Джон Тяк

Какой-то мой дедушка по материнской линии был достаточно известным в узких кругах человеком. Звали его то ли Андреем Владимировичем, то ли Владимиром Андреевичем, но знали его скорее по фамилии — Тяк. Таксидермист, коллекционер насекомых, чучел животных, птиц и всех с ними производных. Сам я в эту профессию угодил из-за наличия соответственного кружка у себя в школе — школа с биологическим уклоном, так что ничего удивительного. Мама посмотрела на это дело, ну и повезла в Кострому — там с «Тяковскими» творениями целый музей. Костромские родственники порадовались, пригласили на чай, и с тех пор я ежегодно ездил к ним раза три-четыре — чучела делать, с выставками помогать, чинить и чистить экспонаты. Умер я загадочно, на свой взгляд. Вернее, догадаться то я могу — скорее всего отключилась вытяжка и я хорошенько так траванулся. Но отключения то я не помню… Да и химия жесткой сильно не была — иначе я в маске бы сидел. Может, голову отрубили? Очень правдоподобно. Возьмем за гипотезу — надышался. Ибо больше не от чего. Ладно, смерть безболезненная — это я подтверждаю самолично — но закончилось это почему-то в английском детдоме. Я мало помню о своем здесь появлении. А еще мне семь и у меня путаются мысли. Миссис Браун — о, какая стереотипная фамилия! — говорит, что это от шока. В смысле, от шока я забыл свою семью и то, что я британский семилетний мальчик. Я двадцатипятилетний русский детина, честно говоря, но миссис Браун не стоит об этом знать. Как и Лестрейду, Ватсону и уж тем более Холмсу. Говорю о младшем, ибо старший мне на глаза — или я ему на глаза — не попадался. И хорошо бы. Встретился… Увиделся я с ними почти в первые же секунды после глюков о пустыне. Почему пустыня? Кто знает, в пустынях я до этого не бывал, хотя конкретно эта была почему-то знакома. Может, после смерти — все мы блуждаем бесплотными духами по бесконечным золотистым барханам? Ха-ха, а может потому, что я умер, пока чистил шкурку пустынного фенека? Встретились мы нос-к-носу. Вернее, сначала я лицом лежал на холодном, мокром асфальте, голова болела, дышать я не мог, в глазах — сплошная тьма. Я запаниковал. Я не просто не мог вдохнуть — на мне лежало что-то громоздкое, тяжелое. Рук и ног я не чувствовал, во рту стоял привкус металла, в нёбо, язык, губы уперлись какие-то осколки. Это сейчас я знаю, что мне очень повезло. Через секунд, ну, десять, сплошной боли меня вытащили. Кажется, тело вздохнуло уже без меня, потому что я, наверное, отрубился. Продрал глаза я почти сразу же, только на чем-то мягком, с Биг-Беном над головой, лицами Фримена, Камбербетча и того парня, сыгравшего Лестрейда. Их тут же растолкала какая-то женщина, а я только и отличил, что «Гретормондстрит» и «дамаг-дамаг» — все остальное было самым натуральным бла-бла-бла, смешавшимся с гулом в ушах. Blah-blah-blah, вернее, мы же теперь в Великобритании. Меня быстро загрузили в машину, аккуратно посадили, что-то вкололи, и дали железное блюдечко, куда мне помогали сплевывать свои зубы, кровь и внутренности. Сестра, конечно, успокоила, что зубы молочные, что вырастут новые, но, честно говоря, меня больше волновал вопрос моего присутствия в Лондоне. Даже фиг со звездной троицей — сейчас как раз ведутся съемки то ли четвертого, то ли пятого сезона. Но я-то здесь откуда?! — What’s your name, kid? Имя… Иван Валентинович Тяк. Я оторвался от блюдца, пальцами вытащил осколок из верхнего нёба и только тогда попытался ответить. — John Valentine Tyak, — и тут я струхнул. То ли я теперь так красиво шепелявлю, то ли мой язык работает вперед мозга. И ведь по-английски сказал. Даже «Ивана» перевел. — Do you remember your home address? School? Your parents’ phone number? — No-o-o? Женщина что-то сказала водителю, а сама аккуратно, двумя руками взяла голову и начала осматривать мой лоб, несильно