Хочу заснуть с тобой

Вы знаете, что такое лютая бессонница, которая одолевает настолько, что ты уже еле держишься на ногах, механически их переставляя, которая губит, но все никак не убьет, которая высасывает все силы и не дает ничего в замен? Если нет, то спросите у Еноха, синяки под глазами которого и сами без него могут это рассказать. Он слишком устал. У него нет сил ни на что. Все надоело. Он повторяет это слово словно мантру. «Надоело. Н-а-д-о-е-л-о» Парень заходит в ванную после очередной бессонной ночи. Видя свое отражение в зеркале, он морщит нос и отворачивается. Лучше уж на себя вообще не смотреть, если видишь такое. Он еще и умудрился поступить в медицинскую школу, их провинциального городка, которую совсем недавно построили, что означало полную занятость даже в выходные. Времени не оставалось абсолютно ни на что, в особенности на себя. - Напомни мне, почему ты поступил именно на медицинский, а? – парень все же поднял глаза на зеркало и всерьез спрашивал у себя на что он решил положить свою жизнь. Его зазеркальный двойник конечно же не ответил, смотря на парня все тем же до чертиков уставшим взглядом из-под полуопущенных век. Он мечтал выспаться на протяжении всей своей жизни, которая даже и не думала меняться, подставляя парня под удары судьбы. Их мир был не так прост, как кажется. С детства Енох слушал сказки, которые рассказывали каждому ребенку заботливые родители, дедушки и бабушки, воспитатели, учителя. Каждому из навостривших уши детей был предназначен «свой» человек, вторая половина, которая шаталась невесть где. Еще до их рождения, они оказались поделены на пары. Никто и не интересовался у бедолаг хотят они того или нет. И счастливцами были те, кто нашел своего человека. Им был дан величайший дар по мнению Еноха – сон. Без пустого ворочания в постели до пяти утра, при том, что будильник был заведен на шесть, без бессонных ночей и кошмаров, от которых приходилось то и дело просыпаться. Настоящий сон. - Долго еще будешь разговаривать со своим отражением, брат? – его сосед по просторной двухкомнатной квартире, которую они снимали около озера, вечно окутанного туманом, влетел в ванную, вытаскивая зубную щетку и отодвигая О’Коннора от раковины. - До тех пор, пока не сойду с ума окончательно. – собственно, именно так и считал парень с темными кудрявящимися волосами. - Как почувствуешь, что дело плохо, составь завещание! – порекомендовал Миллард, еле выговаривая слова из-за щетки во рту, - мне будет приятно если ты оставишь на мое имя скажем приставку вкупе с запасом денег на кредитке! Дружба этих двоих была чем-то невообразимым. Они не были похожи ни внутренне, ни внешне, но уживались очень даже хорошо. Мил обожал кино, в то время как Енох беспробудно упивался книгами, он прекрасно рисовал, тогда как О’Коннор замечательно разбирался в точных науках, Миллард обожал творческий бардак, а кудрявого парня это немногим выводило из себя. И тем не менее, они отлично ладили. Енох искренне не понимал почему Наллингс тоже решил поступить на медицинский, ведь у него была куча талантов, связанных с творчеством, а не с травматологией или к примеру хирургией. Но паренек упорно учился и пер как танк к своей незыблемой цели, игнорируя внутренние позывы бросить все к чертовой матери и выйти на вольные хлеба, чтобы стать свободным художником, что довольно часто замечал О’Коннор по его поведению. - Ты ставишь меня в неудобное положение, Мил, - Енох прошелся ладонью по темным волосам, пытаясь уложить их на один бок. – Тебе придется ухаживать за мной всю жизнь, пока я валяюсь на кушетке, обколотый нейролептиками, я ведь не собираюсь помирать. - Постарайся уж! – он был неунывающим. Интернатура дело еще более не простое, чем обучение. Тут все будто проходишь заново, на плечи взваливается груз небывалой ответственности, который приходится тащить упорно и долго. Ты теряешься в ответах на вопросы от ординаторов, путаешься в лабиринтах многоуровневой больницы, руки неминуемо начинает трясти, когда пытаешься хотя бы поставить катетер в вену престарелой пациентки или зашивать рану от пореза на руке домохозяйки. Все это захватывает настолько, что время пролетает незаметно. Еще больше усталости. Еще больше нагрузок. Но стоит сделать лишь шаг, как тут же тебя подхватывает