грехи юности

Пробудившийся Бьякуган показал ей не только чакру и мир за десяток километров – обнаженное тело сидящего в гостиной Иноджина, начавший развиваться эмбрион под сердцем Хинаты, заточенного внутри Наруто Кураму и отголоски этой же силы в брате. Эти глаза сделали мир прозрачным, лишили её чистоты и искренности побуждений, подарили философию жизни. Химавари – нежный ребёнок солнечного героя-шиноби и мягкой Принцессы древнего клана – оказалась проклята всевидящим взглядом и слабостью сомнений, пронзившей сердце, которая после стала её грехом. И Химавари проснулась. Вздрогнула, как от удара, широко раскрыла глаза, улыбнулась. Вены на висках напоминали ей о матери, в глазах рябило и плыло, голова полнилась усталостью и вязкой тягучей болью. Химавари думала – это от нервов. Недавно мать рассказала ей о своей счастливой беременности, нежно касаясь живота, скрытого персиковым фартуком, и её жизнь немного разошлась швами и перевернулась. Боруто воспринял это так ровно, будто ждал подобной новости больше, чем новой миссии и переезда в отдельную квартиру. Было горько – будто выпить полный стакан свежевыжатой полыни. Этого ребёнка ждали все – отчужденный отец, вечно занятый на работе, дедушка, отошедший от управления кланом, Хьюга, мечтающие увидеть проявление своих генов в ребенке их Принцессы. Химавари видела, как истошно билось-пульсировало крошечное, не до конца сформированное сердце, как чакра матери впитывалась сторонним организмом, оставляя на чакросистеме засечки. Использование Бьякугана вызывало у неё тошноту и частые обмороки – и причину она видела в этом. Хината бледнела, слабела, отдавала все силы ребёнку, которого вынашивала под сердцем. У неё были сплошь искренние побуждения подарить новую жизнь, нежность и теплота, оставленные в бледных ладонях, любовь, горящая во взгляде. Вместо обычной домашней одежды она начала носить легкие платья, мандариновый мон-водоворот украсил её спину ярче, чем когда-либо, и шумная тётушка Карин приходила к ней каждый четверг, принося имбирное печенье и чай из дубовой коры и пересушенных роз. Им было, о чём говорить между собой – и Химавари не хотела подслушивать, уходила в гости к тётушке Ханаби, которая всегда баловала её и любила, тренировалась с клановыми старейшинами, развивая пронзительный, совсем не почтительный взгляд. Хиаши боялся его, осекался и замолкал, когда она внимательно рассматривала его покрытое морщинами лицо – Химавари говорили, что её глаза точь такие, как и у покойного Неджи Хьюга, умершего во время войны ради жизни её родителей. Хиаши говорил ей – это проклятие, и васильково-туманные глаза, побеждающие небесную синь, никогда не сделают её счастливой. Он гладил её по голове и пытался смеяться, был счастлив, что вскоре у него появится ещё один внук – и слишком тревожился, что его солнечная внучка наследовала по-семейному проклятые глаза. Её бледный лоб оставался чистым и незаклеймленным, несмотря на все опасения, сердце клана Узумаки было слишком сильно в ней, чтобы, даже восьмилетней, сломить волю и подчинить чужим желаниям. Родственники надеялись на это – мир Химавари никак не мог стать прежним, расплывался, всё чаще был похож на карандашные наброски картин, которые рисует нагой перед её глазами Иноджин. Химавари – это спелые подсолнухи, нежность желтых лепестков и грубая съедобная сердцевина. Это первая любовь застенчивого молчаливого Иноджина, первая дружба невыносимой Сарады, любимая младшая сестра героя-гения Боруто. Химавари – это всё, что могло быть нежностью и наивностью, это грубость, заключенная в точных ударах и силе всевидящих глаз, проницательность, с которой она смотрела на мать и отца. Химавари – это сине-красная чакра, выбивающая танкецу и оставляющая смольные ожоги, это сила, унаследованная от всевидящей матери и проклятого отца, это смиренное терпение, продиктованное судьбой и удачей, это робкая нежность, когда младший брат протягивает к ней свои крохотные ладони впервые. Она была очень молодой, но совсем не глупой. И в свои восемь, когда мать так счастливо забеременела – понимала, что ребёнок спасёт шаткий, начинающий рушиться брак родителей, оставленных без присмотра брачных богов. Наруто давно и регулярно захаживал в отстроенный особняк Учиха, стоящий посреди пустыря и буйных цветов. Там жила Карин, родившая всё такому же бестолковому Саске – тётушка Ханаби смеялась в ладошку, когда говорила о нём, и называла «кретином» – долгожданного сына и дочерей-близняшек. Сильная