Шаманство, колдунство и прочие непотребства

Петров сидел на скамейке напротив дома двадцать восемь и через высокий кованый забор сверлил взглядом двери парадной. Тень от огромной старой акации делала сидение в несколько раз приятней: легкий ветерок ласково трепал волосы и щекотал крепкую шею, а солнечные лучи, пропущенные через природный фильтр листвы, приятно пригревали мускулистую спину бывшего спецназовца без риска зажарить ее до румяной корочки. Когда на улице плюс тридцать два, сам начинаешь растекаться, как то мороженое. Петров глянул на вафельный рожок у него в руке и срочно слизал все, что опасно подтаяло. В кармане летних брюк — очень приличных брюк по случаю встречи с работодателем — лежала визитная карточка человека по имени Элан Эльдарович Нестияров. Ему вручила ее та самая работодатель, от воспоминаний о которой у Петрова из ушей до сих пор всякий раз начинал валить пар, хотя расстались они с дамочкой Мое-имя-вам-ничего-не-скажет более трех часов назад. Однако ни поездка на метро, ни прогулка по Невскому, ни созерцание здания Зингера с одной стороны и Казанского собора с другой, ни сытный обед в честь аванса не умалили степени раздражения, этой дамочкой вызванного. Зина. Резиновая Зина, прозвал он ее про себя, не в состоянии припомнить, откуда в его мозгу взялось это словосочетание. Только Зина эта была отнюдь не из мягкого и приятного на ощупь латекса, как и положено добротным резиновым женщинам, а из старой и задубевшей на жаре и холоде резины. Зина была жесткой, четко давшей понять, что между ее поднебесным статусом и мошкой по имени Павел Петров такая безразмерная пропасть, что она его и в подзорную-то трубу с трудом различает. Он невольно поджал губы, чувствуя, что снова начинает закипать. Прикрыл глаза, выдохнул и принялся за мороженое. Жаль будет, если пропадет по такой жаре. Пусть в авансе, который он получил три часа назад, имелось пять нулей, денег было все равно по привычке жалко. В жизни Петрова, привыкшего жить по средствам и порой считать копейки, прошло еще слишком мало времени, чтобы до мозга в полной мере дошел смысл смс-ки, пришедшей от мобильного банка. Гриша, конечно, дал ему понять, что работа непростая и плата за нее будет соответствующей, но такого Петров не ожидал. Самсонов всегда был треплом, и Павел тут же мысленно разделил все, тем сказанное, на два, еще и сомневался, а не на три ли было бы правильней. Так удачно в своей жизни бывший спецназовец еще не ошибался. На два надо было не делить, а умножать — и это был только аванс. Но радужные перспективы от полноценного заработка Петров до сих пор был не в состоянии осознать. Посчитать и представить цифры — да, но не осознать это как свои собственные деньги. Привычка — вторая натура, и привычка все еще говорила ему, что он гол как сокол и беден как церковная мышь. Оттого мороженое было доедено до последнего кусочка вафельного стаканчика, даже пальцы Петров облизал. И чтобы еще раз убедиться, что все произошедшее произошло наяву, сунул руку в другой карман и достал телефон. Да, все верно, ничего ему не приснилось: ни смс от мобильного банка, ни Резиновая Зина, ни ее плотно сжатые ярко подведенные губы и дорого поблескивающая металлическая дужка очков. Оставалось только догадываться, какую сумму за работу получит Элан Эльдарович Нестияров, если, как ему намекнули, тот являлся единственным специалистом в своем роде. По крайней мере, в Северном полушарии. В каком именно роде, Петрову понять так и не удалось. — Узнаете от него при встрече, — был ему стальной ответ, до сих пор резонирующий в ушах звоном холодного металла, и Зина откинулась локтем на обитый кожей подлокотник в дверце баснословно дорогого бентли. Повертев в пальцах простой, не блещущий излишествами телефон, Петров достал из кармана визитку Нестиярова. — Что ж ты за птица такая? — риторически поинтересовался он у прямоугольничка полупрозрачного белого пластика с тисненными на нем серебром именем, адресом и телефоном. Стоило ли звонить, прежде чем заявиться на порог единственного в своем роде специалиста? Или его уже предупредили и тот ждет? С такими тонкостями этикета Петров лично знаком не был, и теперь, сидя по эту сторону изящного забора, внимательно изучал четырехэтажный особняк. Подземный гараж, зеленый скверик с дорожками и скамеечками. Массивная входная дверь какого-то мудреного, скорее всего, дерева с узорчатым стеклом как раз открылась, выпуская наружу худую старушенцию, кудрявую, как и семенящие рядом с ней пудели. Четыре штуки. Петров в который раз в своей жизни подивился, как животные бывают похожи на хозяев. Или же наоборот. Вскакивать