Год назад.
Это был канун Рождества. Снег уже не падал с неба в безумном, хаотичном потоке, он давно накрыл сухой продрогший асфальт и тем самым помешал движению автомобилей. В центре города образовались немыслимые пробки, и из-за них люди не могли добраться до нужных им мест. Звуки сигналов машин заглушали рёв моторов, а выхлопные газы выскакивали из труб и улетали высоко в небо. Снежинки яростно облепили стекла автомобилей — так, что нужно было несколько раз протирать их дворниками, чтобы водителю было видно хоть что-то. Во всех машинах играли старые добрые песни о чудесной рождественской ночи, ведущие программ только и говорили, что о наступающем празднике, и на каждой станции ничего не менялось. Гарри сделал глубокий вдох и головой прислонился к окну, тягостно ожидая, пока его водитель сквозь пробки и заторы доведёт его до аэропорта. Он уже два года не собирался с друзьями за городом, дабы достойно отметить Рождество, и сегодня наконец был его шанс провести незабываемую ночь в компании самых веселых и замечательных людей которыми он дорожил. Он предвкушал этот праздник уже около недели, с радостью думая, как в этот раз все будет зрелищно и эффектно. Вечеринки в честь рождества устраивал его знакомый вместе со своей девушкой, и каждый раз это были фестивали, концерты, на которых собирались толпы народу — от этого становилось ещё веселее. И теперь он спешил поскорее добраться до аэропорта — только пробки не позволяли ему сделать этого. Он в сотый раз посмотрел на часы. Рейс отправляется ровно через двадцать минут. Ах, если бы он понимал, что получится простоять так долго в пробках, то он обязательно выехал бы раньше. А сейчас он гневался на всех этих людей за то, что опоздает на свой рейс из-за них. Хотя… оставался один вариант. — Джонс! — вдруг неожиданно для себя самого вскрикнул он. — Доставай багаж. Я добегу до аэропорта. И Гарри, выскакивая из машины, помчался по заснеженным улицам, расталкивая всех вокруг и ставя перед собой одну единственную цель — добраться до самолета. И он бежал, спотыкался и едва не падал, наталкивался на машины, загребал снег, глотал одиноко витающие в воздухе мелкие снежинки и укрывался шарфом; бежал, словно прибытие вовремя стоило ему жизни. Он никогда не опаздывал на самолеты и подобный случай же означал катастрофу для него самого. Здание аэропорта было близко. Точнее, оно было настолько большим, что казалось, что стоит оно рядом. Но на подходе к нему толкались автомобили и люди, и Озборн мысленно ругал их всех и пытался пробежать сквозь толпу, а когда он сам добрался наконец до терминала, то спокойно выдохнул. Вот только… Табло показывало, что самолет уже покинул взлетно-посадочную полосу. Гарри, не веря своим глазам, вновь и вновь читал надпись, пока она не исчезла, зелеными буквами растворяясь за пределами электронного экрана. Вот и все. Ему не удавалось попасть на вечеринку. Сейчас он либо опоздал бы, либо не приехал вообще. Едва сдерживая порыв ярости, он сделал глубокий вдох. Он злился на всех: на пробки, что заполонили каждую улочку города, на людей, что спешили в аэропорт, и на вокзал, и на свою проклятую непунктуальность. Он знал, что когда-нибудь она его подведёт. Вот, пожалуйста. Теперь он не попадает на вечеринку. В отчаянии он направился к кассам, благодаря судьбу хотя бы за то, что не так уж много народу оказалось у окошка. — Подскажите, пожалуйста, в какое время следующий рейс до Майами. — Через четыре часа, сэр, — любезно улыбнулась девушка за кассой. Едва не застонав от такой несправедливости, Гарри решил не искать иного обхода пути и купил билет. Оставалось лишь предупредить своих друзей о том, что задержится. И не на две минуты. Сделав глубокий вдох, он опустился на холодные железные стулья посреди зала ожидания и облокотился о спинку. Разочаровал своего шофёра смс-сообщением о том, что они зря спешили, позвонил своему другу и сказал, что задержится (в ответ получив явно не искреннее сочувствие и пожелание приятного полёта через несколько часов), а затем прикрыл глаза, прислушиваясь в нестройный рой голосов, трелей телефонов и электронных речей, объявляющих посадку или отправление. И едва он от нечего делать открыл