, а его руки упали на постель. Итачи выпрямил спину и теперь сидел рядом с ним, опустив голову так, будто смотрел в глаза.       — А раньше не мог это предложить? До того, как я узнал обо всём? — в низком голосе зазвучала привычная надменность Учихи. Однако для Саске такое расстояние было слишком большим, чтобы читать эмоции на бесстрастном лице, поэтому он снова схватил Итачи, на этот раз за руки и заставил склониться.       — Это правда? — сбив дыхание, спросил Саске. — То, что рассказал Шисуи?       — Да, всё правда, — согласился Итачи. — И про глаза, и про отца, и про Акацки.       — И как всегда, я узнаю это не от тебя, — разочарованно произнёс Учиха-младший, не понимая, как Итачи может оставаться таким спокойным. Он ведь так старался сохранить это в тайне! А теперь? Что он чувствует теперь? Досаду, страх, недовольство, отторжение? Саске даже предположить не мог, какого рода эти эмоции, ибо абсолютно не понимал ни чувств, ни мотивов брата.       — Но если… — продолжил Саске, пытаясь разобраться во всём этом, — если ты отдал мне свои глаза… из-за того особенного чувства, о котором ты мне говорил, тогда почему неделю назад на миссии ты пытал меня? Так, что я не смог очнуться несколько дней. Ты хотел сделать мне больно?       — Хотел, — не раздумывая ответил Итачи, а внутри Саске всё замерло. — Не знаю, в чём было дело. То ли в полученном Шарингане, то ли в том, что я снова был членом Акацки. Благодаря тем глазам я вновь почувствовал свою силу и хотел воспользоваться ей на тебе. Да, Саске, Шаринган диктовал мне это, подменяя одни чувства другими. Тогда мне действительно хотелось сделать тебе больно, унизить и опустить, как ты всё время опускал меня. Хотелось, чтобы ты познал те муки, в которых я провёл эти двенадцать лет. И, в конце-концов, рухнуть во тьму. Ты не должен был проснуться так быстро и вспомнить обо мне, но я сам не смог долго держать тебя в той клетке и собственноручно открыл дверь. Хотя отчасти за своё пробуждение ты должен благодарить Наруто: именно он заставил меня навестить тебя. А дальше я уже сам не смог сдержаться. К тому же, в тех глазах не было и трети моей истинной силы. Будь у меня настоящий Шаринган — свой собственный, ты бы не выдержал и секунды.       Саске усмехнулся во второй раз и опять отпустил его, расслабившись на кровати.       — Значит, я ещё легко отделался? Тогда я не могу представить твою истинную силу. Ты слышал, как я кричал, видел, как мне было больно. Неужели могло быть ещё больнее?       — Могло, — коротко ответил старший брат.       — А почему ты бил по этим глазам? — Саске невольно коснулся своих век, — по собственным бесценным глазам. Разве они не дороги тебе?       — Порой я ненавижу эти глаза, — внезапно произнёс Итачи и тоже коснулся кончиками пальцев век юного шиноби. Младший Учиха невольно замер: говоря о таком, Итачи мог выкинуть что угодно, а сейчас Саске впервые за всё время снял свою защиту перед ним. И впервые брат соизволил прикоснуться к нему. — Будто они виноваты во всём, что произошло, — старший Учиха сел поудобнее и теперь положил обе ладони на веки Саске.       — Мама сказала, что у тебя болят глаза, — внезапно младший брат почувствовал неясное тепло, и резь в глазах, что преследовала его весь день, мгновенно утихла.       — Что ты сделал? — насторожился он, когда Итачи убрал руки.       — Передал немного своей чакры. Это успокоит боль, — ответил старший брат и вытянулся на кровати рядом с младшим. Саске, вслушиваясь в свои ощущения, действительно удостоверился, что жжение исчезло. Он с сомнениями посмотрел на брата, пытаясь отогнать от себя мысль, что теперь придётся находиться с ним постоянно, ибо его глазам будет спокойно лишь с Итачи. Развернувшись к нему, он невольно прижался лбом к его плечу, стараясь разобраться в собственных эмоциях. Обычно его каждый раз пробивало, стоило Итачи заговорить с ним или коснуться, а сейчас, после недавнего короткого всплеска, он каким-то образом пришёл к спокойствию. Неужели что-то начало меняться?       — Почему ты не рассказал обо всём Четвёртому? — через некоторое время спросил Итачи, нарушая тишину. Саске, приоткрыв глаза, отвлёкся от своих мыслей и вернулся в тот день. То ли ему это привиделось, то ли глаза показали истину, но в тот день, кажется, он стал немного понимать своего брата.       — Я ведь действительно совершил преступление и нарушил своё обещание. К тому же, был готов добровольно сдаться.       — Твои глаза не позволили мне, — ответил ему Саске, удивив брата. — Они показали мне истину, показали, что случилось в тот день, показали твои чувства. Тогда вся твоя боль охватила меня, и я не смог предать тебя ещё раз.       «Ещё раз?» — невольно подумал Итачи, но не стал спрашивать, когда были остальные разы.       — Точно не хочешь есть? — вместо этого он сменил тему. Саске молчаливо мотнул головой. Он ничего не делал, провалявшись в кровати весь день, а чувствовал себя уставшим.       — Тогда выпей хотя бы томатный сок, — предложил старший Учиха.       — Томатный сок? — Саске приподнялся и с сомнениями посмотрел на поднос. Стакан с алой жидкостью там действительно был.       — Да, я только что сделал его из наших томатов. Подумал, что ужинать ты не станешь, но хотя бы сок выпьешь.       — Тч, — поморщился Саске, скосив на него глаза, — снова играешь в старшего брата?       Итачи лежал на спине, а его глаза были открыты, словно он смотрел в потолок. Лицо как обычно отрешенное и практически бесцветное, однако губы напряжены больше, чем обычно.       — А я больше не могу быть им? — произнёс Итачи, будто спрашивал самого себя. — Дай мне хотя бы шанс.       Саске, окинув его хмурым взглядом, перебрался через него и спрыгнул с кровати. Подошёл к подносу с едой, взял стакан томатного сока и практически залпом осушил его, отмечая очень приятный островатый привкус.       — Итачи, ты знаешь, что в твоём присутствии я никогда не был спокоен, — смотря на опустевший стакан, медленно начал Саске, — просто физически не мог контролировать себя, ибо стоило тебя увидеть или услышать, как эмоции пробирали меня и брали надо мной верх. Держать себя в руках становилось невыносимо, но я старался. Старался, чтобы моя ненависть была такой же ледяной, как твоё равнодушие. Но она пылала во мне, и как бы я ни пытался, никак не мог её обуздать. Сейчас, как видишь, мы впервые за всё время говорим спокойно и меня не трясёт, как прежде. Как думаешь, что произошло? Ненависть к тебе исчезла? Или я смог обуздать её?       — Ты говорил мне прежде, что такое сильное чувство не может исчезнуть за один день, так что, наверное, второе, — ответил старший брат.       — Нет, ни первое, ни второе, — возразил Саске, опустив стакан на поднос, — потому что появилось третье. Ненависть не исчезла, и контролю я не смог научиться, но это возникшее третье смогло её подавить. Но что такое это третье? Я до сих пор не понял даже его оттенка. Это что-то тёмное, что снова утащит меня в бездну? Или светлое, что поможет отыскать путь к небу? Я не знаю, что будет дальше — с тобой, со мной, с моими чувствами. Я уже не знаю, что испытываю к тебе — то ли ненависть, то ли отчаяние. Я даже недавно вспоминал о любви — осталась ли хоть капля в израненной душе? Или ты уничтожил всё, до последней крупицы? Мне постоянно снятся сны о детстве, и я всё больше убеждаюсь, насколько же сильным было то чувство, и как оно смогло породить ту необъятную ненависть. Но сможет ли что-то настолько тёмное, как ненависть, возродить любовь? Пока я не разберусь в себе и своих чувствах, Итачи, ты не можешь быть моим братом, — подвёл итог он.       — Что ж, другого я от тебя и не ждал. Всё верно, Саске, — выслушав его рассуждения, старший Учиха поднялся с кровати и, пройдя мимо брата, потрепал его по голове. После чего забрал поднос и ушёл.       — Да, мы по-прежнему никто друг для друга, — прижавшись к закрытой двери, Саске съехал по ней вниз и, обхватив колени, спрятал в них голову. Постепенно последние эмоции угасли, и им завладела всё та же пустота, даря спокойствие и свободу, которая была ему не нужна.