со своего комфортного наблюдательного пункта спецназовец не спешил. Вряд ли десять-двадцать минут что-то изменят во всемирном положении дел. Если бы вопрос был срочным, Зина бы наверняка дала это понять и требовала бы сверхзвуковых скоростей. Где-то в глубине души Петров подозревал, что резиновая дамочка Нестиярова Элана Эльдаровича побаивается. Да даже не подозрение это было, а внутреннее чутье, которое Павла на работе никогда не подводило — но вот с людьми осечки случались до обидного часто. Люди для него были черной материей, неизвестной и непознанной. Да он как-то и не стремился, если честно. Оттого быть уверенным в этом едва слышном шепотке подсознания Петров не мог никак, и зыбкость сложившейся картины его злила. Кроме этого ему хотелось еще мороженого, но в пределах досягаемости лотка видно не было. — Ладно, — спустя минут пять-семь сказал сам себе Павел и поднялся на ноги. Ситуация от дальнейшего сидения на скамейке сама по себе не прояснится, справедливо рассудил мужчина и направился по тенистому тротуару к проезжей части, по другую сторону которой и находился дом номер двадцать восемь с его дорогим и высоким ажурным забором, кое-где густо увитым плющом, отчего вид он приобретал старинный и романтический. Рядом с двумя широкими створками, за время наблюдения со скамейки один раз раскрывшимися, чтобы выпустить со двора черную блестящую машину, была калитка. И она оказалась заперта. На правой стороне рамы обнаружиллся звонок. — Кто? — раздался из динамика весьма нейтральный мужской голос. — Я к Нестиярову Элану Эльдаровичу, — отозвался Петров, чувствуя себя какой-то букашкой на фоне окружающей среды. — Я сейчас сообщу ему. Как о вас доложить? — Петров Павел Антонович. — Будьте добры подождать. Менее чем через минуту динамик ожил снова, а вместе с ним и электронный замок калитки. — Элан Эльдарович ждет вас, — сообщил безликий голос, и Петрову вдруг стало любопытно, где находится пункт наблюдения и что из себя представляет человек, работающий в таком месте. И — сколько они здесь получают. Что-то ему подсказывало, что прилично больше, чем пенсия у отставного офицера. Парадная встретила его запертой дверью, у которой на полированной бронзовой плашке было четыре звонка и четыре таблички с именами. Уже знакомая фамилия и инициалы «Э. Э.» обнаружились у цифры «4». Петров позвонил, и на этот раз ему ответил уже женский голос, приглашая войти. Внутри оказалась… парадная. Да, самая настоящая парадная, какой ей полагается быть, а не вот эти грязные и вонючие, с зассанными углами и изгаженными криворукими подростками стенами, с лифтами, в которых обожжены кнопки и повсюду наклеены жвачки. Петрова раздражала манера петербуржцев называть парадными вот эту пародию, удел многоквартирных домов, населенных как бы интеллигенцией и алкашней. Парадная дома номер двадцать восемь окружила его приятной полутьмой, рассеянной проникающим сквозь стекла массивной двери светом, и винтовой треугольной лестницей, сдержанностью мрамора и тусклым блеском балюстрады, цветочным запахом и гулом вдруг заработавшего лифта. Павел поспешил подняться на один пролет, чтобы не столкнуться с жильцами этого давящего дороговизной со всех сторон дома. Медленно вдохнув и выдохнув, он невольно поправил воротничок рубашки, по прошествии времени уже отнюдь не такой свежей, какой та была еще утром. Здесь, в этой спокойной размеренной прохладе, казалось, было место лишь для рединготов* и аскотов**, юбок в пол и элегантных шляпок. Петров бы обязательно именно так и подумал, если бы помнил, как называется все то, о чем он имел представление только из мельком виденных передач об истории моды, так обожаемых Людой. «Спокойно, — мысленно одернул он сам себя. — Ты здесь по делу, а не любопытства ради». И он двинулся дальше, силой воли стараясь не глядеть на стены лестницы, украшенные фресками. Гнал от себя ощущение, будто он не в парадной жилого дома, населенного обычными людьми, а в каком-то музее, где надо соответствовать. Непонятно кому и чему, но надо. Дверь квартиры номер три появилась внезапно, вырвав Петрова из нахлынувших размышлений и анализа ситуации. Красивая дорогая дверь, и, что его поразило, гигантская. Через такую дверь можно без проблем внести не то что пианино — рояль. И он бы даже не удивился, обнаружься один внутри какой-нибудь квартиры. Пока Павел рассматривал латунную цифру «3», гармонирующую с такой же латунной изогнутой ручкой, за его спиной раздался деликатный кашель. Он резко обернулся и уставился на стоящую у открытой двери приятную женщину лет пятидесяти с лишним, одетую в длинное платье горничной с белым фартуком, воротничком