Ложь закрытых глаз

      Сегодня Саске проснулся очень рано, ещё до рассвета. Комната была наполнена сумраком, однако уснуть шиноби больше не смог. Перевернувшись на спину, он закинул руки за голову и отяжелевшими глазами стал смотреть в потолок. Его посещали разные мысли: о себе, о брате, о миссиях и напарниках, об отце, о матери, о своей дальнейшей жизни. Накануне всех этих событий Фугаку прислал ему сообщение, в котором говорилось, что он уладил свои дела наполовину, так что Саске пока придётся остаться в Конохе. Тот, впрочем, уже и думать забыл об отце и его махинациях — то, что происходило здесь, было гораздо важнее.       Свет медленно наполнял комнату, за окном петухи один за другим устроили перекличку. Услышав осторожные шаги в коридоре, Саске напрягся и выпрямил спину. Он сделал это непроизвольно, и когда шаги стихли, рухнул обратно на кровать. Пролежал минуты две, а потом снова выпрямился и на этот раз поднялся на ноги. Он так и уснул во вчерашней одежде, поэтому сверху надел лишь олимпийку и застегнул её прямо под подбородок. Спустившись вниз, Саске обулся и вышел во внутренний двор. Он тут же поёжился от утренней прохлады и пожалел, что не надел тёплую куртку или хотя бы зеленый жилет шиноби. Однако как истинный ниндзя смог расслабиться и синхронизироваться с погодой.       Итачи уже был в хлеву. Подготавливал корову для дойки, очищал её вымя, держа рядом с собой металлическое ведро. Почувствовав, что Саске стоит в дверях и смотрит на него, старший Учиха прервался и выпрямил спину.       — Не спится? — негромко спросил он, подставляя ведро под вымя. Саске, продолжая хмуриться, подошёл ближе и облокотился на брусья стойла, где находилась эта корова.       — Да, — коротко ответил он, глядя на брата сверху вниз. — Ты каждое утро этим занимаешься?       — Иногда прошу маму, после ночных миссий, но в основном всё делаю сам, — ответил Итачи, ощупывая вымя руками и сжимая соски. В ведро тут же брызнули первые струи молока, и Саске невольно опустил глаза, глядя, как белая жидкость постепенно покрывает всё дно.       — И тебе не надоело всё это? Такая жизнь, — спустя некоторое время спросил младший Учиха. Ведро уже успело наполниться наполовину, настолько быстро и слаженно работали руки Итачи.       — Нет, я привык к этому ритму, — покачал головой старший брат. — Сначала всё это было в тягость — рано вставать, совершать изо дня в день одно и тоже, порой даже толком не высыпаться. Учиться, работать, делать дела по дому, выходить на миссии… Иногда я уставал так, что просто дойдя до кровати падал на неё. Но во всём этом был свой плюс — в голове не оставалось мыслей и времени думать о чём-либо, — он слабо улыбнулся. — Сейчас с этим сложнее. Может, ты хочешь попробовать? — вдруг спросил он, когда ведро почти наполнилось. Саске даже невольно отшатнулся.       — Нет, я лучше уберусь в хлеву, — забормотал юноша, тут же отходя к другому стойлу и хватаясь за вилы, чтобы убрать весь навоз.       — Ты никогда этого не делал. Уверен, что справишься? — рассеянно спросил старший Учиха, слыша странные звуки.       — Справлюсь, — процедил Саске из другого угла. Итачи, забрав с собой надоенное молоко, вернулся в дом, несколько удивленный тем, что младший Учиха решил убрать навоз. С ним это настолько не вязалось, что молодой человек поспешил вернуться обратно, чтобы его брат ненароком не убил коров вилами.       — Что ещё нужно сделать? — резко спросил юный Учиха, когда Итачи вернулся. Тот, конечно же, не мог проверить результат его работы, однако решил поверить своим ощущениям.       — Заменить подстилки, воду в поилках и корм в кормушках, — проговорил Итачи, — пока я вывожу коров на пастбище.       — Ладно, — Саске согласился и на это. — Не думай, что я вдруг решил помочь тебе, — на всякий случай произнёс он, когда старший брат выводил скот. — Просто с утра всё равно нечего делать.       — Да, да, я так и подумал, — ухмыльнулся Итачи, направляясь вместе с коровами на пастбище.       Оставшись один, Саске старался как можно быстрее закончить работу, на которую сам каким-то образом напросился. Он на самом деле не планировал помогать брату, просто хотел взглянуть на него сегодня и понять, изменилось что-то в самом Саске за ночь, или нет.       «По-прежнему не могу находиться с ним рядом, — пришёл к выводу юный шиноби, вороша сено и меняя в поилках воду. — Если раньше меня переполняла ярость и ненависть, то теперь будто душу скручивают. И глазам тяжело. Они больше не болят, но я ощущаю их тяжесть, будто они сделаны из свинца».       Услышав, что Итачи возвращается, Саске быстро наполнил кормушки и невольно застыл посреди хлева, когда брат показался в дверях.       — Всё сделал? — глаза Итачи как обычно были опущены, и Саске невольно последовал его примеру, будто его голову тянули вниз.       — Да, как ты и сказал, — глухо ответил юноша. Он заметил, что брат держит в руках ведро, уже другое, не для молока.       — Если у тебя ещё есть время, можешь покормить свиней и кур? — попросил он, опустив это самое ведро, в котором была еда для скота. Саске молча кивнул, а опомнившись, коротко сказал «да».       — Я благодарен за помощь, — ровно ответил Итачи. — Если что, до восьми я буду в огороде, — он несколько помедлил, будто хотел ещё что-то сказать, однако промолчал и отправился к грядкам. Саске, судорожно выдохнув, прислонился к стойлу.       «Мы как два человека, говорящие на разных языках. Не понимаем друг друга. А я, к тому же, ещё не понимаю и себя. Зачем я пришёл сюда, если так хочу уйти и не встречаться с ним?»       Стараясь больше не заниматься самокопанием, Саске забрал это ведро и отправился к загону, где семья держала свиней. Слыша их хрюканье и глядя на трясущиеся большие уши, подрагивающие пяточки и болтающиеся хвостики, Саске невольно усмехнулся, вспомнив недавний сон, где Итачи утверждал, что он похож на поросёнка. Сейчас за такое сравнение он явно не поблагодарил бы брата, ибо свиньи в загоне были здоровыми и розовыми, явно выращенными на убой. Поодаль от них в другом конце загона находились ещё две особи, но они были поменьше и покрыты серой шерстью, отчего казались гораздо милее.       «Интересно, Итачи сам их убивает? — отправляясь в курятник, подумал Саске. Он вспомнил, как брат не так давно принёс на кухню кур со свёрнутыми шеями. — Ему хоть немного жаль их, или нет? Ведь всё-таки, он кормил их каждый день, убирал, заботился о них. Наверняка чувствовал привязанность к ним. Даже я, смотря на этих беспомощных тварей, не решился бы на убой».       — Ах, да, — высыпав курам пшено, пробормотал младший Учиха. — Он же не видит их жалобных взглядов. Может так действительно легче. Хотя я этого не понимаю.       Наверняка сердце этой несчастной свиньи вздрагивает от радости, когда хозяин приносит ей еду, или меняет воду в поилке. А в один прекрасный день вместо еды в его руках будет топор или нож. И радостное ожидание свиньи вмиг обернётся диким страхом, когда её силой будут тащить из загона. Она будет визжать и отбиваться, но в итоге взмах топора или удар ножа решит её судьбу. И так добрый хозяин обернётся палачом.       — Саске? — удивилась Микото, когда младший сын зашёл в дом с внутреннего двора. — Ты уже проснулся?       — Два часа назад, — процедил тот, чувствуя острую необходимость принять душ.       — Неужели вы… были вместе? — тоже ощущая от него запах навоза, ахнула Микото. Саске, окинув мать хмурым взглядом, мотнул головой. К матери он тоже испытывал противоречивые чувства, хотя они были менее яркими, чем к брату. Когда Саске узнал, что Итачи слеп, она могла бы ему рассказать и о причине этой слепоты, но опять умолчала, храня тайну старшего сына. Говорят, что обычно в семьях больше любят младших детей, но Саске был уверен, что сердце Микото принадлежит старшему сыну. Нет, конечно же, Саске она тоже любила, но ради Итачи могла пойти на многое. Даже обманывать одного в угоду второму. Саске не винил её за это. Он понимал, что за двенадцать лет, проведенных в разлуке, старший сын будет ей дороже младшего, а уж тем более ослепший сын, который нуждается или по крайней мере нуждался в детстве в постоянной заботе и любви. Даже если бы они росли вместе, Микото всё равно отдавала бы больше чувств Итачи. Быть может поэтому он стал так похож на неё. По крайней мере, хотя бы наполовину.       — Вместе, но всё же по отдельности, — пробормотал Учиха-младший. — Я не понимаю его, а он — меня. Нам тяжело найти общий язык даже после того, как я узнал обо всём.       — Саске, я рада, что это произошло, — призналась Микото, виновато улыбаясь. — Рада, что хотя бы одна из стен между вами рухнула. Прости, что не я рассказала тебе всю правду…       — Ты не предала его, это важнее, — прервал мать Саске. — А я, похоже, ради него предал саму Коноху, — обойдя удивленную Микото, юноша поднялся в свою комнату и, достав из шкафа чистую одежду, отправился в ванную. Насчёт последнего он не солгал: теперь, трезво оценивая ситуацию, Саске не знал, правильно ли он тогда поступил. Скрыть от Хокаге подобный факт — само по себе преступление против деревни. Да, чувства не позволили ему тогда предать брата, но по сути он сам совершил серьёзный проступок, укрыв его.       «Как я могу гарантировать то, что Итачи снова не примкнёт к Акацки? Скрыв правду от Четвёртого, я инстинктивно гарантировал то, что подобное не повторится. Поручился за него. Ведь тогда нет смысла его выгораживать, ибо если это произойдет снова, то я тоже стану отступником».       — Четвёртый тоже странный, — ворчал Саске, одеваясь и убеждаясь, что от него больше не пахнет навозом. — Если он догадывается, что Итачи был там, почему он не предпринял никаких мер? Ведь он действовал против Конохи! Как можно было всё спустить с рук? Или… — Саске внезапно остановился, ибо его посетила неожиданная мысль. — Он верит, что я смогу что-то изменить? — юноша невольно усмехнулся, — теперь понятно, в кого этот усуратонкачи пошёл.       Собрав школьную сумку и спустившись вниз, Саске невольно замер, проходя мимо кухни. Его мать как обычно крутилась возле плиты, хлопоча по хозяйству, а брат, сидя за столом, осторожно намазывал на поджаренный хлеб масло. Закончив с этим, он протянул руку, намереваясь взять баночку клубничного варенья, однако не мог её найти.       «Правее», — так и хотелось сказать Саске, однако слова застряли у него в горле, перекрываясь другими чувствами. Когда Итачи расслаблялся и не использовал свои сенсорные способности или чакру, то выглядел очень жалким, и Саске это душило и раздражало, возвращая в то прежнее неуравновешенное состояние.       — Ох, Саске, — заметив сына, произнесла Микото. — Ты собрался в школу?       — Да, — коротко ответил тот, поправляя рюкзак на плече.       — Но разве тебе не следует ещё полежать? — забеспокоилась мама. Итачи, наконец, нашёл банку и толстым слоем стал намазывать сладкое варенье на тост.       — Нет, я уже в норме, — так же быстро проговорил младший Учиха.       — Позавтракаешь? — ласково спросила Микото, тоже присаживаясь за стол и убирая с края тарелку с фруктами, чтоб старший сын случайно не смахнул её. Саске взглянул сначала на неё, затем на брата, который сидел прямо, а его профиль будто был выточен из камня, и нахмурившись, мотнул головой.       — Нет, в школе поем, — проговорил он и сразу же направился к выходу. Эта сцена вызвала в нём противоречивые эмоции и затронула глубины души. Она напомнила картинку из прошлого, когда вся семья собиралась за завтраком. Мама готовила, отец читал газету, а Итачи играл с братом в гляделки или вёл бой ногами под столом, до тех пор пока Фугаку на них не прикрикивал и не велел есть.       «Прямо как идеальная семья, — по дороге в школу, подумал он. — Только отца не хватает. В Итачи не осталось ни капли эмоций, и лишь мама старается воссоздать эту разрушенную семью. Зачем? Уже не будет, как прежде. Мы стали другими, а кое-что уже не вернуть никогда. Будто эта мелочь вроде совместных завтраков сделает из нас прежнюю семью…»       — Саске! — не успел юноша дойти до класса, как в коридоре его нагнал Наруто и, непринуждённо закинув ему руку на плечо, широко улыбнулся. Учиха нахмурился, поначалу думая его оттолкнуть — с каждым разом этот тупица позволял себе всё больше и больше фамильярности, будто они закадычные друзья. Но, увидев его взгляд, остановился. Такого стремления к жизни, такой энергии, такого огня, ярких эмоций не было ни в одних глазах его семьи.       «Легче создать новую, чем собирать разбитые осколки», — невольно подумал Саске, ощущая странное тепло, исходящее от этих лучистых голубых глаз. Забытое чувство, что он испытывал когда-то в детстве.       — Тебе же, вроде, полагался постельный режим, — весело произнёс Узумаки, ощущая себя ещё увереннее оттого, что напарник его не отталкивает. — Ты хотел валяться дома? — напомнил он.       — Я за один день чуть с ума не сошёл, так что хватит с меня валяний, — пробурчал Учиха, всё же немного пытаясь отстраниться — тот был слишком близко. — Лёжа в постели я только зря трачу время, которое могу посвятить тренировкам, — надменно добавил он.       — Узнаю нашего Саске, — звонко рассмеялся друг, а юного Учиху снова что-то задело в его словах.       «Нашего? Он ведь имеет в виду седьмую команду?»       — Кстати, Саске, — Наруто внезапно понизил голос и заговорил очень тихо, ещё плотнее прижимаясь к однокласснику. Теперь тот даже если бы захотел, не смог отстраниться. — Ты ведь вспомнил, верно? Что произошло на миссии. Поэтому так внезапно убежал из больницы — ведь с утра всё было нормально. Понимаю, вчера ты не хотел говорить при Сакуре-чан… — отмечая его мрачность на лице, добавил Наруто. — Но мне ты можешь рассказать — я выдержу всё.       — Нет, — глядя прямо перед собой, выдохнул Саске. Наруто, насупившись, опустил руку и встал напротив него, смотря в глаза.       — Почему? Ты не доверяешь мне? — хмуро спросил он. — Я считаю тебя своим другом, Саске, и не предам тебя ни при каких обстоятельствах. Если хочешь, чтобы я молчал — я буду молчать. Никто не узнает: ни Сакура-чан, ни Какаши-сенсей, даже мой отец. Если ты боишься показаться слабым — в этом нет ничего зазорного. Я тоже слаб, потому что не смог тогда помочь тебе и завалил миссию. Если боишься признать ошибку — наоборот, не надо молчать. Мы исправим её вместе!       — Дело не в этом, — невозмутимо ответил Саске. — Да, я действительно вспомнил, что произошло тогда на миссии. Это было гендзюцу. Чрезвычайно мощное и реалистичное гендзюцу, которому я не мог противостоять. Да, я оказался слишком слаб, а мой противник — сильнее, чем я предполагал. Но это всё, что я могу тебе сказать. Потому что если скажу больше, то предам самого себя, ибо я обещал молчать.       — Хм, как странно, — почесав затылок, пробормотал Наруто. — Но отчего-то я тебя понимаю, — внезапно улыбнулся он, и Саске опять ощутил то невесомое тепло от его улыбки. — Если ты обещал, то действительно стоит сохранить тайну. Иначе все мои слова, о которых я говорил ранее не будут стоить ничего. И всё-таки, Саске, — Наруто с любопытством осмотрел его с ног до головы. — Как ты изменился!       — Тебе показалось, болван, — оттолкнув его, Учиха быстро прошёл в класс и сел за свою парту. Его немного озадачило то, с какой лёгкостью он произнёс это «друг». У Наруто было много друзей. Сакура, Шикамару, Сай, Нейджи, Хината, Ино, Рок Ли, Киба, Чоджи, Тентен, Шино. Практически вся Коноха знала Наруто. Он даже слышал, что молодой Казекаге и тот считал его своим другом. А вот у Саске не было ни одного друга. Ни в прошлом, ни в настоящем. И он не собирался становиться «одним из» многочисленных друзей Наруто. Растворяться в этом море и исчезать, словно пылинка. Нет, Саске не нужны были такие отношения. Вот если бы Наруто, как и он, был один, тогда, возможно, между ними и появилась бы связь, построенная на обоюдном одиночестве. Но…       Саске перевёл взгляд на Узумаки, который, сидя на ряд левее него, смеялся над чьей-то шуткой. Наруто был простым. До ужаса простым и открытым. Все его эмоции можно было прочитать по лицу, он никогда не унывал и шёл вперед, даже заведомо зная, что не справится. Он привык падать и поэтому от каждого падения было не так больно. А для Саске, который постоянно стремился ввысь, любое падение было сродни грандиозному потрясению, которое он переживал очень остро, и каждое из них оставляло болезненный отпечаток на душе. Однако эта простота Наруто, его неустанная настойчивость и открытые эмоции привлекали людей. Без таких людей, как Наруто, ярких и тёплых, словно солнце, мир бы не мог существовать. Они согревают, дарят своё тепло каждому, вне зависимости от того, друг это, или недруг. Да, он действительно был готов помогать даже своим врагам и соперникам, если находил в их душе хоть частичку света. А, Саске, погруженный во мрак, жаждал этого тепла и света больше других. Сам не замечая того, он тянулся, впитывал эти лучи, согревался в них и искал их в других людях. Но лишь в Наруто находил эту невероятную теплоту и покой.       И, похоже, что не он один.       