Ради общего блага.

      «Как сообщают репортёры из «Ежедневного пророка», Геллерт Грин-де-Вальд был замечен в лондонском Министерстве магии. Он открыто призывал людей перейти на свою сторону и поддержать его движение под лозунгом «ради общего блага». Когда сотрудники безопасности попытались задержать его, Грин-де-Вальд, разбив знаменитый фонтан британского Министерства, доходы от которого переходят к больнице Святого Мунго, устроил огромный переполох в здании и скрылся через один из каминов общей сети летучего пороха. Официально отследить его не удалось, но некая Салли Эйвери утверждает, что волшебник появился у неё дома прямо из камина и через мгновение трансгрессировал...»              «... появились слухи о том, что Геллерт Грин-де-Вальд завладел знаменитым Жезлом Судьбы, также известным как Бузинная палочка, и теперь никакая сила не сможет сдержать его. Повсюду поступают жалобы о том, что Грин-де-Вальд убивает не согласных с ним и его режимом лишь одним взмахом руки, а то и взглядом. Также невозможно игнорировать слухи и о том, что на месте своего очередного преступления мистер Ради-Общего-Блага оставляет некую метку (рисунок приведён ниже), подобную древним рунам, тем не менее, аналогов среди рун не имеющую...»              «... но именитый европейский чародей Альбус Дамблдор, которому прочат блестящую карьеру британского министра магии, до сих пор отказывается от интервью и комментариев бесконечным бесчинствам тирании кровожадного Грин-де-Вальда и его последователей. Перед волшебным миром возникает вопрос: избегает ли намеренно Дамблдор встречи с Грин-де-Вальдом, называемым непобедимым, или он действительно является его пособником? Следственный комитет мракоборцев Европы заинтересовался этим делом, и уже было установлено, что Альбус Дамблдор и Геллерт Грин-де-Вальд встречались раньше, однако нет ни единого доказательства того, что они продолжают какое-либо общение и Дамблдор содействует тёмному магу. Тем не менее, если Дамблдор не проявит участие в борьбе со злодеяниями тирана, вопрос о его присутствии в Визенгамоте будет открыт...»              «... был совершенно точно замечен в Украине во время поимки молодой и буйной самки украинского железнобрюхого дракона. Геллерт Грин-де-Вальд давно был известен своей тягой к самого опасного рода существам, способных помочь ему во внедрении его режима в жизни волшебников и немагов. На сей раз он проник в Комиссию по обезвреживанию опасных тварей, но выдал себя, когда действие оборотного зелья, применяемого им, закончилось. Из всей Комиссии, без труда опознавшей самого опасного волшебника нашего времени, в живых остался только...»              ― Мистер Грэйвс?       Записи, приличная доля которых была сделана перьями лучших доносчиков МАКУСА, путешествующих по миру и докладывающих госпоже президенту о том, насколько плоха или хороша ситуация в мире, чуть не разлетелись по всему кабинету. Один взмах палочки, совсем не похожей на пресловутый Жезл Судьбы, и они вернулись в ящик, где выжидали свой звёздный час. Умение ждать ― самая важная магия.       ― Ах, это вы, Тина.       Тина Голдштейн ― одна из немногих, кто ещё верит в то, что сможет сохранить прежний мир, живущий по устаревшим законам. Кто верит в мир без войны, кто не стремится изловить своими руками Грин-де-Вальда. А это у многих героев нашего времени превратилось в навязчивую идею. Взять хоть простака ПерсиваляГрэйвса, который отражается в зеркале, когда я подхожу к нему. Эти пульсирующие амбиции похожи больше на нити марионетки, чем на орудие справедливости. Одна ниточка, вторая ниточка, и вот он уже пляшет под детскую считалочку о десяти лунтелятах.       ― Что вы здесь делаете? Это кабинет госпожи Пиквери. Вы не должны здесь...       ― Неужели? А вы, вы должны?       