и манжетами. — Павел Антонович? — поинтересовалась она. — Да, он самый. — Добрый день. Входите. Элан Эльдарович ждет вас, — чуть посторонившись, женщина сделала приглашающий жест рукой. За дверью была уютная, но бессовестно огромная прихожая с ковром по центру, изящными банкетками, фарфоровыми вазами, небольшим столиком и лестницей, ведущей на второй этаж квартиры. Петров сглотнул ощущение собственной неуместности и машинально одернул рубашку, даже в такой одежде чувствуя себя неопрятным боровом на фоне аккуратной горничной из прошлого века. Входя, он краем глаза изучал ее и искал намек на дальнейшие действия: разуваться? Топать по наборному паркету грязными подошвами летних туфель? Все эти тонкости для него были за гранью добра и зла, и Павел откровенно терялся там, где в другой ситуации и не подумал бы почесаться. Однако стоило двери закрыться, как ему подали домашние тапочки, тут же снимая все вопросы. И спецназовец возблагодарил небо и себя за то, что с утра надел совершенно новые, только-только распечатанные носки. — А с ним, с Эланом Эльдаровичем, надо как-то по-особенному здороваться? — прокашлявшись, спросил он, когда разогнулся. — Простите? — мягко улыбнулась горничная, слегка недоумевая вопросу. — Ну, я не слишком знаком с тонкостями этикета. Может, ему поклониться надо или что-то в таком же роде. — В норме, с точки зрения Петрова, это конечно было дико. Но его гордая натура неожиданно для самого мужчины несколько оробела в обстановке времен предреволюционной аристократии, и идея кланяться какому-то там Нестиярову казалась даже уместной. — Да что вы, Павел Антонович! — она взмахнула рукой. — Нет, совершенно не стоит. Просто поздоровайтесь, как обычно. Прошу, — легким жестом прямой ладони женщина указала на двери в глубине прихожей, настежь распахнутые внутрь комнаты. — Благодарю, — по-джентльменски учтиво ответил Павел, про себя отмечая, что такая манера общения и обращения ему даже нравится. Вся эта атмосфера старины и чего-то забытого, утерянного, чего он сам уже и не застал. В предвкушении встречи с Эланом Эльдаровичем он привычно расправил плечи и подтянул и без того плоский, состоящий из кубиков пресса живот. Где-то в ямочке у основания черепа собрался холодок опасения выглядеть на фоне этого человека недалеким и неумным качком, всю свою сознательную жизнь полагающегося на силовые методы решения вопросов, но пиетет, родившийся под воздействием обстановки и теперь подрагивающий в грудной клетке, не давал этому опасению захватить над мужчиной власть. Оказавшись в гостиной, первое, на что обратил внимание Петров, было бесчисленное количество книг, заполнивших стеллажи вдоль стен от пола до потолка. По большому счету, здесь была лишь одна пустая стена — та, в которой находились два огромных окна с картиной между ними. На картине было бушующее море, вздымающее мощные волны. Что-то подсказало мужчине, что картина эта являет собою очень ценный оригинал неизвестного лично ему автора. В своих подозрениях Петров был удивительно прав. Второе, что бросилось ему в глаза, — это отсутствие в гостиной предполагаемого хозяина квартиры. Он воззрился на копающегося в толстенном томе пацана в некотором недоумении и в следующий момент подавился воздухом. — Павел Антонович? — поднял голову парень. — Доброго вам дня. Нестияров Элан Эльдарович. Все смешалось в доме Облонских — вернее, в голове у Петрова, — и дважды два отказывалось быть четырьмя. Не мог, не мог этот безусый юнец с выбритыми висками и затылком, с чубом, заплетенным в косу и хвостик, быть тем самым Эланом Эльдаровичем Нестияровым, единственным в своем роде специалистом, по крайней мере, в Северном полушарии. А меж тем юнец поднимался с кресла и двигался навстречу, протягивая опешившему Петрову руку для приветствия. И вблизи он уж не казался таким непростительно юным. Тридцать? Двадцать восемь? Тридцать два? Павел терялся в догадках. — Когнитивный диссонанс? — улыбнулся Нестияров, пожимая на автомате протянутую Петровым ладонь. Это вывело последнего из ступора. — Прошу прощения, — смутился тот, глядя на хозяина квартиры несколько сверху вниз со своих ста девяноста с лишним сантиметров. — Да все в порядке, вы не первый и вряд ли последний, кто так… удивляется. Присаживайтесь, — и Элан Эльдарович указал рукой на кресла и софу с резными фигурными спинками, стоящие вокруг низкого столика, заваленного книгами. Некоторые были весьма древними, как на дилетантский взгляд спецназовца. — Анна Вениаминовна, — обратился Нестияров уже к стоящей в дверях горничной, — вы не приготовите нам кофе? — Конечно, — улыбнулась Анна Вениаминовна, развернулась, зашуршав