“У меня был случай узнать, кто служит первым звеном в созданной им цепи, на одном конце которой находится человек с направленным в дурную сторону умом, а на другом — сотня жалких мелких жуликов и шулеров. Что касается средней части этой цепи, то ее вы можете заполнить, без боязни ошибиться, едва ли не всеми видами уголовных преступлений. Начальник его штаба, стоящий также поодаль, вне всяких подозрений, столь же недоступен карающей руке закона. Это полковник Себастьян Моран."
- Долина ужаса, А.К. Дойл (в пер. А. Москвина)
“Снайпер должен быть способен спокойно и сознательно уничтожать цели, которые могут не представлять для него непосредственной угрозы. Гораздо легче убивать в целях самообороны или защиты других людей, чем убивать без видимой провокации. Снайпер не должен быть восприимчив к эмоциям, таким, как беспокойство или раскаяние. Кандидаты, чьей мотивацией к тренировкам снайперов является стремление к престижу, не способны к холодной рациональности, которую требует работа снайпера."
- Полевое руководство армии США: Тренировка снайпера
“[...] два блестящих голубых глаза, находящихся всегда в движении; они скользнули по тебе, прочь и обратно. Это было волевое лицо, но подлое; было странно видеть как уголок похожего на мышеловку рта приподнимается в усмешке. С вечно подвижными глазами это выглядело так, будто он знает какую-то тайную шутку о вас.”
- Флэшмен и Тигр, Джордж Макдоналд Фрейзер
“Давай без глупостей, кое-кто тоже вооружён.”
- Джим Мориарти
Пролог: Кабул — Лондон Идёт дождь. Даже в этот чертов июль, когда и у Великобритании должно было хватить такта быть солнечной. Не ливень, не гроза, а угрюмый, полузасушливый дождь, типичный для Англии. Ты как-то забыл о погоде. Ты забыл о многом. Подобно людям, коих тысячи, молодых и старых, туристов и бизнесменов, и всех, что таятся между этими определениями. В большинстве своём они игнорируют тебя, но наиболее храбрые кидают любопытные взгляды. Легко догадаться почему: ты выделяешься даже в таком пёстром городе, как Лондон. Бронзовые линии загара на запястьях, уродливый витой шрам, выглядывающий из-под рукава твоей рубашки, выправка. Даже то, что ты не можешь расслабиться во время курения, то и дело всматриваясь в окружающих, ища потенциальные угрозы. Ты не можешь вывести мужчину из армии, и всё такое. Тебе не следует здесь находиться. Лондон непомерно дорог для тех, у кого, помимо небольших сбережений, нет ни денег, ни перспектив получить хорошую работу — ты мог стать героем своего полка, но все твои знаки отличия, личное дело и гребаные почётные разряды ничего здесь не значат. Но ты, так или иначе, приехал, потому что впервые в своей жизни можешь самостоятельно принимать решения, а никто никогда и не говорил, что они должны быть хорошими. И Лондон, Лондон — это шлюха всех городов, раздвигающая свои метафорические ножки для любого очаровательно улыбающегося незнакомца. Ты чувствуешь себя акулой, окружённой рыбками гуппи, когда стоишь на этом месте, но город гораздо больше станции Паддингтон, и ты решаешь продолжить свой путь. Дождь набирает силу, раскаты грома грохочут на горизонте. Люди ныряют в дверные проёмы, поднимая воротники своих пальто. Группа промокших подростков останавливается рядом, и одна из той толпы смотрит на тебя с любопытством. Ты ухмыляешься ей, и она краснеет. Вот ещё одна вещь, которую ты пропустил в армии. Там было не так много солдат, пожелавших бы рискнуть своей карьерой ради быстрого перепихона между бараками, но здесь… Хм. Изобилие возможностей. И не только таких, потому что не существует легальных рабочих мест для бывшего солдата со склонностью к насилию, но плодородные поля Лондона словно ждут тебя. Не то, чтобы ты планировал найти