***
Мун зашла в здание в наушниках и пряча взгляд зеленых глаз. К сожалению, остаться без внимания у нее не получилось. Она почувствовала сильную руку на своей талии и запах дорогого парфюма. Ментоловые сигареты, что так отпечатались у нее в легких, и стаканчик кофе в другой руке парня. Ш-и-с-т-а-д. Ее личное несчастье. — Эва-а-а, — он в привычной манере растягивает ее имя, как бы пробуя на вкус. Снова и снова. Своим сладким голосом, от которого коленки дрожат. Она не видела его месяц. Она не чувствовала его месяц. Его не было в Ниссен месяц. Они друзья. Наверное. Точнее, она не знает, кто они. После последнего поцелуя на вечеринке кажется, у Тео [тот, который блондин в пенетраторах], которая была почти два с половиной месяца назад, Кристофер больше не целовал Эву. Заставлял есть, успокаивал, забирал у нее таблетки, лезвие, доставал из петли, но не целовал. Пел колыбельную на ночь, читал сказки и говорил, что убьет того, кто это с ней сделал. И он действительно чуть не убил Юнаса. Если бы не сердобольная Эва, то Крис сидел бы в тюрьме, а Юнас лежал бы под землей. Эва не знает, кто они друг другу. Она молчит, когда ее спрашивают об этом подруги. Эва молчит, когда он приходит к ней домой пьяный в стельку и говорит, что никого ближе нее у него нет. Что никого дороже нее у него нет. Говорит, какая она красивая, что она замечательная. И каждый раз, после очередной драки, Эва обрабатывает его побои, а потом плачет. Плачет от того, что не может вернутся к нормальной жизни. К нормальной себе.***
Кристофера не было месяц и он ощущает, как Эва с-н-о-в-а похудела. Он чувствовал ее выпирающие ребра и тяжело вздохнул, прижимая ее ближе к себе. — Ты совсем не слушаешь меня, малышка Мун, — он провожает ее до кабинета. Она молчит, но он чувствует, как под ее свитером бегают мурашки, как она напряглась, но когда узнала его [по запаху, блять. с каких пор Шистад чувствует ее запах за километр и так любит вишню?], то расслабилась. Молчит, но он знает, что скучала. Знает, что рыдала ночами, что истерила, и ему жутко стыдно, что пришлось уехать к родителям на месяц и оставить ее одну. — Я отвезу тебя сегодня домой, не задерживайся после уроков, — целует ее в лоб и уходит. А хотел бы поцеловать в губы, но он сдерживает себя. Шистад в конце концов признал, что он нуждается в ней. Очень нуждается. Он практически не спал, потому что под боком не было этой рыжеволосой девчонки, ему было скучно, и он уже как два месяца ни с кем не спит. Никто бы не поверил, если бы знал, что у Шистада уже два месяца не было секса и даже поцелуя. Практически все вечера и ночи он проводит с ней. С девочкой – солнцем, которая по ночам истерически кричит и прячется в ванной. Она говорит, что её солнце больше не греет, но это ложь. Полная чушь. Крис ненавидит, когда она так говорит. Он ненавидит, когда она унижает себя, когда плачет из-за тех, кто недостоин ее слез. Он готов вырвать сердце каждому, кто обидит ее. И он сделает это себе, если причинит ей боль.***
Весь день рыжая пыталась скрыться от всех. От пристальных взглядов подруг, от вопросов Нуры, от презрительных взглядов тех, кто называет ее «подстилкой Шистада» и «пенетраторским мясом». Она сгорала внутри и восставала из пепла в ту же секунду. Эва хочет быть любимой. Хочет любить. И она любит, но только не себя. Любит Кристофера. Л-ю-б-и-т. И, боже, она чертовски боится этого, потому что если скажет, то это убьет ее. После уроков Эва подошла к машине, у которой стоял шатен и курил. Запах ментоловых сигарет, таких уже-любимых, она почувствовала как только прошла половину площадки перед школой. — Ждешь, — голос надламывается. — Жду. Конечно жду, Эва-а-а, — и коленки подкашиваются от того, как он тянет ее имя. Три буквы, его голос – и Эва тонет. Захлебывается и не дает слезам волю, а лишь проглатывает комок, который просится наружу, — я отвезу тебя домой, садись, — открывает перед ней дверцу, как истинный джентльмен и ждет, когда леди сядет. Тело ломит, но Эва садится на такое уже родное переднее сиденье черной ауди. Наблюдает, как он садится на водительское место, следит за его движениями, рассматривает черты лица, руки и млеет, потому что он — чертов Апполон. Когда они доехали до её дома, то просидели в машине еще минут пятнадцать в полной тишине. Эва смотрела на свои худые ноги, которые теперь может даже она обхватить ладошками и еще останется место. Когда Шистад пару месяцев назад забирал ее из больницы, то все, что гремело в её голове тогда, так это диагноз. Привет, анорексия. Тишину нарушил Кристофер. — Я не знаю, приеду ли я сегодня к тебе. Вильям говорил, что Якудзы хотят переговорить, и ты, возможно, уже будешь спать, когда я освобожусь. Не хочу будить тебя, но если будет не слишком поздно, я приеду. Обещаю, Мун, — и эти его слова отдаются у нее в голове эхом. С каких пор он ей обещает? С каких пор он ей что-то должен? Что случилось с мальчиком масс-медией, что уже которую неделю ночует у нее? — Все в порядке, я могу справиться сама, — на самом деле, не может. Эва боится, что он увидит новые увечья на её теле. Он злится, когда замечает их. Он кричит, а она плачет. Плачет, потому что не может остановиться. Кристофер смотрит ей в глаза и медленно вздыхает, чувствуя запах ванили и вишни, которую в детстве терпеть не мог: — Позвони мне, если нужна будет помощь. Я тут же приеду, знаешь же. И Эва знает. Молча кивает и выходит из машины. Медленно идет к двери, считая шаги. Десять. Вставляет ключ в замочную скважину. Щелчок. Снова щелчок. Эва кидает на пол рюкзак и спускается по этой самой стене. Тяжело дышать, в глазах предательски щиплет. Она слышит, как он уезжает. Кричит. Она снова кричит, сжимая руки в кулаки, оставляя на ладошках ранки от ногтей. Кричит, потому что боится. Боится себя и этой пустоты вокруг.