поворачивая голову в разные стороны. Боли я не чувствовал, но раз уж я тут зубами плююсь, то выгляжу я наверняка прекрасно. Мне дали прополоскать рот, положили на спину, голову повернули, и очнулся я только в больничной палате. Знаете, я даже обрадовался, что я так удачно все проспал. Ничего не болело — тошнило правда пиздец — но, честно говоря, глядя на окружающую меня сеть проводов, я догадываюсь о причине. В палате помимо меня находилась сестра в длинном больничном халате. Выглядела она уставшей, умученной, но носом не клевала, а заполняла какие-то бумажки. — Glad, you’re awake. И все-таки понимаю я с задержкой. Как будто фильм на оригинале пересматриваю… Хорошо, что хоть после школы английский не забросил. Девушка пододвинула стул к моей койке, достала откуда-то снизу твердую планшетку и обратилась ко мне. Что я понял: метрах в пяти от меня, тогда, на набережной Виктории, произошел взрыв. Не слишком сильный, но людей раскидало. Мне повезло, так как между мной и эпицентром стояла весьма пышная дама, которую, правда, снесло на мою тушку, но это частности. Я больше от удара об асфальт пострадал: сломано два ребра, трещина еще на одном и на правой ключице, выбиты и сломаны зубы с правой стороны, лицо немножко стерто, слабое сотрясение плюс якобы амнезия. Помимо всего, у меня оказался защемлен нерв на левой ноге, но с этим было связано еще что-то врожденное, дефект или вроде того. Повезло, ибо упавшую на меня тетку раскурочило от и до, как и еще одного несчастного, а весь этот список мне все равно ничем особенно не грозил — все вылечат. Проблемы вызывал мой статус — родителей этого тела не нашли, ни по объявлениям в новостях и газетах, ни по ориентировке в школах, ни по фамилии. Более того — в Великобритании нет Тяков вообще. Одежда вроде приличная, документов или телефона у меня не было, так что местные социальные службы зашли в тупик. Впрочем, никто не отчаивался, так как помимо записей камер над делом работает еще и целый Холмс, а то и два, раз уж взрыв произошел под окнами Вестминстерского дворца. После беседы меня накормили жиденькой кашицей, достаточно вкусной, хотя и жаль, что без сахара, а я стал думать. Я в другой вселенной. Вселенной сериала, так как на улице все-таки был Камбербетч, а не Ливанов. Год сейчас десятый плюс — об этом надо спросить медсестру, а мое тело… То, которое в Костроме, может быть как живо, так и мертво — мой разум могли инопланетяне скопировать — фигня вопрос. А могли и пристрелить. Надеюсь, не родственники. Но могли же? Хотя, блин, версия с вытяжкой все равно самая правдоподобная. Буквально через час после обеда прибыли из Скотланд-Ярда — никого из моих знакомых, к сожалению. Мистер Джеймс Скотт задавал вопросы, а мистер Оливер Иллар возился с диктофоном, полицейскими документами и моими отпечатками. Второй по сравнению со своим седеющим коллегой выглядел явно моложе, и лично мне импонировал больше… У Мистера Скотта было кровожадное лицо. То, что я говорю по-русски они выяснили — если не задумываться, то некоторые слова мое тело произносило на автомате, но что-то простое, а как над смыслом стал задумываться, тут и полезло — «ochnulsya», «poteryal soznaniye». Проблемы были и из-за того, что некоторые зубы мне удалили, а некоторые заделали чем-то вроде жвачки, чтобы слизистую не поранить… сильнее. Ушли они через час, предупредив, что если родители не найдутся, меня отправят в детский дом. Все именно этим и закончилось, но тогда надежда во мне еще теплилась. Не хочу быть сиротой. Ближе к тихому часу пришел сам Шерлок. Видимо, он уже прослушал мой разговор со Скоттом и Илларом, потому что с самого порога он заговорил на русском. Так себе получилось, но получше уровня начальной школы. Ватсона я видел стоящего в коридоре — бледного, заморенного, и нервно переводящего свой взгляд с Шерлока на