телефон, чтоб хоть чем-то себя занять, недалеко от своего места он услышал недовольный голос: — Ну какого черта! Гарри поднял взгляд. Рядом с расписанием самолетов, задрав голову повыше, стоял молодой человек — наверное, ровесник Гарри — в полурасстёгнутом чёрном пальто до колена. Похоже, что он только что увидел надпись «Задержка рейса», что горела красным прямо над ним. Он сделал глубокий вдох и огляделся, словно присматривая, куда можно присесть. И, вновь взглянув на табло, как будто не веря своим глазам, он поплёлся одиноко со своим чемоданом к железным сиденьям. Присел на свободный стул прямо позади Гарри и набрал чей-то номер. — Алло, тётя, — угрюмо произнёс он. — Мой рейс перенесли. Говорят, из-за плохой погоды. Угу. Да. Я опоздаю часа на три. И отключился. Издал недовольный стон и поудобнее устроился на стуле. А Гарри тем временем не упустил свой шанс познакомиться с этим симпатичным парнем. Он повернулся и, пока тот уставился в телефон, принялся его изучать. Каштановые кудри, некогда стоявшие в высокой прическе, сейчас были примяты шапкой, и на ткани ещё оставались снежинки. Крупные карие глаза были печальны — ещё бы! Кто хотел застрять в аэропорту в канун рождества? Сам парень был немного выше Гарри и крупнее по телосложению. И, что немаловажно, он был действительно привлекательным. Даже сейчас, когда он был мокрый от пота и раскрасневшийся, видимо, после спешки, красивые черты его лица спрятать было нельзя. Но что с самого начала привлекло Гарри, так это его низкий баритон. Словно бархат, он пробегал по его ушам и дарил наслаждение слуху. Озборн бы весь вечер слушал этот голос. Незнакомец, наверное, почувствовал на себе пристальный взгляд Гарри — иначе почему он обернулся так внезапно? Озборн едва не покраснел — ведь он так нагло разглядывал парня. Ему не оставалось ничего другого, кроме как прикинуться, что все это было случайно, и потому он выдал простое: «Привет», — и постарался выдавить улыбку, хоть и на душе было паршиво. — Добрый вечер, — в ответ произнёс незнакомец. — Вы тоже застряли тут? — Да, — Питер вздохнул, — рейс перенесли на три часа. Из-за плохой погоды, — он фыркнул. — И какого черта? Только что с неба ни снежинки не упало. Со взлетной полосы несколько минут назад отправился самолёт, я видел это своими глазами! — он рукой указал на окно. — Это был мой самолёт, — хмыкнув, ответил Гарри. — Мне повезло больше, — улыбнулся парень, быстро сообразив, в чём заключалась проблема его собеседника. — Что вы собираетесь делать? — Купил ещё один билет. Благо, это не путевка, иначе вышло бы… забавно. Темноволосый откинулся на спинку стула и убрал телефон. Кажется, у них завязывалась беседа. — В такое время года я просто ненавижу аэропорты, — угрюмо произнёс он. — Все эти толпы народа, суета… — по мере того, как он говорил, он активно выказывал своё недовольство жестикуляцией. — Ох, — он вздохнул, — а ещё этот снегопад. Как знал, надо брать билет на поезд. Но нет же — угораздило меня лететь. Потом он замолчал и посмотрел вверх в потолок. Просвистел незатейливую мелодию и глянул на Гарри. — Питер, — представился он и протянул руку вперёд. Гарри пожал её, усмехнулся и выдавил улыбку. — Гарри. — Очень приятно. Куда едете? И Гарри углубился в рассказ о том, как каждый год его друзья отмечают Рождество на песочном берегу тёплого моря, развлекаются, пьют в баре и поют в караоке. И как именно в этот раз после трехлетнего перерыва, когда он надеялся хорошенько оторваться ото всех будничных рутинных дел, управления компанией и подобными скучными официальными собраниями, он опоздал на самолёт. Да ещё и так нелепо! И в сотый раз он пожалел, что не выехал в аэропорт пораньше. А ещё и время перепутал… Питер с упоением его слушал и попутно задавал какие-то вопросы, что не могло не привлечь внимание Гарри. Всем нам бывает приятно, когда нас слушают не просто ради того, чтобы вставить свою лепту после окончания нашего рассказа, а ради того чтобы дать выговориться, рассказать свою историю. И таким образом они познакомились. Питер, собравшийся ехать к тёте и дяде на Рождество, с отчаянием узнал, что его рейс задерживается — он и сам в глубине души подозревал, что так и