юбкой, и удалилась. Петров недоверчиво изучил одно из кресел и осторожно сел, инстинктивно опасаясь повредить мебель, на вид отнюдь не отличающуюся монументальностью. Однако кресло под весом здорового и крепкого мужчины даже не скрипнуло, безропотно приняв того в свои объятия. Спинка удобно легла под спину, плотная золотистая ткань холодила кожу сквозь рубашку. Осмелев, Павел откинулся поудобней и расслабился. Усевшись напротив, Нестияров какое-то время внимательно изучал гостя, словно пытаясь в том что-то разглядеть. Однако Петров был слишком занят креслом, чтобы заметить этот пристальный сверлящий взгляд. А когда наконец посмотрел на хозяина квартиры, тот уже никак не проявлял свой интерес. Однако оный засел у Элана Эльдаровича глубоко под ложечкой и отказывался отпускать. Задавать вопросы, как он представлял, было бессмысленно — все, что было в его распоряжении, это наблюдать и ждать. Наблюдать краем глаза, потому что в упор ощущение, которое копошилось в подвздошье, пропадало, словно его и не было. А вот невзначай, фокусируя свое внимание на чем-то ином, можно было вскользь заметить, как облик Павла Антоновича двоится, словно один на другой наложили два разных кадра. — Я так понимаю, — заговорил Нестияров, переходя к делу, — вы здесь, чтобы обсудить предстоящее нам задание? Парень непринужденно откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу, демонстрируя гостю ярко-бордовый домашний мокасин на босой ступне. На какое-то мгновение оный привлек внимание Петрова. — Да, — кивнул тот на вопрос. Но и не только, конечно. В первую очередь он хотел увидеть человека, с кем ему это задание предстоит выполнять. И тем, что он увидел, Петров был не очень-то доволен: Элан Эльдарович мало чем походил на надежного напарника, которому не страшно доверить спину. — Зина… — он запнулся. — Зина? — в недоумении поднял брови Нестияров. — Тьфу. Да не Зина она, — сконфузился Павел. — Она не представилась. Дамочка такая, — жестом по подбородок он отметил длину каре и замялся, глотая одно-единственное слово, дававшее той четкое определение. — Стерва? — поинтересовался хозяин квартиры. — Почти. Нестияров, конечно, предложил эвфемизм, но и тот сгодился — почему-то более крепкое словцо в этом доме произнести было сложно. Но радовало другое: этот единственный в своем роде специалист разделял его взгляды на заказчицу. — Алефтина. Так ее зовут, — пояснил парень на удивленный взгляд Петрова. — Алефтина Витальевна. А почему Зина-то? — заговорщицки поинтересовался он. — Потому что, — внимательные глаза изучали Нестиярова, ища во внешности, мимике, взгляде ответ на вопрос: можно ли тому доверять такие порочные ассоциации, — резиновая, — чуть ли не шепотом сообщил он наконец. Нестияров моргнул раз, другой, а затем зашелся хохотом. Откинув голову назад, он хлопал ладонью по обтянутому гладкой тканью подлокотнику. — Бог ты мой, как точно-то! Резиновое изделие номер один***! А я-то все время пытался понять, что мне ее лицо напоминает. — Отсмеявшись, Элан Эльдарович выдохнул и прикрыл глаза, успокаиваясь. — Но эк вы с Барто обошлись-то, мой друг! И тут Петров вспомнил. Вспомнил, откуда взялись эти слова про резиновую Зину. Вспомнил, как читал Витьке стихи из большой толстой книжки с яркими картинками: и про зайку на скамейке, и про рыдающую Таню, и про резиновую Зину. Да уж, давно это было. Позади уже и школа, и юношеская сборная по волейболу, и раздробленное колено, поставившее крест на карьере спортсмена. Развод, впрочем, тоже был где-то там, и сына своего он не видел уже черт знает сколько. — Вы-то за что ее невзлюбили, Элан Эльдарович? Она вас вроде как побаивается. — Остерегается, скорее. У нас с ней вооруженный нейтралитет, скажем так. По моему скромному, ей стоит нести себя пониже. Но ладно, — Нестияров качнул рукой. — Хватит о ней — давайте к делу. От сухих сдержанных ноток его голоса вдруг повеяло стальной волей и деловой хваткой, которых ожидать от пацана с хвостиком на макушке никак нельзя. — О деле я не знаю почти ничего. Мне было сказано, что затея эта опасна для жизни. С очень важным видом сказано, между прочим, — не без сарказма заметил Петров. — Есть такое, — кивнул Нестияров. — Что я буду сопровождать вас и обеспечивать защиту. — Хм. Вам так и сказали или это вы перефразировали? — вкрадчиво поинтересовался парень, приподнимая бровь. — Подозреваю, перефразировал, — признал свою ошибку Петров. — Вот. Скорее будете оказывать силовую поддержку. Вы же владеете навыками ближнего боя, насколько я понимаю? — Владею. — Отлично? Хорошо? — «удовлетворительно» Элан Эльдарович отбросил прочь, понимая, что