своё место, это всё херня. Всю свою жизнь ты был изгоем, и даже сейчас этого не изменить. Хуй с ним, ты даже не хочешь менять что-либо, ибо если "приспособиться" означает стать, как и все остальные, легковерным идиотом, то ты с радостью останешься на отшибе. Ты роняешь окурок на тротуар, перекидываешь сумку через плечо и поворачиваешь на юг, направляясь в Гайд-парк. 1. Скептик They’re whispering his name Through this disappearing land But hidden in his coat Is a red right hand (Nick Cave — Red Right Hand) — Ничего не сравнится, правда? Видел Лондон с такой высоты? Ты закрываешь глаза и пытаешься мысленно заблокировать жалобное нытьё. От бесконечного лепета этого мальца у тебя начинается головная боль. Он не закрывает свой рот с тех пор, как проснулся. — …там, конечно, было не дёшево, но я подумал, что это того стоит… Глупый, бессмысленный трёп. Он, вероятно, сожалеет о прошедшей ночи, и, если уж честно, ты тоже. Такие мальчики, как он, со светящимися глазами, кайфующие от собственного успеха — часто буквально — всегда кажутся привлекательными в полумраке клуба- — Может, заткнёшься? — огрызаешься ты. -но они взывают к твоей жестокой стороне. Малец содрогается, но тебе кажется, что такое поведение ему по нраву. Возможно, он отыграется на своих подчинённых, когда вернётся к работе. Вот бедолаги. И, конечно, он не прекращает говорить. Такие, как он, натренированы бесконечно ныть, и, если кто-то попросит их заткнуться, они только повысят голос. — Ну так где… К счастью, твой телефон звонит до того, как ты начинаешь ощущать желание перейти к грубой силе. Парень замолкает, глядя на тебя, пока ты идёшь через комнату к своим брюкам. Множество людей, с которыми ты трахался, делали то же самое — пялились на твои ноги и плечи, хуй знает, почему. — Босс, — ты отвечаешь на звонок. Голос, похожий на гравий, хрипит в ухо: — Моран. Где ты? Ты выглядываешь из окна: — Белгравия. — Белгравия? Какого чёрта ты… — он замолкает. Первыми словами Гленсона, адресованными тебе, были: «мне неважно куда ты вставляешь свой член, пока ты способен попасть в цель», и это в значительной степени задаёт тон ваших отношений. Он не спрашивает, ты не отвечаешь. Ну, хорошо, иногда ты делишься с ним более личной информацией, просто для того, чтобы увидеть, как застывает его дряхлеющее лицо. Старый сукин сын — точная копия Рэя Уинстона, а его выражение лица «мерзко-но-не-показывай-этого» никогда не перестанет быть для тебя лучшим развлечением. — Нам надо поговорить, — сообщает он. — Через полчаса, Kings Arms, рядом с улицей Грейсчерч. Знаешь? — Конечно. Но давай через час, — добавляешь ты, скользнув взглядом по парню, — я здесь немного занят. Он вздыхает: — Хорошо. Просто не посвящай меня ни в какие, блядь, подробности. — Никаких, блядь, подробностей, усёк. Увидимся. Ты даёшь отбой и кидаешь телефон обратно в сброшенные джинсы. Мальчишка наблюдает за тобой, разрываясь между необузданной похотью и осторожностью. — Чем ты занимаешься, повтори? Я имею в виду, работа, — спрашивает он с лёгким подозрением. Ты поворачиваешь к нему голову и ухмыляешься: — Я наёмный убийца. Его глаза расширяются, но потом он смеётся, немного нервно. Глупый маленький ублюдок считает, что ты шутишь, хоть и видел шрамы, он был очарован ими. Даже сейчас не может оторвать от них взгляд. Его глаз дёргается, но это, скорее всего, нервное. Беспокоится на случай, если кто-нибудь увидит обнажённого парня, стоящего перед его панорамным окном, хотя чтобы увидеть тебя так высоко, надо использовать бинокль. Ты поворачиваешься обратно к виду, который, по общему признанию, весьма впечатляющ. Несколько возвышающихся зданий из стекла и хрома, London Eye едва заметен на расстоянии. Отсюда город