будет — и потому теперь он застрял здесь на три часа. А Гарри перепутал время и опоздал… и среди многочисленной толпы пассажиров они сидели друг напротив друга и рассказывали свои жизненные истории. А чуть попозже они уже смеялись над шутками вместе. И не слышали гама, воцарившегося здесь, не слышали объявлений о вылетах, криков непослушных детей и громкие разговоры. Между ними возникла какая-то своя особая атмосфера, и она показалась Гарри намного душевнее, чем та которая присутствовала в кругу его друзей — и с ужасом он заметил, что совершенно не хочет к ним лететь. Вот так бы провести новогоднюю ночь с этим весёлым незнакомцем, улыбаться, потому что смех идёт откуда-то изнутри, а не потому, что так надо. В один миг — лишь в один миг — когда Питер лишь отвёл взгляд, чтобы посмотреть на расписание, глаза Гарри будто приковали к этому парню. И он понял — понял всем сердцем, полыхающей, трепыхающейся душой — что влюбился. И он не шутил. — Может быть, по чашечке кофе? — посреди разговора прервался Гарри, с надеждой в голосе буквально предложив выпить чего-нибудь вместе. — Здесь такие высокие цены… — недовольно простонал Питер. — Я студент, я знаю меру деньгам, — он усмехнулся. — Я угощаю, — подмигнул Гарри, и после этой фразы Питер согласился, хоть и пришлось его уверить, что для Гарри это копейки. Итак, двое молодых людей сидели в кафе, переполненном людьми и потягивали кофе с молоком и двумя кубиками сахара. Один из них — в дорогом костюме с серебряными переливающимися при свете ламп часами на левом запястье — директор целой компании. И второй — в старых джинсах, клетчатой потертой рубашке — лишь студент третьего курса университета. Они сидели здесь и разговаривали ровно до начала полёта. Смотрели в окно на взлетно-посадочную полосу и любовались снегом, который сугробами украсил тропы и дороги на близлежащем поле. Снегоуборочные машины старались как могли, дабы очистить полосы, и уже совсем скоро снег утихомирился, а самолеты получили возможность взлетать. — Рождество — это такой праздник, который надо отмечать с самыми близкими, — между делом как-то произнёс Питер, делая глоток кофе. — Да, но в моем случае такого явно не будет, — с сожалением отметил Гарри, перемешивая сахар в чашке. — Почему? Ты же едешь к друзьям, там, наверное, будет… классно? — предположил Питер. — Алкоголь, бар, вечеринка… — вздохнул Озборн. — Все это повторяется из года в год. Нет, я, конечно, люблю своих друзей. Но порой… — он поморщился, как будто не хотел признавать то, что сам скажет через секунду. — Но порой они такие предсказуемые. Да, я странный среди них. Разница в возрасте не такая уж и большая, но в Рождество мне хочется увидеть снег, — он махнул рукой на окно, — вот такой, который валит на эту полосу. А мы едем в Майами. Удивительно, не правда ли? — этот вопрос не требовал ответа. Просто печаль затаилась внутри Гарри и отразилась в его безысходном взгляде. Нет, он, конечно, поедет к друзьям… но только что он нашёл человека, с которым хотел бы провести это Рождество. На часах было пять часов вечера, и за окном вечерело, сумерки понемногу сгущались над аэропортом; вот она, эта атмосфера предпраздничной суеты. В кафе уже включали рождественские песни, весело и игриво мигали гирлянды, а фигурка Санта Клауса размеренно махала рукой, качалась из стороны в сторону и издавала повторяющиеся фразы. «Счастливого Рождества, хо-хо-хо», — хрипел он. Гарри, стараясь выдавить улыбку, грустно смотрел на него. — Получается, среди твоих друзей нет твоей девушки? — этот вопрос Питера служил удочкой. Он словно закинул ее, чтобы разузнать больше о Гарри. Тот в ответ лишь хмыкнул. — Нет, никакой девушки, — и с улыбкой покачал головой. — Нет времени. — Да, — протянул Питер. — Похожая проблема. А потом взлетел первый самолёт, и оба напряглись. Время подходило к отлету. Наверное, прошла целая вечность перед тем, как Паркер отправился на вылет, но для двух молодых людей это время пролетело, словно одна минута. Гарри провожал Питера едва ли не со слезами на глазах. Он так проникся этим человеком, что даже не верил, что сможет его отпустить. Забыть о нем. Больше никогда его не встречать. Отдать его этому огромному бездушному самолету и свободно — даже добровольно — отречься от общения с ним. И он понимал, что лишь в его силах удержать Питера рядом с собой, когда он решил записать номер его телефона, ещё сидя в кафе.***