и властная, она проводила исследования и сотрудничала со славноизвестным Орочимару, в пылу ссор грозилась вернуться в его подземелья, и, по перешептыванию местных жителей, могла быть матерью старшей дочери Учиха – Сарады, несмотря на всё большее сходство последней с розововолосую матерью-медиком. Сарада жила в фамильном особняке и пыталась освоить таинства медицины, Наруто часто дома жаловался, что безуспешно и это лишь убивает в ней талант проклятого шарингана, так нужный Конохе. Зато куда успешнее она, тринадцатилетняя дурочка, вешалась на шею её отца и с вызовом смотрела не только на её, Химавари, мать, но и на своих родителей. К чести сказать, но матерью Сакура была на редкость хорошей – под её гневным взглядом Сарада остывала и забывалась, смиренно уходя в другую комнату. Вот только и сама Сакура растила слабого светловолосого сына, который, по словам медиков, мог не дожить до пятилетия. Госпожа Учиха формально, она утверждала, что забрала на воспитание первенца погибшей одинокой куноичи – вот только блондинистые волосы и зелёные глаза ранили мягкую Хинату, и Химавари, наследующая её черты, не знала, во что верить. Сакура жила в особняке Учиха, хотя статус Госпожи и хозяйки дома давно перенесла на себя известная колючим нравом Карин. Сакура была Учиха, и Химавари спрашивала отца – почему? На что он смеялся и говорил, что когда-нибудь, став старше, она сможет понять. В восемь, когда мир стал серым и нарисованным, а любимые подсолнухи в вазе на кухне превратились в темно-серую тень, Химавари не понимала – а к отцу, к герою-шиноби, который управляет их деревней, не зная выходных, она прониклась лишь глубокими разочарованными подозрениями. Когда в свои пять она открыла глаза и увидела мир серым и будто расчерченным – лишь закричала и сбила стакан с водой, стоявший на прикроватной тумбочке. Она испугала всю семью, рыдала в руках растерянной матери, сторонилась взволнованного и смущенного её взглядом Иноджина. Она видела его нагим – и тут же была готова отпрянуть, разочарованная и зачарованная его телом разом. Это было испытанием для ребёнка – а клан, прознав о её способностях, всячески пытался способствовать возращению дочери их Принцессы обратно, в квартал Хьюга. А после – его южную часть снесло порывом рыжего ветра – и они замолчали, съежились, исчезли под раздражённым взглядом Хокагэ. Это было едва не главное проявление его чувств – наряду с мягким поглаживанием спины рыдающей, вдруг капризной Хинаты, которая хотела суфле и маринованные водоросли с мёдом. Всевидящий взор медленно поглощал Химавари, пока в гости приходил Иноджин, чтобы рисовать для её матери картины и тренироваться с её братом. Боруто возился с младшими детьми Учиха, самозабвенно обучал их создавать клонов и, кажется, вообще забывал о чём-то другом. Когда тётушка Карин привела их и попросила присмотреть месяца два – отец только неловко засмеялся, а Хината велела ему расстелить постель в гостевой комнате и купить больше продуктов к ужину. Наруто не мог противиться воле жены, беременность которой насчитывала уже пятый месяц. Близилось девятилетие Химавари, и они планировали отметить его в тесном семейном кругу – на прошлый день рождения её чакра вышла из-под контроля, когда Боруто забрал её плюшевую лягушку, и она разбила в щепки половину стены. Родители боялись, что это повторится и кто-то узнает о её неконтролируемой силе. А Химавари смотрела вокруг – и всё, что видела, было хрупким и едва различаемым. А после мир зацвел подсолнухами, яркими и теплыми, как никогда – их лепестки напоминали пожелтевшие морские волны, стебли заросли мягким пухом, на котором переливались капли воды, и сладкий запах лета, вкус янтарного мёда, счастье переполнили её. Иноджин, всё такой же нагой перед её взглядом, подарил ей картину; Хината, глубоко счастливая, беременная и бледная, испекла для неё именинный торт; Боруто, временами невыносимой и пугающийся её, на деньги с последних миссий купил огромного плюшевого зайца; Учиха подарили травы и благовония, которые заглушали её тревожность и возвращали краски вселенной. Маленькое сердце, лихорадочно бьющееся под материнским, вселяло надежду. Химавари надеялась, что её маленький брат не унаследует всевидящих глаз – её собственные руки дрожали и покрывались красно-синими пятнами. У Химавари были её цветущие подсолнухи на подаренной Иноджином картине, надежда и поддержка близких – и это было её утешением за вечное проклятие неконтролируемого Бьякугана.