в таком случае Петров бы перед ним сейчас не сидел. — Отлично, — не без доли самодовольства ответил спецназовец. — Я был лучшим в отряде. — Это замечательно! — всплеснул руками Нестияров. — Скажите, а с клинковым оружием у вас как? Не владеете случаем? — Не владею. — Вопрос вызвал у гостя удивление. Какое клинковое оружие в двадцать первом-то веке. Человечество давно с головой окунулось в блага цивилизации, а тут какие-то отголоски средневековья. Нестияров что, с ним на фестиваль исторической реконструкции собрался или и вовсе в стан толкинистов? — А что, надо? — с весомым таким сомнением спросил он. — Надо, — покивал хозяин квартиры. — Это даст вам — нам — неплохое преимущество. Сколько вам понадобится времени, чтобы при интенсивных тренировках выучить базовые приемы? — Зачем это надо? — сузив карие глаза, с подозрением в голосе спросил Петров. — Я отлично стреляю. — Там, куда мы пойдем, стрелять не получится, — развел руками Элан Эальдарович. — Так сколько? — Насколько интенсивные тренировки? И куда мы пойдем? — Сейчас вопросы задаю я, Павел Антонович, — сухо обрезал Нестияров, и моложавое его лицо стало жестким. Петров нутром ощутил стальной прут, формирующий характер этого человека. — Потом все объясню. Если будет смысл объяснять, — ухмыльнулся он. — Интенсивные тренировки — это сутками не вылезать из зала. Спать в зале, есть в зале. И тренер злой. Павел невольно дернул бровью в недоумении. Что значит — злой? В его работе не было злых и добрых инструкторов: каждый выжимал из них все соки, чтобы потом бойцы вернулись с задания. И ежу было понятно, что твое выживание напрямую зависит от твоих же стараний на площадке. — Не переживайте, Элан Эльдарович, — с нажимом в голосе ответил Петров, которому, несмотря на здравый смысл и понимание ситуации, самоуверенное поведение Нестиярова было не в жилу. Этот товарищ оттаптывал боевую гордость — не заслужил еще командовать бойцами уровня Петрова Павла Антоновича, — не забоюсь. В таком режиме — месяца два. — Двух месяцев у нас нет — месяц. Карьера спецназовца и тренировки с мечом. Будем надеяться, что фехтование успешно ляжет на ваши боевые навыки. Павел внимательно посмотрел на Нестиярова. Хотелось задать массу вопросов и ответы получить немедленно, но и ежу было понятно, что результат будет нулевым. Этот Элан Эльдарович, по ходу, был крепким орешком, да еще и с двойным дном. — Теперь к вашему вопросу. Я на него отвечу, когда увижу ваш прогресс через месяц или хотя бы недели через две. Сейчас не имеет смысла что-то говорить. — С ума сойти, как все загадочно, — усмехнулся Петров на одну сторону рта. — Работа обязывает, — не уступил ему Нестияров. — И загадочный Элан Эльдарович будет заливать мне про загадочное место, дорогу в которое знает только он? — с испытующим скепсисом в голосе Павел сверлил собеседника насмехающимся взглядом. — Дорога туда описана во многих источниках. А у Элана Эльдаровича просто есть ключ от входных дверей — так будет вернее. — Правда? — скепсиса в тоне не убавилось. Нестияров, как и Зина, начинал его раздражать. — Эля, вам кофе черный или со сливками? — вдруг раздалось из кухни. — Эля? — глаза Петрова округлились от такой неожиданности. — Анна Вениаминовна! — страдальчески воскликнул Нестияров, а Павел, не сдержавшись, расхохотался. Спустя секунду смеялся уже и сам Эля. — Так все же, черный или со сливками? — на пороге комнаты стояла горничная с подносом в руках. — Бог с вами, сами решите. Она замерла у столика, всем своим видом намекая, что кое-кому стоит оный освободить от книг. Нестияров засуетился, перекладывая тома и томики со стола на софу. Наконец Анна Вениаминовна опустила огромный поднос с кофейником, чашками, сахарницей и сливочником на столик, развернулась и неспешно направилась к выходу. — Почему она вас так зовет? — поинтересовался Петров, когда женщина скрылась в одной из комнат. — Она работала еще у отца. Знает меня с детства. В каком-то смысле, она меня воспитала. — А мама? — Умерла родами. Отец — предвосхищая ваш вопрос — погиб несколько лет назад. — Авария? — Нет, работа. — А кем он работал? — Тем же, кем и я. У нас наследственное. Владел ключом, — подмигнул Нестияров и принялся разливать кофе по чашкам. — Сахар и сливки сами себе добавите. — Почему вы мне это рассказываете, я же чужой вам человек, — прежде чем потянуться за чашкой, задал вопрос Петров. Только что они едва не сцепились, и вот уже Нестияров выдает о себе сокровенное. Или для него это не сокровенное вовсе? Глаза спецназовца сузились. — Нам с вами какое-то время — возможно, достаточно долгое — придется доверять друг другу свои жизни. Мне