О силе и слабости

      Рик устал. Вернее сказать, они все устали, отравленные страхом. Но подкосило это именно Рика, вынужденного беспокоиться более не только лишь о своей семье и друзьях, а также о той кучке выживших, что лишились всего с их непосредственной подачи.        Группа второй месяц скиталась по лесам Джорджии, бредя прямо в неизвестность, а, может, просто нарезая круги вокруг утраченного убежища. Гленн, только на одном упрямстве переставляющий ноги, подгибающиеся от долгой бесцельной ходьбы, явственно чувствовал запах гари. Тёплый и удушливый, тот заменил собой воздух за многие мили от места недавних печальных событий, вынуждающих снова бежать и бояться. Или этот запах попросту прочно въелся в давно не стираную одежду, окрашенную алым кожу, и осел серыми хлопьями в волосах. Или Гленн придумал его, не найдя в себе силы принять тот факт, что некуда возвращаться. Позади толпа Ходячих, а впереди лишь неизвестность. То «светлое будущее», что каждый божий день обещает вконец заплутавший лидер.       Рик почти не говорил с ними. Обменивался парой фраз, справлявшись о самочувствии, но игнорируя жалобы, да давал распоряжения на счёт привала или общей безопасности. В те моменты, когда люди уже начинали роптать от подкашивающей усталости, Рик на мгновение застывал, словно дикий зверь, прислушиваясь к отзвукам стонущего леса, и, если его всё устраивало, объявлял привал. Хмуро обводил взглядом изнуренные лица, мрачнее с каждой секундой, и, неизменно качая головой, приходя к каким-то своим выводам, уходил на метры от импровизированного лагеря, обходя широкий круг. Он никогда не стрелял, экономя патроны с поразительной маниакальностью, орудуя ножом как заправский мясник, и уже не пытаясь стереть кровь, пропитавшую, казалось, сам воздух вокруг мужчины. Упрямо не просил подмоги, а если натыкался на большие группы Ходячих, отводил тех в сторону, как-то умудряясь теряться среди жиденьких деревьев.       Вообще называть этот лес «лесом» можно с большой натяжкой, скорее бесконечный давно заброшенный парк, где каждое деревце стояло на равном от соседних расстоянии, словно выверенном по линейке. Порой Мэг размышляла, что в таком жиденьком лесочке группу, должно быть, видно за мили вперёд, хотя Ходячие неизменно появлялись прямо из неоткуда, как чёртовы ниндзя. Может, невнимательность являлась последствием усталости. Или чувством безысходности, сковывающим движения, не позволяющим бороться дальше. Они уже не выходят на дороги и открытые места, давно не встречали поселения. Вокруг лишь деревья, неплотные ряды которых давали полный разгул по-осеннему пронизывающему ветру, от которого не спасал ни блеклый костерок, ни тонкие спальные мешки. Группа давно уже спит одним большим комочком, плотнее придвигаясь друг к другу в поисках тепла. И только два человека держались особняком. Угрюмый охотник, всё ещё не желавший ни с кем сближаться, словно одно лишнее движение или слово его убьёт. Да не менее мрачный Рик, который, нахохлившись как большая полярная сова, неизменно бдил на посту, будто совсем не нуждался во сне, и немигающим (как у той же совы) взором вглядывался вдаль. Высматривая ли Ходячих или силясь рассмотреть что там, впереди, стоит ли оно вообще усилий, когда Трагичная Погибель шествует с ними рука об руку.       Просыпаясь от тревожного скрипа, так схожего с неосторожной поступью мертвецов, Мэг часто видела как реднек, плотно завернувшись в спальный мешок и гипнотизируя костёр, украдкой бросает странные долгие взгляды на тихого лидера, словно не решается начать тяжёлый разговор. Мэг частенько размышляла, а не собирается ли Дэрил покинуть переступившую одной ногой в могильную яму группу, но мужчина ограничивается тоскливыми взглядами, следуя с ними поутру дальше. Изредка пропадая для охоты, чаще неудачной.       