Итачи, проживающий во тьме день за днём, тоже искал этот свет. Но ему было проще, потому что человек, похожий душой на Наруто, всегда был рядом с ним. Был его другом, напарником, коллегой и просто человеком, дополняющим его во всём. Саске всегда остро чувствовал эту связь, когда видел их вместе. Но ещё острее он ощущал, что даже отголосков этой связи между ним и братом — нет. Как нет и той связи, что возникла у Итачи и Наруто. Саске вспомнил об этом, гуляя после занятий по главной улице Конохи. Когда уроки закончились, Наруто предложил ему вместе потренироваться, однако Учиха отказался и отправился восвояси. Тогда Наруто перекинулся на Сакуру, но не стал предлагать ей тренировку, зная, что больше сможет угодить ей чем-нибудь вкусным. Конечно же за этим вкусным они отправились не в Ичираку рамен, в кондитерскую. Здесь их и застал погруженный в свои мрачные мысли Саске.       Остановившись напротив кондитерской, он смотрел на друзей сквозь большие окна-витрины. Наруто и Сакура сидели за столиком. Перед ними стояло по пирожному и по чашке кофе. В руках оба держали чайные ложечки. Узумаки размахивал ей, словно дирижёр, а Сакура, прикрывая рот рукой от смеха, указывала этой самой ложкой на напарника. Похоже, усуратонкачи выдал настолько остроумную шутку, что развеселил своих собеседников.       Да, за этим столиком была не только Сакура, но и Итачи. Он сидел вместе с ребятами, перед ним стояло пирожное и чашка кофе. Он улыбался. И эта улыбка не была похожа на его привычную маску вежливости и учтивости, которую старший Учиха надевал постоянно при работе с посетителями. Нет, эта улыбка… была настоящей. Наверное, Саске потрясло это не меньше, чем все предыдущие события. Его грудь сразу чем-то обожгло, и это жалящее чувство захватило всё его тело, а в глазах непроизвольно вспыхнул Шаринган. Саске с трудом, но удалось погасить его, понимая, что он испытывает.       Зависть. Вот что он постоянно чувствует, видя Наруто в этом месте. Это была не ненависть к Узумаки, не раздражение, не гнев, не ярость, а только зависть. Саске никогда не презирал и не ненавидел этого парня, а лишь завидовал ему всем своим израненным сердцем. Потому что брат так свободно и непринужденно ведёт себя с ним и улыбается. Сегодня утром за завтраком Итачи был похож на каменную статую, а здесь ведёт себя как живой человек. Нет, эмоций он не лишился, только пробудить их может свет и тепло, а не бесконечная тьма, что поглотила душу Саске.       Находясь рядом с младшим братом, старший никогда не улыбался и не проявлял эмоций. Прежде Саске думал, что это потому, что Итачи плевать на него. Что юный шиноби для него лишь пустое место, не более, чем букашка, которую легко раздавить. Но теперь, узнав ту истину, что показали ему собственные глаза, Саске понял, почему брат не улыбается ему.       Потому что ему нестерпимо больно находиться рядом с Саске, как и Саске рядом с ним. Не видя его лица, но слыша голос, чувствуя запах, Итачи каждый раз вспоминает о том ужасе, что испытал в детстве. Каждый раз винит себя за то, что разрушил семью, бросил своего младшего брата и стал для него самым ненавистным человеком. Каждый раз сталкиваясь с Саске, он вспоминает об утерянном прошлом, и о чувствах, что погибли в нём навсегда. У него нет сил улыбаться, нет сил говорить. Единственное, что он может — лишь спрятать свою горечь за той бесстрастной маской, которая защищает не только его, но и самого Саске. От чувств, которые каждый раз всё мучительнее сдерживать внутри.       «Вот почему он ничего мне не говорил… — внезапно дыхание Саске перехватило, а грудь сдавило так, что он был вынужден прижаться к стене ближайшего дома. — Не рассказывал ничего о глазах и семье. Потому что хотел, чтобы я сгорал в ярости, нежели страдал от осознания безысходности. Когда я ненавидел его, у меня была цель и были силы, был смысл жить дальше, становиться сильнее, чтобы одолеть его. Теперь же, узнав обо всём, у меня не осталось ничего, кроме пустоты. Которая заполняется лишь бесконечной горечью и отчаянием, стоит мне увидеть его, а ему — услышать меня. В нас нет света, одна тьма пожирает сердце, и стараясь прогнать её, мы так тянемся к людям, подобным им», — снова остановив свой взгляд на Наруто, Саске судорожно вздохнул и прикрыл глаза.       — Да, они дарят нам свет и тепло, но не способны возродить его в нас. Когда они рядом, мы будто живём, а когда их нет — снова опускаемся во тьму. Тогда что же способно дать нам то, чего мы так искренне жаждем?