Я вернусь

       — Вадик! — вбежав в палату, Глеб кинулся к брату. — Прости меня, прости. — За что? — тихо проговорил Вадим. — За то, что не отговорил тебя. Я не должен. Не должен был так это всё оставить. — в уголках глаз Глеба заблестели слёзы. — Это ты прости. Я думал, такого не случится. — Самойлов-старший прикрыл глаза, прижимая к себе брата, который неуклюже полулежал на краю кровати.        Вадим почувствовал свою вину перед братом. Он чувствовал себя ужасно в тот день и должен был отказаться от концерта, но что-то заставило его рискнуть. Сейчас он считал себя каким-то наивным человеком, которым Вадик никогда не являлся, потому что его терзало отвратительное понимание того, что он хотел что-то доказать брату. А доказать что? Что он сильный? Да Глеб и так это знает. Или знал.? Сейчас он, Вадим, лежал на кровати в больнице после нервного срыва и такого ужасно неловкого обморока на сцене перед публикой. Да нет, всё это ерунда, Глеб не разочаруется в нём, особенно, после такого, как бы пафосно не звучало, трагического случая во время концерта. Хотя трагедия подразумевает под собой жертвы… А какие же жертвы будут у него? У них? Так размышлял Вадим, погружаясь в тревожный сон, всё ещё не отпуская брата от себя.        — Глеб Рудольфович, — негромко позвал врач, заглянувший в палату. — Да. — оглянувшись на голос, встрепенулся Глеб. — Да, сейчас подойду. Он засуетился, но пытался не потревожить и разбудить брата. Выйдя из тёмной палаты, Глеб начал щуриться, чувствуя дискомфорт из-за яркого белого света больничных ламп. — Сейчас — начал доктор. — Вадиму Рудольфовичу нужен покой и тишина. Я вам уже рассказывал, что произошло и, как будет проходить реабилитация. Сегодня днём мы его выпишем, но он должен будет находиться с вами. Его состояние… не совсем стабильно. Обмороки сейчас, возможно, будут случаться нередко. Следите за ним. — Да, да, хорошо. — закивал Самойлов-младший. — Вам лучше сейчас уехать домой. А потом, к часам трём приезжайте за ним сюда. Глеб поблагодарил доктора и, попрощавшись, пошёл вдоль по коридору, там его ждал Андрей.        — А ты сказал врачу о вчерашнем обмороке? — спросил у Глеба Котов, когда они уже собирались ехать за Вадимом. — Нет. — сухо ответил Самойлов. — Ясно. — Котов снова уткнулся в книгу, не желая спорить с Глебом.        На самом деле Глеб чувствовал себя более чем ужасно: голова раскалывалась, и ему казалось, что он сам скоро будет на месте Вадима, а то и увидится с Сашей. Он это скрывал и не собирался сообщать об этом никому, особенно Вадиму. Ну и остальным, чтобы не рассказали ему. Впервые Глеб почувствовал на себе настоящую ответственность за другого человека. Он знал, что Вадим сильный, и скоро ему станет лучше. Скоро и Глебу станет легче. Но сердце покалывало и сжималось от любой мысли о том, что всё будет не так. Всегда было не так. И вправду, сейчас всё будто перевернулось и поменялось своими местами. Забавно и страшно одновременно было осознавать это. Лето потеряло свои цвета. Всё было, а мечтать было не о чем.        Глеб поспешно, будто пытаясь, чтобы Андрей не увидел его действий, достал из ящика письменного стола ручку и тетрадь. Он быстро раскрыл её и записал мысль, которая сопутствовала ему уже долгое время, но никак не могла сформироваться в оформленное предложение: «Это лето серого цвета, Море есть, но нет мечты. Солнце льётся на человека. Всё мертво, все мертвы.»        Глеб закрыл тетрадь и посмотрел в окно, солнце согревало своими лучами, шелестела зелёная листва деревьев, и слышались радостные голоса детей. Но всё как-то утратило свои краски. Солнце больше не грело, и было как-то отвратительно душно, а счастливые голоса детей превратились в назойливые, раздражающие звуки.