выглядит новым, современным и чистым. Говоря о башнях из слоновой кости… — Там, где ты живёшь, такой великолепной панорамы нет? — спрашивает мальчишка, вероятно, реагируя на твоё восхищение. — У меня, э, есть вид, — говоришь ты, — хоть он и гораздо менее привлекательный, чем этот. — Правда? Где ты живёшь? — В Элефанте, Эйлсбери*. Пустой взгляд служит тебе ответом. Можно было догадаться, что маленькие уёбки, вроде этого, не знакомы ни с чем за пределами их безопасного пузыря роскоши. Хотя недавно твоё имение несколько раз мелькало в новостях, сопровождаемое словами упадок городских районов и затопленное поместье. — Это такое место, в котором ты не увидишь мёртвых, — добавляешь ты с неким удовольствием, и его глаза загораются интересом, точно так же, как и вчера вечером. Позаимствовав акцент своих соседей, ты играешь роль любовника из низших слоёв общества, заставив мальчишку думать, что он был так восхитительно развратен. Ты не имеешь право осуждать его за скитания по бедному району, в то время, как сам занимался примерно тем же. Но, если честно, Белгравия стала бы гораздо лучше, если бы внутренние разборки, спрятанные за закрытыми дверьми, переместились на улицы города. Ты не вернёшься к этому лицемерию, даже если кто-то заплатит тебе хоть фунт. — …давно ты там живёшь? Ты вновь обращаешь внимание на парнишку: — Пару месяцев. Я был заграницей в течение нескольких лет. И это первая деталь, которая не совсем соответствует той роли, которую ты для него исполняешь. Он моргает, обрабатывая новую информацию. — Что заставило тебя вернуться? — спрашивает он. Разве это тот вопрос, что промелькнул в его голове? — Поиск развлечений, полагаю. — И как, нашёл? — Возмутительно мало. Мальчишка снова молчит. Оксфорд пробирается в твои гласные, ты практически слышишь, как шестерёнки вращаются в его маленькой тупой башке. Наверняка думает, не совершил ли он где-то ошибку, откусив больше, чем сможет прожевать. Насколько же забавно наблюдать, как парень начинает медленно паниковать, он даже не пытается удерживать твоё внимание. — Душ? — спрашиваешь ты, вливая в свой голос столько насмешки, сколько возможно. — Первая дверь слева, — сообщает он, осторожно глядя на тебя. Ты похотливо смотришь в ответ, и он дёргается, пряча глаза. Выходя в коридор, ты вновь чувствуешь его взгляд на своей заднице. Душевая кабина огромна, здесь так много ручек и всевозможных циферблатов, что ты не знаешь с чего начать. Это, безусловно, приятное отличие от душа у тебя дома, который в лучшем случае способен выстрелить в голову струёй тёплой воды. Ты включаешь настолько горячую воду, насколько способен перенести, и возвращаешься к своим мыслям. Ничего не изменилось, вот в чём правда. Ты всё ещё скучаешь большую часть дня, у тебя всё ещё есть босс, и ты всё так же убиваешь людей за деньги. Единственное реальное различие — размер заработной платы, но тебе как-то похуй на деньги. Ты отклоняешь голову назад, позволяя воде ошпарить лицо. Предполагалось, что Лондон станет чем-то новым и необычным, но в том, что связано с жильём и работой, ты по-прежнему тупо плывёшь по течению. С каждым прошедшим днём становится более очевидно, что ты не принадлежишь этому месту, и, хоть ты и привык к этому ощущению, оно всё никак не покинет тебя, заставляя желать чего-то… чего-то большего. Дверь душевой приоткрывается и малец — ты так и не вспомнил его имя, потерявшееся в тумане алкоголя и секса — прокрадывается внутрь. Видимо, жажда чего-то большего возымела верх над его чувством осторожности. Он пялится на тебя, пряча дискомфорт и неуверенность за напускной дерзостью, как это обычно и делают подобные ему мальчики: — Не возражаешь, если я к тебе присоединюсь? Ты втягиваешь его