Праздник у друзей казался скучным. Его не радовала вечеринка, не радовал и фестиваль. И алкоголь уже не казался таким вкусным. На следующий же день, сославшись на срочные дела в компании, он под недовольные возгласы и стоны друзей взял обратный билет и улетел в Нью-Йорк, ближе к вечеру. И встретился с Питером, который с широкой улыбкой в рождественскую ночь, лёжа при свете гирлянд, просто разблокировал свой телефон и увидел голосовое сообщение от Гарри. Тот просил его о втором свидании. Получается, их совместный поход в кафе в аэропорту был первым. И он согласился. Через день они, уже заметив друг друга, побежали навстречу, но затем… остановились. И стояли так, рядом с терминалами, понимая, что именно такое чудо преподнесло им Рождество. Под омелой они поняли, что встретили тех самых, нужных им, людей, без которых им не прожить ни дня. На пару дней позже, но они провели свою рождественскую ночь. Вдвоём.***
Однако все даже самое лучшее не может длиться вечно. Время — самый худший враг, что только есть у людей — и оно всегда подкидывает какие-то испытания и проблемы. Это лишь наша проблема: постараться решить их или позволить обстоятельствам управлять нашим счастьем. Все испортилось. Буквально испортилось, когда Питер совершил оплошность. Сказал по неосторожности — с кем такого не случается? — а все переросло в громадный конфликт. Дело было в феврале. Ещё снег согревал холодную землю, а солнечные лучи не были достаточно сильны, чтобы растопить заледенелые лужи, кое-где все равно тлел мощный огонь. В шикарном лофте в центре города, окна которого выходили на шоссе, хоть и не было камина, но в двух сердцах пробегали такие искры, что могли отопить весь Нью-Йорк. И все было великолепно. Все, начиная от серых будней, которые они оба встречали с неподдельной улыбкой растянувшейся на лицах, и заканчивая яркими выходными, ночи которых они, конечно же, проводили вместе. Вот только все самое лучшее не может длиться вечность. Однажды, когда Питер собирался уходить в университет, а Гарри подбирал одежду на работу, в месте, которое мы зовём кухней, тихо-тихо работал телевизор. В лофте царила полутьма, и лишь свет от мигающих новостей озарял апартаменты. Ведущий с бодрым выражением лица (удивительно, как ему удавалось каждое утро придавать такой веселый вид? Питер полагал, что на такое способны лишь влюблённые) ведал о недавних событиях. И тогда одна новость пронзила все словно гром. Совсем недавно был открыт фонд — открыт богатым владельцем популярной фирмы — средства вложенные в который пошли бы на пользу детским домам и приютам. Однако раскрылось, что ни один цент не был переведен на их счета. Все вложения лишь были прекрасным — и одновременно таким омерзительным — способом увеличить себе карман. Питер, делая небольшие глотки горького кофе, кивнул головой и промолвил: — Никогда не доверял этим богачам. Они постоянно творят что-то подобное, — он хмыкнул. Гарри даже оторвался от своего галстука, который так и не мог завязать самостоятельно — и тот повис на его шее, обрамляя плечи; две верхние пуговицы рубашки оставались незастегнутыми, и это слишком сильно нравилось Паркеру. — То есть ты сейчас хочешь сказать, что все богатые так нечестно поступают с людьми? — поднимая левую бровь, спросил Гарри, и после этой фразы новости по телевизору стали казаться далекими, какими-то отрешенными. Улыбка телеведущего уже была такой неестественной. Питер пожал плечи. Он уже осознал свою ошибку, но сделать ничего не мог. Просто так Гарри успокоить было нельзя — за те месяца, проведённые вместе, он отлично это понимал. — Послушай, я всего лишь сказал, что большинство богатых так поступают, — спокойно и с улыбкой на лице произнёс он. — Конечно, не все такие же лицемеры как этот, — он махнул головой в сторону телевизора. Гарри с подозрением прищурил глаза, но сразу отвлёкся, и снова на свой галстук. Питер же сделал глубокий вдох и отпил горячего кофе. «Да, конечно», — шепотом саркастически