Ветер завывает с каждым днём всё заунывнее. Под напором уснувшие до весны деревья стонут так протяжно, что невольно сжимается сердце в тисках обречённого ожидания, отравляющего душу каждую минуту, лениво собирающуюся в часы, дни и недели. Сквозь нечеловеческие стоны и артритические поскрипывания перестали слышаться голоса ходячих трупов. Вынужденные больше полагаться на зрение, чем слух, многие члены группы поздоровались с давней подругой бессонницей. Когда сон настолько поверхностный, что порой приходится вспоминать, а спал ли ты сегодня вообще или лишь подумывал это сделать, но так и не ложился.       Ко всему прочему давно иссякли съестные запасы. В такие моменты начинаешь радовать частым дождям, когда хотя бы запас воды более или менее стабилен. И если ещё с неделю назад группа неизменно разделилась бы для поиска провизии, то теперь Рику приходилось силком тащить каждого из них, срываясь на крик в попытке достучаться до иссушенных верой в неотвратимость смерти мозгов, хоть как-то растормошить народ.       Рик начинал паниковать. Они бредут неизвестно куда, толпа сомнамбул, переставляющих ноги скорее по инерции, чем по желанию. Стайка живых мертвецов, разменявших последние частички разума на всепоглощающее чувство голода. Рик тоже это чувствовал. Огромный штырь словно засел в животе, не давая согнуться. В ушах пульсировало. Морозный воздух раздирал иссушенное горло в клочья, делая голос дребезжащим и неуверенным, как у покинутого всеми старика, вынужденного доживать свой век в сдавливающих со всем сторон стенах. Его стены – люди, потерявшие веру в него; жена, в глазах которой вмёрз немой упрёк; сын, отрёкшийся от отца; весь гребаный мир, наводнённый безликими толпами полуразвалившихся трупов. Медленно и неотвратимо та чума, что охватила Землю за каких-то пару дней, добралась и до них. Рик видел это в потухших глазах, в опущенных под гнётом реалий плечах. Пройдёт совсем немного времени, прежде чем кожа вспузыриться под разъедающей мягкие ткани гнилью, всколыхнётся язвами по телу и лопнет, брызгая вонючей жижей. Белые полупрозрачные червячки станут копошиться в протухающей плоти, неспешно выедая целые куски зловонного мяса, добираясь до белых костей, со временем теряющих свою прочность. Рик знает, как это будет. Видит каждую ночь, как истлевают оболочки, некогда бывшие людьми. Чувствует тяжёлый трупный запах, от которого слезятся глаза, а рот наполняется рвотной массой, состоящей из одной желудочной желчи. Глотку раздирает беззвучный крик, а животный страх гонит прочь, подсказывает бросить их всех, чтобы однажды не увидеть это наяву: как его друзья превратятся в ведомых вечным и неутолимым голодом. А ещё Рик знает, что останется до конца, не смея бросить группу. И разрешит себя растерзать, чтобы смыть агонией и кровью крамольные мысли. Рик дозволяет им обгладывать его кости и терзать тёплые внутренности каждый раз, как получается задремать. Разодранное в кровь горло давно перестало беспокоить, белый шум в ушах стал настолько привычен, что Граймс начал забывать некогда чистые звуки. Деревья раскачивались теперь абсолютно бесшумно, трупы кошачьей поступью слепо сшибали кустарники и наспех натянутые ловушки, а люди позади обратились в безмолвные тени, оставляя Рика наедине с его страхом.        Порой, когда ноги наотрез отказывались нести его бренную тушку, он механически подавал знак рукой, не задумываясь остался позади ли кто-то, кому необходим привал, или же он давно бродит в одиночестве, замыкая круги в бессолнечные дни. Иногда Рик чувствовал на себе тяжёлый взгляд, но давно научился его игнорировать, позволяя выжигать по коже явные слова упрёка, что шептали мертвецы из снов.       