под душ, и, ладно, вместительная кабина безусловно имеет свои преимущества. *** В пабе ты появляешься на час позже оговоренного, одетый во вчерашние тряпки, со следами укуса на горле — у мелкого ублюдка оказались на удивление острые зубы. Гленсон бросает на тебя короткий взгляд и уходит к барной стойке. Ты падаешь на стул, и он возвращается с двумя кружками. — Не слишком ли рано для этого? — иронически спрашиваешь ты. — Спиртное на опохмел, — он придвигает стеклянный сосуд к тебе, — выпей. — У меня нет похмелья и никогда не бывает, — сообщаешь ты, но всё равно пьёшь. Гленсон откидывается на спинку стула, зорко наблюдая за тобой. — Через несколько дней я отправляюсь в Москву. Осяду там на два месяца. Ты можешь приехать, но- — Но? — Но от тебя потребуется просто стоять и прикрывать мою спину. Скучная рутина, — его глаза поблёскивают, что является минималистским способом Гленсона улыбнуться. Он узнал, как ты справляешься со скукой, когда после потасовки в пабе ты пришёл на своё второе задание с подбитым глазом и сбитыми в кровь костяшками. — И чем мне заняться, пока ты будешь в России? — спрашиваешь ты. — Останешься здесь. Несколько моих знакомых ищут наёмника с мозгами. — А, сетевой бизнес. — Именно. Кто, чёрт возьми, знает, кого ты встретишь, — он прячет руку во внутренний карман пиджака и извлекает наружу грязный лист бумаги. — Сначала во вторник, если ты в деле. Они разделят оплату пополам. Ты прижимаешь кружку к подбородку: — Из-за тебя я чувствую себя дешёвой шлюхой, которую принуждают сосать прилюдно. Он фыркает. — Ага, но ты извращён настолько, чтобы и впрямь чертовски любить это. Ты смеёшься и забираешь кусок бумаги. На ней просто дата, время и место. — И кто же за главного? — интересуешься лениво. Он медлит с ответом, и ты поднимаешь взгляд. Гленсон вновь почти улыбается. — Ну? — Софи Кратидес, — говорит он, будто бы доставляя всю соль шутки. Ты хмуришься: — Кратидес? Гречанка, что ли? — Да хер её знает. Она надёжна, это всё, что меня волнует, — он смотрит на тебя с прищуром. — Так у тебя не возникнет проблем при работе с женщиной, правда? — С какого хрена? — спрашиваешь ты, улыбаясь. — Большинство парней это раздражает. Ты пожимаешь плечами: — Пока она выполняет свою работу, мне как-то плевать. Она хороша в деле? — Конечно. Должна быть, если уж работает на мори- на монеты, которые получает. Ты моргаешь, чувствуя, будто что-то только что упустил. Он не из заикающихся типов, этот Гленсон: — Что, прости? — Ей хорошо платят за выполненные заказы, — проясняет Гленсон, но выглядит виновато, будто сболтнул лишнего. — Но, да, она хороша. Крепкий орешек. Губастая сучка-провокатор. Настоящая стерва. — Похоже, эта девочка в моём вкусе, — с ухмылкой говоришь ты. — Она отрывала шары и не таким, как ты, Моран. — Как я? Он поднимается. — Я позвоню тебе. Постарайся взбесить не так много важных шишек, ага? — Постарайся здесь главное слово. Он снова пристально смотрит на тебя. Либо таким образом он пытается угрожать, либо не знает, как иначе на тебя надавить. Так или иначе, ты не впечатлён. — Для меня до сих пор остаётся грёбаной загадкой то, как ты до сих пор жив, Моран, — говорит он, качая головой. Ты усмехаешься и прячешь руки за голову: — Удача, мастерство и целая куча очарования. *** Софи Кратидес оказывается самой настоящей стервой, как и описал Гленсон, без прикрас и преувеличений. Она прибывает на пять минут раньше, без маломальского приветствия начинает раздавать приказы другим наёмникам, и полностью игнорирует тебя. Она довольно симпатична, мужественна в некотором роде. Небольшого роста, приземистая, со взъерошенными чёрными волосами. Отличная задница. Пока она раздаёт приказы окружающим, ты пожираешь её взглядом, и, как