кажется, это будет проще сделать, если мы не будем нагонять тайн. — Но о месте назначения вы рассказывать отказались. — Это совсем другое. Об этом и в самом деле не всегда стоит знать. Меньше знаешь — крепче спишь. Несколько секунд Петров глядел на Элана Эльдаровича, переваривая услышанное. Вся эта ахинея про ключ и мечи звучала странно, подозрительно и очень по-шарлатански. Если бы не сумма, переведенная на его счет, он бы точно засомневался во всю силу своего скепсиса, поднялся и ушел, а не распивал бы тут кофеёчки. Но Зина, судя по всему, отлично знала, с кем имеет дело, и совершенно осознанно платила за это огромные деньги. Это в какой-то мере успокаивало: если Петрова этот тип водит за нос, то ее и подавно. Так ей и надо. — Сколько вам лет, Элан Эльдарович? — после услышанного обращения имя-отчество единственного в своем роде специалиста давались Петрову с некоторым внутренним сопротивлением. Павел наклонился и взял со столика чашку. — Тридцать четыре. — А выглядите моложе. — Это проблема? — полюбопытствовал Нестияров. — Да нет. — Отпив кофе, Петров в удивлении поднял брови: хорош-ш-ш. — Почему вы не спросите, сколько мне лет? Это не входит в ваше понятие доверия? — Зачем? Мне куда важнее знать ваши навыки и полезность. Да и потом, досье на вас лежит у меня во «входящих». Кофе чуть не встал поперек горла. Усилием воли Петров заставил себя проглотить то, что набрал в рот. Услышанное неприятно резануло сознание и самолюбие. Но — не было чем-то удивительным. Наоборот, было бы странно, если бы, заплатив ему аванс такого размера, его подноготную не изучили под микроскопом. Все это Петров прекрасно понимал, но именно сейчас вдруг дошло, насколько он беззащитен, если что-то пойдет не так. Беззащитен он, беззащитна Люда, беззащитен Витька. Он не знает о людях, его нанявших, и сотой доли того, что они знают о нем. Но представить масштаб их возможностей приблизительно мог. Уже мог. Под ложечкой вдруг заныло. — Но я его еще не читал! — поспешил успокоить слегка изменившегося в лице гостя Нестияров. — Хотя и планировал. Мне с вами рядом жизнью рисковать, а не детей крестить. — У вас у самого дети-то есть? — незаметно для себя помрачнев, поинтересовался Петров. — Да, две дочери. Мы с их матерью в разводе. — Почему? — Ее стала напрягать моя работа. Могу ее понять — порой она изрядно треплет нервы, в том числе и тем, кто рядом. — Почему вы не смените ее? Работа дороже семьи? — Я не пытался сравнить. Но я уже говорил вам, только у меня есть ключ. И будет неправильно, если я буду делать что-то иное. Как-то так. Но вы-то тоже не в офисе штаны протирали. Теперь вот подписались сами не представляете на что, зная только, что риск немалый. — Сын после травмы не может нормально ходить. Коленный сустав был раздроблен — нога не сгибается. И сильно болит. — А на операцию нужны деньги… — Именно. Оба замолчали, думая каждый о своем. Кофе был прекрасен и отлично заполнял повисшую тишину. — Слушайте, — вдруг после очередного глотка заговорил Петров, — а ваши дочери потом будут, как вы? У них тоже есть этот... «ключ». — Нет. Он передается только по мужской линии. Так что мне нужен сын. — И вы еще не? — неловко поинтересовался Петров. — Вам же уже тридцать четыре. — Я работаю над этим, Павел Антонович! — рассмеялся Нестияров. — Если вернемся с задания, обещаю работать активней. — И вы так спокойно говорите о рисках. — Это мой сознательный выбор, — пожал Нестияров плечами. — Потому сокрушаться получается так себе. Так, ладно, пойдем: выберете себе клинок по руке. Вы допили? Петров моргнул. Что, простите? Клинок по руке? Он еще не до конца уложил в голове сам факт, что тот ему вообще может понадобиться. Он заглянул в чашку — та была почти пуста. Одним глотком он осушил ее и поставил полупрозрачный фарфор на столик. — Допил, — поднялся на ноги, видом своим выражая смирение в этой галопом несущейся вперед ситуации и пытаясь вернуться в колею, откуда Нестияров выбил его своим неординарным предложением. — У вас тут что, коллекция оружия? — спросил он в затылок уверенно ведущего за собой человека-с-ключом. — Вроде того. Небольшая, домашняя, — тот обернулся и подмигнул. В прихожей они свернули на лестницу, поднялись на второй этаж, в такой же просторный холл. Но в отличие от теплых тонов первого этажа стены здесь были обиты шелком темных тонов, отчего ощущение старины и древности только усиливалось. Нестияров нажал ручку и толкнул от себя правую от лестницы дверь. Домашняя коллекция впечатляла. Даже несмотря на то, что Петров никогда не был большим фанатом холодного оружия, считая его уделом своей эпохи и пережитком