прибавил он, но этого хватило, чтобы Гарри развернулся и перевёл обыкновенную фразу в конфликтную ситуацию. Обычно по утрам Питер отставлял свою кружку кофе, помогал Гарри завязывать галстук (наверное, он и сам притворялся, что не может его завязать, лишь бы Питер помог ему, снова прикоснулся своими слегка шершавыми ладонями до его кожи, обжигал шею своим горячим дыханием) и на прощание дарил сладостный поцелуй. Но сегодня ничего этого не было. По неосторожности Питер выказал пренебрежение к слою населения, к которому относился Гарри, и теперь он не мог никоим образом себя защитить. Так они и поссорились. В душе Питера ещё теплилась надежда на то, что Гарри не воспримет слова всерьёз, но, похоже, он уже сделал это. В университете он пытался рассчитать, как бы так подойти к Гарри, как бы успокоить его. Питер просто не верил, что на его слова можно обидеться, ведь он говорил правду — то, как думал сам — лишь его личное мнение выскочило из его уст. И даже не чувствуя своей вины, он хотел извиниться, просто чтобы сохранить отношения. Но, по-видимому, это слишком сильно задело Гарри. Питер понял это, когда увидел входящее смс-сообщение о том что ключи от лофта он может вернуть обратно.***
С тех пор — никакого Рождества. Никаких весёлых мигающих гирлянд, никакого утреннего совместного кофе. Совместных прогулок и тихих вечеров в компании шампанского. Но, что самое обидное, никаких утренних завязываний галстука. То, что ежедневно дарило Питеру не сходящуюся с лица улыбку, пропало. Растворилось в воздухе. Пылинками улетело в необъятную неизвестную пугающую даль. А потом их жизни как будто надломили. Согнули пополам — и их пути навсегда разошлись, как и ветки метро на которых они жили. Гарри стал успешным предпринимателем, числившимся даже в списке Форбс, а Питер продолжал своё обучение на биохимическом факультете Нью-Йоркского университета. Они пробовали встречаться и сходиться с кем-то новым — но не выходило у них — не выходило — и все тут. Не чувствовали они таких же искр совершенно с другими людьми. И не было у них счастья. Так же, как и не было утренних ритуалов по завязыванию галстука. Кофе был — но горький, а новости по телевизору — скучными. И не было тех нежных и страстных одновременно поцелуев, не было горячих дыханий, обжигающих кожу. Они и сами жалели, что так нелепо поссорились и удалили номера телефонов. А сейчас лишь тусклый свет фонаря освещал эти бледные локоны, и темные круги под глазами казались ещё больше, когда на них падала тень. В один миг Питер вспомнил всё — лишь когда устремил взор на серые глаза. — Гарри… — прошептал он, не веря своим глазам. Может, это галлюцинации? Никакого Гарри здесь нет? Просто ностальгия играет злую шутку? «А может, вот оно, это чудо?» — про себя в это время думал Озборн, когда лишь при одном взгляде на Питера едва сдержал слезы. Он подошёл к нему, и снежинки на его пальто заблестели при свете фонаря. И все былые чувства разом вернулись в сердца обоих. А саксофонист тем временем убирал свой музыкальный инструмент в чехол и, поплотнее укутываясь в шарф, с улыбкой на лице покидал улицу. Он не хотел нарушать воцарившуюся гармонию. Тем более — дома его ждали родные и тёплый сладкий чай. Питеру было все равно на Гвен, а Гарри — на то, что в это Рождество он не встретится со своими друзьями. В глубине их душ открылся тот забытый всеми уголок, который они могли назвать любовью. Они все ещё любили друг друга. И кинулись в объятия, крепко прижимаясь телами. По щеке Гарри покатилась одинокая слеза; он не смог подавить бесшумных всхлипов. Питер тихо, но так чувственно прошептал: «Прости», а Гарри — закивал головой. «Эти слова лишние», -словно говорили его округлившиеся глаза. На прошлое Рождество они отдали друг другу свои сердца, которые так и не смогли вернуть.***
Вот такие истории и видел старый, большой Нью-Йорк. Казалось бы — лишь два юнца, что не до конца разобрались с чувствами, но смогли найти друг друга в этом огромном мире так случайно — и так символично, как раз под Рождество. Однако подобные истории этот Город любил. А когда они заканчивались таким образом, он чувствовал, что может спокойно засыпать, хоть и не спит — никогда…