Выдыхая облачко пара, Рик шмыгнул носом, ощущая уже привычный сладковатый запах разлагающегося мяса. Глаза щипало, словно кто-то щедро засыпал глазные яблоки песком. Рот наполнился привкусом меди, когда Рик попытался сглотнуть вязкую слюну. Неимоверно хотелось пить. Его бутылка была пуста, а затянутое тучами небо не спешило пролиться живительным дождём, парником укрывая изнурённую безжизненную землю, словно измываясь. Рик наклонился, высунув язык. Вязкая слюна тонкой алой струйкой стекла на прелую листву. Возможно, со стороны он казался невменяемым, пускающим слюни, но привкус меди всё усиливался, отчего к горлу снова подступала тошнота, скручивая желудок как вещи во время отжима. Но, может, и некому уже рассматривать его со стороны. Будь в нём силы и слёзы, Рик бы расплакался, но он лишь судорожно вздохнул, поднимая взгляд от желеобразной лужицы. Гладкая, как полотно искусственного катка, без колдобин и рытвин, земля, утыканная колючками сухих травинок, вдруг прерывалась серой полосой. Со старческим хрустом Рик разогнул шею, заинтересованный сменой картинки, и чуть не вскрикнул. За потемневшими в вечерних сумерках стволами жалких сосенок, расставленных в неизменном шахматном порядке, чернела непроглядная стена, чётко очерченная с трёх сторон так, что её невозможно было принять за подкрадывающуюся беззвёздную ночь. Впереди призывно высился дом. А серая полоса оказалась тропинкой, кем-то заботливо присыпанной колотым шифером, зазывающей путников снова обрести надежду.       Рик качнул головой, ожидая, что неожиданно возникший перед самым носом дом окажется лишь плодом больного воображения, но острые края щербатого куба продолжали разрезать сизое небо.        Гулко сглотнув и силясь унять тремор рук, Граймс с трудом поднялся на ноги, впервые за долгое время осознанно оглядываясь вокруг. В самом центре небольшой полянки жадно пожирал слишком тонкие веточки небольшой огонёк, отбрасывая мрачные неровные отблески на совсем уже почерневшие деревья. Монотонно, выверено по минутам, в огонь подбрасывал топливо всклоченный человек, похожий на воинственного воробья. По отбрасывающему рыжие отблески арбалету, притулившемуся к сгорбленной фигуре, Рик узнал Дэрила. Вокруг охотника сиротливо жались коконы, расположившиеся максимально близко к костру. Рик почесал густую бороду, ещё не задумываясь, что же хочет предпринять, но точно зная – ему нужен Дэрил. А ещё Гленн и, пожалуй, Мэгги, если они всё ещё с ними. Если щербатые рты, обдающие лицо затхлым дыханием и силящиеся откусить ему нос, были лишь сном.       Шаткой неуверенной походкой Рик двинулся к огню, борясь с внезапным приступом головокружения. Вокруг всё ещё роилась тишина, трепеща тысячами маленьких крылышек, но, вероятно, он наделал достаточно шума, раз реднек мгновенно вскинул голову. Колючий взгляд из-под отросшей чёлки пригвоздил, было, к месту, но быстро смягчился. На изнурённом лице проступила блеклая улыбка. Рик почему-то представил себя подростком, который первым пришёл мириться с оскорблёнными родителями, хотя не мог с точностью сказать, что именно увидел в этой печальной улыбке.        - Пришёл погреться? – прохрипел охотник. И эти первые звуки, прорвавшиеся сквозь пелену монотонно гудящего шума, звучали торжественнее колоколов, некогда зазывающих прихожан на воскресную проповедь.       Рик покачал головой, отчего тупая боль в висках усилилась, и с трудом разлепил сухие обветренные губы:       - Там дом, хочу обследовать.       