древности. Автомат, пистолет — вот что сегодня спасет тебе жизнь. Или отнимет. Быстро, радикально, с минимальными затратами энергии. Их учили рукопашному бою, они умели биться на ножах, они могли с пугающей эффективностью использовать в бою то, что для боя вообще не предназначено. Но огнестрел всегда оставался вне конкуренции. Не говоря уже о снайперской винтовке — карающей деснице. Однако здесь и сейчас Петров невольно раскрыл рот и, глазея по сторонам, медленно входил в комнату, ошеломленный. Нестияров, оставшись на пороге и скрестив руки на груди, молча наблюдал за ним. Он ждал, когда боец сделает свой выбор; когда они с клинком найдут друг друга. Это был лишь вопрос времени — возможно, очень длительного времени, но у них в распоряжении было как минимум полдня. — И что, я могу взять любой? — с ноткой скепсиса и неверия в голосе Петров обернулся к Элану. — Не совсем так. Вы можете взять тот, который ощутите своим. Вы посмотрите на клинок, вы возьмете его в руку и поймете: да, это он. Ощутите это нутром, я не знаю. А если такого ощущения нет, просто повесьте на место — это не ваше оружие. Петров поднял руку и провел ладонью по волосам. Жесткие, короткие, хотя в мирной жизни уже можно было бы носить стрижку подлиннее, подернутые сединой на висках. Перец с солью, так иногда говорят. Он медленно вдохнул и медленно выдохнул. Сказанное не укладывалось у него в голове. Он общался с Зиной, он уже с час общается с Нестияровым, он понял, что вся эта ситуация пропитана странностями вдоль и поперек, бросает вызов здравому смыслу и очень ощутимо отдает абсурдом. И даже с поправкой на все это она не лезла ни в какие рамки, заставляя этот самый здравый смысл скептично сигнализировать «глупость, чушь, театральное представление». Карие глаза долго и испытующе смотрели на Нестиярова. — Что слишком уж смахивает на сказку все это. — Общество вырастает в слишком жестких рамках разумного и эмпирического, шаг вправо, шаг влево — и уже все кричат «выдумка», «чушь», «больная фантазия». Человечество забыло, из каких выдумок оно эволюционировало в логику, прагматичность и рационализм. — Вслед за своими словами Нестияров пожал плечами. — Приступайте. Практика показывает, что поиск своего оружия может растянуться на часы. Почесав над левой бровью, Петров принялся рассматривать висящее на стенах оружие. Здесь его было видов тридцать: колющее, режущее, рубящее, метательное, одиночное, парное, легкое, тяжелое, прямое, изогнутое… На любой вкус и навык. Клинки смотрели на Петрова со всех сторон, холодно поблескивая в приглушенном занавесками свете дня. — Этот? — вопросительно взглянул он на Нестиярова, указывая рукой на горизонтально лежащий на кронштейнах фламберг. — Возможно. Снимите его, возьмите в руки. Прислушайтесь. Так-то, в целом, двуручники должны вам подойти. Глянув на свои ладони, ставшие вдруг влажными, Петров размял пальцы. Сухие, узловатые, крепкие. Да, таким пальцам было бы легко удержать мощный тяжелый меч. Он подошел ближе, потянулся и обхватил рукоять клинка. Та с приятной прохладой легла в ладонь. Он напряг мышцы и поднял над кронштейнами чуть ли не двухметровый меч весом, по ощущениям, меньше трех килограмм. — Легкий, — с удивлением отметил спецназовец. — Так только кажется — у него отличный баланс. На самом деле в нем четыре с половиной кило. Что чувствуете? — Ничего. — Уверены? Закройте глаза, вслушайтесь в себя. Петров подчинился. И ничего. Взял рукоять в обе ладони, открыл глаза, описал клинком неказистую дугу. Снова закрыл, вдыхая так медленно и плавно, словно на медитации. Спустя несколько десятков секунд он повесил фламберг на место. — Этот тоже нравится, — указал он на меч, размерами не уступающий предыдущему, в добавок ко всему с двойной гардой. — Цвайхендер, — озвучил название Нестияров. — Вы тут каждый меч знаете? — Конечно. Павел повторил процедуру — и снова та же тишина и та же приятная тяжесть клинка, тянущая руку к полу. Ему нравилось, как рукоять лежит в ладони — это было хорошее такое ощущение уверенности, собственной силы. Но оно, по факту, мало чем отличалось от того, что чувствовал он, держа в руке нож или автомат. Ничего необычного. И цвайхендер вернулся на кронштейны. Прежде чем добраться до клеймора, он перепробовал разные двуручники: эспадон, кончар, эсток, грос-мессер, примерил к руке нодати и даже подержал полуторный бастард. Но с каждым из них было то же самое, что и с предыдущими. Хорошее красивое оружие, хуже или лучше лежащее в ладони, но, по словам Нестиярова, молчащее. Это начинало раздражать — как безнадежный поиск иголки в стоге сена. Иголки, в реальности которой он даже не был уверен. И