меня и с меня на Шерлока. — Sherlock, please, be nice, he's a kid. Выглядели они в точности, как их актеры-двойники. Насколько я помню их фотографии. — Вы знаете где мои родители, мистер Холмс? Я помню только взрыв… — Джон, пожалуйста, сосредоточься. Полиция занимается их поиском. Лучше скажи, ты помнишь, как вышел из телефонной будки? — Нет, — я помотал головой. — Понимаешь, — Шерлок присел перед моей койкой прямо на пол, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, — когда ты вышел из телефонной будки на углу Виктории и Грэйт-Джордж, ты направился в сторону Парламент-стрит, и столкнулся с низким человеком в светлой толстовке и джинсах, — здесь он сделал паузу, и испытывающе на меня посмотрел, — ты увидел его лицо. — Я не помню. — Ты с ним поздоровался, он тебе что-то сказал, после чего ты начал бежать. — Детектив, я не знаю… Холмс схватил меня за руку и уставился мне в глаза. Честно, я жутко испугался. Я попытался выдернуть руку, и здесь мне помог взволнованный Ватсон, сразу же начавший говорить что-то на медицинском. Он оттолкнул Шерлока от кровати, и только сейчас я заметил, что Джон какой-то молодой. В третьем сезоне он весь в морщинах был, уставший какой-то, да и девушка жаловалась, что Фримен стареет быстрее, чем снимают сериал. А здесь… Сезон второй наверное… Или даже конец первого — там вроде что-то со взрывами было. — Don’t be afraid of this assh… — Джон кашлянул и улыбнулся, — he is too worried. Холмс как-то сразу обмяк, вздохнул и резко встал. Он выглядел слегка обескураженным, но не виноватым. Ни капельки. — John, this kiddo 's the only t'see the bomber, but we cannot wait… — он рассерженно взглянул на меня, — until his memory returns. — А мои родители? — я умоляюще посмотрел на Шерлока. Джон тоже перевел на него взгляд, хотя скорее из-за того, что не понял моих слов. — Твоего имени нет ни в одной базе данных, так что, скорее всего, твой мозг его выдумал. Сейчас идет поиск по возрасту и сверка фотографий, но это займет время… — он покачал ладонью и продолжил уже куда-то в потолок, — И только тогда мы узнаем о твоих родителях. В противном случае, — Холмс вздохнул, — пошлют запрос через русское посольство. Ватсон хмурился — видимо, его нервировал тот факт, что наш разговор он понять не может. — Sherlock, I hope you… — John, I’m very accurate and… — Какой сейчас год? Мы с Шерлоком уставились друг на друга. — Две тысячи десятый, — он помолчал, — Июнь, двадцать первое. The date, — объяснил он уже Джону, а потом развернулся и вышел из комнаты. Ладно, а чего я от социопата ожидал? Ватсон вздохнул, глянул на приборы, поправил мне одеяло, пожелал скорейшего выздоровления, попросил соблюдать режим, извинился за своего друга и побежал на выход. Мировой человек. Через день меня перевели в общую палату на четыре человека. Вставать мне разрешали только для водных процедур, туалета и перевязки, и только с медсестрой. С соседями я общался почти свободно — уровень английского у всех был одинаковый, хотя у меня упор был на правильность речи, а у них на скорость, поэтому мне было даже несколько интересно. Через три недели меня все-таки выписали. Английскую речь я уже воспринимал как свою — детский возраст, он такой — все мои кости наконец заросли, сотрясение растряслось, нерв в ноге расщемился, и хотя правой стороной лица я все еще не был так же красив, как и левой, а мои зубы выглядели… Специфически, я был здоров. Хотелось бы обрадовать своих родителей, но запрос в нашем… Русском посольстве все еще обрабатывается. Хорошо, потому как это может означать, что старший Холмс расследованию не помогает. Или дело уже наверняка решили, а сиротке помочь забыли, злые люди. Так или иначе, из больницы меня забрала женщина из соц. опеки и передала в заботливые руки Миссис Браун. Эх, приветствуй Джона Тяка, английский детский дом.