Голос получился жалобным и в то же время каркающим. Рик сравнил себя с умирающей вороной, и ему почему-то стало очень грустно, словно он в эту минуту осознал всю бренность бытия.       Видно, что-то отразилось на его лице, потому что реднек явственно проглотил все замечания по поводу его состояния и, подкинув побольше веток в радостно выбросивший сноп искр костерок, тяжело поднялся.       - Пойдём вдвоём?       - Разбудим Гленна и Мэгги, - просит Рик, замечая, что настораживается при этих словах, как бы ожидая, что Дэрил сейчас скорбно покачает головой и сообщит, что Гленна и Мэгги давно уже нет среди живых. Но реднек огибает пару спальников, безмолвно положив ладонь на тёмный холмик, самый дальний от Рика.        Гленн, живой и невредимый, мгновенно вскакивает, обнажая сталь ножа. Чуть помедлив, вслед поднимается растрёпанная Мэг, волосы которой приняли форму пухового одуванчика и явно не собираются опадать. Гленн пригладил волосы девушки, особо ничего этим не добившись, и от этого нежного жеста в груди Рика вспыхнула искорка родительского тепла, тут же задутого неясным беспокойством. В ноздри снова набился приторный запах. Рик стиснул зубы, отгоняя наваждение.        «Только не сейчас», - молился он каким-нибудь богам, неважно каким.       В караул поднялся Ти-Дог. Прорывался, конечно, Карл, но мальчика быстро осадили и заставили вернуться в спальник.       Дэрил, стоило лишь указать тому на тропинку, подобрался как ищейка, выверенно ступая вдоль серой линии. Личико Мэг немного просветлело, отчего и Гленн заметно приободрился. Всё нарастающее беспокойство обещало неминуемую беду, суть которой скрывала шаль осенней ночи.       Они двигались споро, окрылённые надеждой поспать в защищённом от пронизывающего насквозь ветра доме, надёжными стенами защищающего и от непогоды, и от толп восставших трупов, следовавших за группой попятам.       Возможно, в доме будет еда и вода. Хотя бы немного. Мэг позволила себе помечтать, что в приближающемся укрытии найдётся и горячий душ. И они смоют так и не ставший привычным запах гари и гнили, сменят деревянную от грязи, крови и пота одежду, покушают и наконец-то выспятся. Эта мечта была столь же эфемерной, как у еле сводящих концы с концами подростков – выиграть миллион и уехать жить в Дубай. Хотя лично Мэг предпочла бы солнечному городу уютную ферму, с горячей выпечкой по утрам и улыбчивыми соседями из рекламных лент какого-нибудь готового завтрака из кукурузного порошка и фруктовой смеси. Они, может быть, с Гленном завели бы ребёнка и жили счастливой семейной жизнью. Мэг не думала, что в этом мире всё ещё возможно тихое счастье. Она вообще не старалась строить планов на будущее. Только краткосрочные. Такие, как крыша над головой, горячий душ и здоровый сон.       Резко выступивший вперёд чёрный дом, нависший над кромкой леса подобно могильной плите, вмиг обрубил радужные мысли, заставив вариться в ощущении неминуемой беды, той, что испытывал Рик с самого начала.       Обшитый гладкими панелями дом казался картонным, как дешёвые декорации низкорейтингового ситкома. Тёмные провалы широких окон с ржавыми подтёками угнетали, заставляли позорно спрятаться от этого пристального взгляда пустых глазниц мертвеца. Доски ступеней скрипели тоненькими жалостливыми голосами, за короткий миг пытаясь успеть рассказать обо всех невзгодах разом, пока есть те, кто может их услышать. Потому что в этом доме поселилась мёртвая тишина. Стоило только открыть чешуйчатую от полинявшей краски дверь, как молчание огромным пузырём протиснулось в узкий проход, осязаемое и холодное, отталкивающее.       