Петров уже начал ощущать едкий прилив скепсиса, подводящий его к грани, перейдя которую он плюнет, развернется и уйдет. С каждым последующим мечом атмосфера загадочности и скрытой за вуалью тайны все больше трансформировалось в ощущение балагана, и становилось стыдно от участия в оном. — У вас-то у самого оружие есть? — с легким раздражением в грудной клетке поинтересовался Петров, желая отвлечься от зудящего внутри недовольства. — Конечно. — Нестияров поднял руку и указал на левую стену: — Видите там волнистый кинжал, похожий на фламберг? — Угу. — Это крис. У меня такой же. — Это вообще чье? В смысле, из какой страны? — Юго-Восточная Азия: Индонезия, Малайзия, Филиппины. — И он вам откликнулся? — поднявшись на цыпочки, Петров потянулся за висящим даже для него высоковато мечом: простым, прямым, уступающим размерами любому из двуручников, с незатейливой рукоятью и гардой, двумя шипами расходящейся в направлении острия. И тут он понял, что имел в виду Нестияров под «откликнуться». Стоило пальцам сжаться на оплетенной кожей рукояти, как по ладони ударило током. Не током — импульсом, метнувшимся от клинка к нервной системе человека, к его сердцу. И то пропустило удар. Петров сжал пальцы сильнее, рывком снимая клинок с его места. Отошел на шаг, закрыл глаза и вытянул руку с зажатым в пальцах оружием. Прекратив дышать, он ощущал, как сталь клинка стала продолжением его кисти, слушал, как сквозь него и меч течет-циркулирует не то его собственная кровь, не то незнакомая доселе энергия. Не открывая глаз, Павел развернулся и уверенно дважды наискось рубанул по воздуху. Он не боялся что-то зацепить, не боялся вспахать дорогой паркет острием меча: он чувствовал его, как часть себя, не видя ощущал габариты и улыбался тому, как рассекаемый воздух щекотал лезвие. Пришло то самое четкое и ясное осознание: это его меч. Как и говорил Нестияров, он чувствовал это нутром. Он ни за что не оставит его, не вернет обратно на кронштейны, в затененную одинокую тишину комнаты. Этот меч создан для битв, а не для унизительного забвения. — Откликнулся, — ответил Элан Эльдарович спустя внушительную паузу, когда Петров отрыл глаза. Молча он наблюдал за гостем, пока тот был поглощен знакомством с клинком. За недоумением на лице Петрова, за изумлением, очарованием. Затем перевел взгляд на увешанную оружием стену, оставив спецназовца на самой периферии поля зрения — и снова увидел, как фигура того стала двоиться чужим образом, светловолосым, но таким же мощным, как и сам Петров. — Поздравляю. Кажется, вы нашли своего напарника. Мне ведь не показалось? — Н-нашел, — еще не до конца придя в себя, произнес бывший спецназовец. В ушах эхом резонировал гул битв, в которых он никогда не участвовал: ржание лошадей, звон клинков, зов боевого горна. — Кто он? — Кто? Вы про клинок? Это клеймор. Шотландский двуручный меч. Он, как видите, чуть поменьше своих континентальных собратьев и за счет этого более маневренный. — Откуда вы все это знаете? Вы что, ими всеми владеете? — Да бросьте. Я похож на человека, способного махать каким-нибудь эспадоном? — И правда, Нестияров такого впечатления не производил. — Я теоретик. — А как мне нести его по улице? — Петров озадаченно рассматривал пробивной четырехлистный клевер, украшающий концы дужек гарды. — В тряпку завернуть? — Нет конечно. Вы вообще с ним по улице идти не будете. Придется расстаться с вашим клеймором до завтра. Утром я отвезу его тренеру — а вы придете туда и начнете постигать науку боя на мечах, — двинув бровями, улыбнулся Нестияров. Захотелось воспротивиться. Мысль оставить меч здесь, уйти без него, с пустыми руками, вызывала колоссальное возмущение. Думалось, Нестияров не имеет права! Но здравый смысл категорично заявлял, что и по улице с холодным оружием расхаживать опасно, и клинок, в общем-то, принадлежит совсем не ему, несмотря на пережитые чувства. — Хорошо, — спустя секунды внутренней борьбы нехотя согласился он. — Вот и отлично. Пойдемте выпьем еще кофе — я вам и адресок заодно дам. Когда за Петровым захлопнулась дверь, Элан Эльдарович обернулся к горничной. — Что вы думаете по поводу данного индивида, Анна Вениаминовна? — поинтересовался он, перемещаясь в комнату к окну, чтобы иметь возможность наблюдать за тем, пересекающим двор. — Реинкарнация, я бы сказала, — ответила, последовав за ним, женщина. — С частичным сохранением прошлой личности. — Вот и мне так показалось. _____________ *редингот — пиджак, изначально бывший тем же, что и сюртук, в наши дни является частью костюма для верховой езды. **аскот — мужской галстук особой формы ***резиновое изделие №1 — противогаз