только последний наёмник отпущен, ты вежливо кашляешь. Она разворачивается и рявкает: — Чего тебе? — Чем бы Вы хотели меня занять? — спрашиваешь ты мило и вежливо. Она невозмутимо оглядывает тебя: — Ты от Гленсона, да? Тот умный. — Не люблю хвастаться. Она фыркает и указывает большим пальцем на фургон: — Жди там, пока остальные не закончат. Ты салютуешь ей — она закатывает глаза — и запрыгиваешь на заднее сиденье. Большая часть снаряжения уже здесь. Ну, снаряжения: несколько масок и перчаток, рулон изоленты. Сегодняшнее задание едва ли можно назвать сложным, и это сбивает тебя с толку: зачем ты здесь. Несколько минут спустя, дверь распахивается с резким грохотом, и Кратидес забирается внутрь. Она вновь игнорирует тебя, садится спиной и начинает рыться в мешках. Её блузка задирается из-за неудачного наклона туловища, открывая твоему взору довольно интригующую татуировку. Встрепенувшись, ты наклоняешь голову, убеждаешься, что не ошибся. Но нет. Чёрт, это должно быть самое грамотно набитое клеймо проститутки, которое ты когда-либо видел. — Между львами и мужчинами не бывает соглашений, — произносишь ты, разглядывая полосу оголённой кожи. — Что? — резко спрашивает она, поворачиваясь к тебе. — Тату. Ouk esti leousi- — Ты знаешь Греческий? Упс. Ты стараешься не проливать свет на своё прошлое: богатое и привилегированное детство — это не то, о чём хотели бы услышать большинство преступников. Не то, чтобы ты и впрямь обвинял их в небольшой агрессивности на эту тему. — Выпускник Итона, — признаёшь ты. — Изречения Гомера запихивали прямо в наши глотки, хотим мы того или нет. Как я понимаю, ты ассоциируешь себя со львом? Она садится перед тобой и аккуратно подпирает рукой подбородок, усмехается, отказываясь отвечать. Интересно. Суровый северный акцент Кратидес не совсем точно выдаёт в ней коллегу из Оксфорда, но где ещё, чёрт возьми, кто-то изучает древнегреческий? — Звучит довольно зловеще, — ты пытаешься завязать разговор ещё раз, — так ты собираешься предать нас? — Ты сомневаешься в моём руководстве? — спрашивает она, улыбка становится неприятной. — Это потому что я женщина? Рядом со мной страдает твоя маскулинность? — Мне не нравится, когда ответственные за что-либо люди лажают, с сиськами они или без. Хотя, — ты улыбаешься, — твои тоже ниче- — Я не облажаюсь, — говорит она, щурясь. — Люди настолько часто уверяют меня в подобном, что эти слова потеряли всякий смысл, милая. Она склоняет голову. — Тебе известно, на кого я работаю? — Не-ет, но я уверен, что ты собираешься меня просветить. — Мориарти. Она триумфально откидывается на спинку, видимо ожидая, что ты сдохнешь от страха и уважения. — Дрожу всем телом, — говоришь ты вполне невозмутимо. Она хмурится: — Ты ведь в курсе кто он? — Нет, как и никто другой, насколько мне известно. Я знаю, что он якобы способен на многое. — Якобы? Ты сомневаешься? Ты наклоняешься вперёд. — Слушай, даже если половина того, что о нём говорят, правда, он должен быть сверхчеловеком. Так что, либо он хорош в выдумывании историй, либо люди слишком впечатлительны. Я подозреваю второе. — А что, если, — говорит она, тоже наклоняясь, — что если это всё правда? Тебе нравится испытывать удачу? Потому что я предпочитаю не рисковать. Её глаза почти чёрные, она сидит настолько близко, что ты можешь ощутить тепло её тела, запах её волос — никакого парфюма. — Очень мудро с твоей стороны, — ты подаёшься ближе, склоняя голову. — Давай проясним кое-что, Моран… — медленно выдыхает она, облизывая губы. — Мм? — ты прикрываешь глаза. — Я бы не переспала с таким нахальным и высокомерным мудозвоном, как ты, даже если бы ты был последним мужчиной на Земле. — она опускает руку на твою грудь и отталкивает