Но если у троих из их маленькой группки разведывателей заложило уши, то Рик же, напротив, услышал неясный скрежет. Словно где-то в глубине чьи-то ногти скребутся по выбеленному дереву, оставляя кровавые борозды с кусочками плоти, влажными от сочившейся сукровицы. Чьи-то истлевшие голосовые связки вибрируют, рождая на свет голодное урчание и высокий, совсем не животный, нет, - человеческий рык. Ни Гленн, ни Мэгги,ни даже всегда осторожный Дэрил не реагируют на звук, уже более отчетливо доносившийся наверху, прямо над их головами. По меньшей мере, дюжина полуистлевших тел желают выбраться наружу, почуяв свежую плоть. Услышав полными гнили ушами рокот крови, горячей и живительной.       Граймс решительно вскидывает охочий до уничтожения родной кольт, так долго выжидающий своего часа. Рик избавит этот дом от скверны, очистит его для своей группы, достаточно истоптавшей землю в спасении от разрушительного яда одного гнилого человека, возжелавшего чужое и поплатившегося всем, что имел.       Рик мягко ступил на прямую лестницу, не способный распознать сквозь алчное рычание нестройных голосов похоронный марш скрипучих половиц. Гленн шёл за лидером, стараясь попасть в такт, пружиня ноги как хороший, жаждущий жить коп в доме вооружённого папиным ружьём начинающего бандита. Второй этаж был также пуст и спокоен, как и первый, и имел всего две комнаты за глухо запертыми дверьми, неустанно следившими друг за другом. Гленн двинулся к той, что по правую руку, давая отмашку. Он обошёл полупустую коробку комнаты, выкрашенной, как и весь дом, в светлый, и уже шёл к двери, когда услышал истошный, полный удивления и паники крик. А затем грохот, такой, словно кто-то завалил книжный шкаф. Гленн ринулся вперёд, на периферии зрения приметив, что наверх спешат и все остальные, когда прогремели выстрелы, и что-то больно ужалило в плечо.       Рик старался ступать как можно тише, хотя и понимал, что Ходячие давно его почувствовали. Он слышал это в поднявшемся на пару децибел гуле, в невыносимом до зубной боли скрежете ногтей десятка рук, ободравшихся так, что всё помещение медленно наполняется смрадом стухшей плоти.       Рик видел их за полупрозрачной матовой дверью. Они скалили гнилые зубы; некоторые с трудом раскрывали пасти, лишённые жевательных мышц, лишь приподнимали и опускали нижнюю челюсть вверх-вниз, вверх-вниз, как орехокол «щелкунчик». Граймс всматривался в пожелтевшие белки глаз, видящие теперь только жратву, и думал, что за дверью их не больше десятка. Что он справится. Но как только щёлкнул замок, дверь треснулась о стену, набатом прогремев отпевные, потому что чёртова комната смогла вместить в себя больше, чем десяток Ходячих. Толпа разбухала, как попкорн в микроволновке. Давила и сдавливала, наступая. Вонь стухшего мяса забила нос и осела в глотке кисловатым привкусом подступающей тошноты. Рик панически закричал, не слыша себя во всё нарастающем шуме, когда его толкнуло под ноги толпы мертвецов, мешающих друг другу дотянуться до свежей плоти и тем самым оттягивая печальный конец жертвы. Изъеденные кариесом зубы впились в плечо, оглушая. Дезориентированный, Граймс завопил, окончательно раздирая глотку в мясо, и пальнул в никуда, пока сотни зубов не вгрызлись в руку, в мгновение ока, как стая термитов, обгрызая её до белёсой кости.        Залитые красным пальцы в последний раз нажали на курок; живот враз опустел, освобождённый от горячих внутренностей. Толпа наседала, выбив кольт из онемевших пальцев и сдавив лёгкие. Липкая от его крови гнилая рука с намотанными на запястье кишками цапнула за загривок, мощным ударом о забрызганную алым стену прерывая мучения полуобглоданного тела.