Она инстинктивно сжимала в левой руке волшебную палочку. Почему-то она скрывала от большинства людей, что она ― левша, но в те минуты, когда она не задумывалась о том, как выглядит, хваталась за палочку именно левой рукой. Когда-то очередной глупый волшебный режим пытался искоренить это в детях. Я не знал, что это добралось и до Америки.       ― Не бойтесь, Тина. Это будет наш с вами новый секрет. Я не скажу, что вы были здесь и пытались охранять мадам Пиквери, хотя она вам это довольно ясно и обстоятельно запретила, как я помню. А вы не скажете, что видели здесь меня, читающим её донесения. Разве не замечательно?       ― Но неужто вам можно читать...       ― Ш-ш-ш, ― я приложил палец к губам ― старый, привычный жест, порой убеждающий лучше всякой магии. Я до сих пор холил и лелеял в себе эти привычки, вынесенные наскоро из Годриковой впадины ― привычки разговаривать, выходя за обычные рамки. ― По-моему, кто-то идёт мимо, ему ни к чему наши секреты, не так ли?       Не дожидаясь её смущённого ответа, я потянул её дальше от двери, в проёме которой она меня застала напротив президентского стола, и усадил в глубокое кресло, сам же сел рядом, наблюдая, как она медленно убирает по одному пальцу с рукояти своей волшебной палочки. Вокруг доверия Тины Голдштейн была возведена огромная стена. Похоже, Персиваль ― всё-таки редкий остолоп, который проходил мимо Тины каждый день, совершенно не интересуясь ею, и теперь его внимание было ей слишком непривычно и подозрительно. Это не удивительно, если догадаться, что способности Тины в разы превосходили то, что умел Персиваль.       ― Вот скажите мне, ― я постарался перейти на доверительный шёпот, ― разве это плохо, что сотрудник магического конгресса и глава департамента защиты магического правопорядка будет знать о Грин-де-Вальде всё, что знает только мадам Пиквери? Разве вы не будете рады тому, что именно я поймаю Геллерта Грин-де-Вальда и его безумных фанатиков, которые вас так пугают? Ведь я уже знаю, где именно он находится. Да-да, я почти готов организовать его поимку. И мне рядом в это трудное время будут нужны надёжные люди, Тина. Вы понимаете, о чём я говорю?       Она кротко кивнула, опустив глаза, и вдруг заговорила ― здравомыслие пыталось пробиться сквозь туманные чары.       ― В прошлый раз вы просили присылать вам сов, докладывающих, чем занимается Абернэти. Каждый вечер я писала вам письма... вы говорили, что это поможет...       ― Я ошибся, Тина. Абернэти не из последователей Грин-не-Вальда. Сейчас вам очень поможет отсутствие вопросов. И лишнего любопытства.       Она вдруг подняла глаза на символ, висящий у меня на груди. А я так ценил её память, так берёг её от заклятия забвения, так не хотел терять умного человека, который и без того был на грани увольнения и заставлял смотреть ей вслед с нескрываемым сожалением. У Голдштейн будто не было слабых мест, я до сих пор не мог закрепиться в её жизни, но она до безумия любила свою работу, в кою больше никто так не верил.       ― Мистер Грэйвс... ― и моя рука уже невольно потянулась к волшебной палочке, так не желая быть палачом очередной памяти. ― Вы ведь американец...       ― Но какое-то время жил в Европе, вы же знаете, по заданию. Война. Мы все мечтаем с ней покончить. И я больше всех, поверьте.       ― Да, но... только европейцы называют госпожу президент ― мадам<i> Пиквери...       Вот и всё, похоже. Вышло то время, когда она могла быть уверена в том, что знала. Похоже, она сама подписывала своей голове приговор. Красавица, если бы ты знала, как мне самому жаль того, что сейчас произойдёт, ведь ты не заслужила этой слепоты.       