волна навалившейся работы начиная с утреннего обхода и заканчивая ежедневными отчетами. Домой приходится возвращаться на ватных ногах, которые порой не слушаются и заплетаются, от чего создается впечатление, что ты пьян, разве что, нет приятного головокружения от алкоголя и приходящего вместе с этим веселья. *** - О’Коннор! – рявкнула горячая во всех смыслах этого слова ординатор, которая была наставницей группы Еноха, Оливия Аброхолос, - бери дело миссис Геллер из седьмой палаты и марш ставить диагноз. Она всегда говорила быстро, двигалась быстро, делала что бы это ни было быстро. За ней невозможно было уследить и пытливый ум Еноха иногда сравнивал ее с колибри. Такая же миниатюрная и хорошенькая, но вместе с тем, ей достался нрав обезумевшей фурии, которая умела не то, что повысить голос, а убить взглядом. Она выглядела очень молодо для своих лет, поэтому он обратил на нее внимание еще в начале года, как только вошел в больницу имени святого Луки. Она захватила его внимание, в один момент ему даже показалось, что она «его человек». Но как всегда жизнь показала, что она не так проста, как кажется. Выспаться парню пока было явно не суждено. Оливия всегда относилась к своим интернам строго, не давая поблажек даже тем, с кем какое-то время пыталась крутить роман. Вздохнув, парень схватил папку с историей болезни и помчался на первый этаж в стационар. Миссис Геллер оказалась женщиной за пятьдесят лет приятной наружности, со слегка скрипящим голосом, что часто бывает у стариков. - Доброе утро! Меня зовут Енох О’Коннор, я ваш лечащий врач, позвольте спросить, что вас беспокоит? – врачебная этика всегда казалась парню делом не очень то и благодарным. Ему не нравилось общаться с людьми, но того требовала работа. Все-таки, чем быстрее ты поставишь диагноз одному пациенту, тем быстрее примешься его лечить и возможно перепадет еще парочка со случаями поинтереснее. Интернам не доставалось примечательных случаев, наверное, именно поэтому они радовались как дети банальному удалению гланд или же аппендицита. Енох был хирургом общей практики. Пока что общей. Больше всего его привлекала нейрохирургия, до которой ему было еще очень далеко. - Если бы я знала, что в этой больнице водятся такие привлекательные врачи, непременно подала бы на развод с Клиффордом! – старушка оказалась веселой, она посмеялась, придерживаясь за живот. - мне кажется, что у меня гастрит, - доверительным тоном сообщила она. - Не думаю что Клиффорд обрадовался бы этой новости, мэм, - Енох быстро пробежался взглядом по истории болезни, - отмечена тошнота, рвота, температура 37,5 на протяжении трех дней, периодически боли в животе. Это все что угодно, только не гастрит, будьте спокойны за свой желудок. Он уже встречал подобный случай. Однажды на скорой привезли малышку лет семи, она кричала и загибалась от боли. Операцию было решено провести немедленно. Это был острый аппендицит, в брюшной полости девочки было слишком много гноя, ее еле удалось спасти. Енох присутствовал на операции, но тогда ему не разрешили даже надреза сделать. - Сначала меня мучили боли по всему животу, особенно по ночам, вы и представить не можете как я мучилась! – говорливой даме видимо понравилось жаловаться на здоровье. - Боль в эпигастральной области, которая скоро наверняка перейдет в подвздошную, налет на языке, боль в правой ноге при ходьбе, по симптомам Кохера сходится, - парень быстро что-то записывал, срываясь с места, прочь от ничего не понимающей престарелой леди. Оливия скептично взглянула в его глаза и впилась взглядом в записи, придирчиво расспрашивая о каждом симптоме, который смог приметить интерн. После двадцати минут мучений, Аброхолос сдалась и утвердила диагноз. Уходя к своим пациентам, она небрежно кинула парню, что бы он готовился к операции. О’Коннор стоял на месте как вкопанный, ему казалось, что слух его подвел, что женщина с медными волосами ничего подобного не говорила, однако, после того, как она прикрикнула остальным, что бы ровнялись на него, он понял, что не обознался. Первая серьезная операция, которую будет проводить именно он. Усталость отступила полностью, ее словно и не было. Спать не хотелось совсем, он чувствовал себя отдохнувшим. Может быть он был влюблен в свою работу? Может это и есть его судьба.