Непроизвольно я коснулся её щеки, будто под действием странной ностальгии. Как это было с Арианой. Как это было со всеми другими женщинами, которые пали жертвами несправедливой стороны этой войны. Я ждал, что она отпрянет, но она допустила осечку и впустила мою легилименцию в своё трепещущее сознание. Сама открыла свою дверь, желающую быть открытой, и её учащённый пульс прошёл сквозь меня. Я <i>увидел...              Плетущийся венок из цветов на могиле Голдштейнов, он вырастает из её палочки и цветёт от её горячих слёз. Самые красивые цветы вырастают из боли. Плачь, Тина. Не надо скрывать свои слёзы. Венок ложится на могильную плиту, листья дёргаются от ветра, и нас обоих пробирает её скорбная дрожь.       Миллион бьющихся в голове слов. Одни перекрикивают вторые. Большую часть своих слов она привыкла произносить только мысленно, потому что точно знает, что сестра её услышит. Её сестра ― безумно сильный легилимент с врождённым даром. Как метаморфия, но только в сознании. Тина по привычке разговаривает со всеми мысленно, но никто не слышит её одинокий голос в толпе. Тина ― ветер, стучащийся в закрытые окна, она могла бы стать сквозняком в любой жизни.       Она подбирает совиные перья и перед её глазами встаёт доброе лицо её дедушки. Грязнокровый старик, едва не лишившийся магии в детстве только из-за того, что родился не в той семье. Она идёт по своим следам, которые больше никому не видны, и находит прибежище глупых маглов, пытающихся оказывать сопротивление американским чародеям. Даже это стадо чувствует, что в великом магическом мире что-то затевается, грядёт настоящая революция. Тина в очередной раз находит забитого мальчика, бледного, потерявшего свою тень и ставшего тенью вместо неё. Тина вздрагивает при виде шрамов салемца и осыпает мальчишку обещаниями того, что всё изменится, а я в ответ шепчу Тине, что скоро все его страдания прекратятся, скоро мы придём в лучший мир, где подобное не случается.       И где-то я уже видел этого мальчика. Как его зовут, Тина? Криденс. Он жил не только в моих видениях. Нет, я уже встречался с ним в чьей-то памяти. Неужели Персиваля?..              Не зная, что происходит, она невольно прильнула к моей руке, через тактильный контакт проникшую в саму её суть, а я понял, что сегодня я не могу казнить эту память. Нет, не теперь. Тина была сокровищем, ведущим меня к салемцам. И стоило только её подтолкнуть в нужную сторону, она могла бы стать преданной спутницей этой революции. Может быть, мне стоило уделять ей больше внимания. Может быть, даже за пределами здания конгресса. И может быть, она и сама была бы не против.       Возможно, это и есть её слабое место.       ― Вы очень умны, мисс Голдштейн, ― заявил я, приводя её обратно в чувство. Обе мои руки были при мне и как будто её не касались, я уже не сидел рядом с ней, а стоял, немного насмешливо глядя сверху вниз, а знак Даров Смерти, так смутивший её, уже был спрятан под одеждой. ― Война в Европе очень сильно изменила меня. И внедрение в их общество с целью поимки зачинщика этих беспорядков повлияло не только на мою речь, но и на ход моих мыслей. Я рад, что именно вы это заметили. Нам с вами это очень пригодится. Что ж, до скорой встречи.       Оставляя её одну в этом дорого обставленном кабинете с секретами, я не услышал её прощания, но знал, что оно прозвучало и не из соображений вежливости. Скоро в этом кабинете вместо портретов Эйбл Флемминг и Эмили Раппапорт появится моё лицо, совсем не похожее на физиономию Персиваля, к которой она так привыкла и мимическим трансформациям которой она так удивлялась. Тине ещё понадобится время, чтобы понять, что ни одна женщина просто так не уходила от Геллерта Грин-де-Вальда. Во всяком случае... живой. Оставь душу всяк сюда входящий.              Поделиться секретом ― всё равно что дать осколок Сквозного зеркала. Пара мгновений и вот вы уже непроизвольно украдкой подглядываете друг за другом в его отражении.