тебя. Ты позволяешь ей, сообщение получено, даже если твоя гордость немного пострадала. — Если тебя интересует моё мнение, — добавляет она, — тот, кто ударил тебя по лицу, поступил верно. Ты успел забыть о разбитой губе. Пару ночей назад, очередная пьяная потасовка, ничего серьёзного, просто уровень твоей фрустрации вновь вышел из-под контроля, неуместные слова в неподходящее время и всё в таком духе. — Тому парню повезло куда меньше, — говоришь ты, ухмыляясь. Она закатывает глаза. Дверь открывается, и один из подхалимов заглядывает внутрь: — Мы закончили. Кратидес хлопает рукой по фургону и выходит: — Самое время доказать свою ценность, умник. — Будет сделано. Нет смысла отсиживаться, в конце концов ты на задании. Другие парни залезают в машину и Кратидес пересаживается за руль, оставляя тебя размышлять. Мориарти. Ты, разумеется, слышал сплетни, а кто нет? Не то, чтобы ты им верил: безукоризненный человек-невидимка, всезнающий и способный на что угодно… Похоже на исполнение желаний, или на предостерегающую историю, которую используют преступные лорды для удерживания своих лакеев в строю. Ведите себя хорошо, детки, или Мориарти до вас доберётся. Ты улыбаешься и перепроверяешь готовность оружия. Тебя никогда не перестанет удивлять насколько легковерными могут оказаться люди. *** — Ты был прав, она та ещё стерва, — весело сообщаешь ты, когда после второго гудка Гленсон всё же берёт трубку. Вновь в своей дерьмовой квартирке, взгляд на окрашенные обои, телефон зажат между ухом и плечом. — Моран, — голос Гленсона невозмутим, — как всё прошло? — Яйца всё ещё целы, если ты за них беспокоился, — ты практически слышишь, как Гленсон закатывает глаза. — Всё прошло как по маслу, расслабься. Ты в курсе? Она утверждает, что работает на Мориарти. Молчание. Ни фырканья, ни саркастичных шуток, которых ты ожидал услышать, просто короткий вздох, а затем ничего. — Гленсон? Чт- — Она не единственная, — говорит он неохотно. — Не единственная что? — Не единственная, кто работает на Мориарти. Ты роняешь стул на пол. — Ты имеешь в виду себя? — Тебе необходимо быть в Баттерси сегодня. Охрана. — И на кого же я работаю в этот раз? — резко спрашиваешь ты. — Сраный Дракула? — Парня зовут Болдуин, — сообщает он, игнорируя тебя. — Он мудак, но такова работа. Они подберут тебя около Электростанции, в шесть вечера. — Хорошо, — отвечаешь ты немного разочарованно. — Но как насчёт Мор- Гудки. Ты действительно считал, что Мориарти — это выдумка, пока Гленсон, наиболее агрессивно-рациональный человек из твоего окружения, не заявил, что работает на легенду. Либо его обманывают, что маловероятно — он всё-таки не глупый — либо в слухах содержится немного больше правды, чем ты предполагал. И этот последний вариант… Ну. Мягко говоря, интригует. Ты кидаешь телефон на стол и направляешься в ванную, беззвучно насвистывая. *** — Да я говорю тебе, что-то здесь не так, — сообщаешь ты вот уже в третий раз за этот вечер. Ответственный за миссию — он даже не назвал своё имя, просто щёлкнул пальцами, ожидая что ты последуешь за ним — издевается над тобой: — И ты надеешься, что я отменю трёхмиллионную поставку, потому что твой чувствительный животик расстроился? Отъебись, Моран. Иди, встань там и смотри в оба, ты здесь для этого. Ты разворачиваешься на каблуках и уходишь. Как же ты ненавидишь идиотов. За время службы ты повидал их немало, хватило бы на всю жизнь. Почти все последние задания похожи на это. Болдуин оказался безрассудным дерьмом, убившим двоих своих людей и едва ли пожалевшим об этом. После этого был расистский засранец, чьи оскорбления едва не стоили вам оружейной сделки, если бы не твоё осторожное дипломатическое вмешательство — хорошо, что ты всё ещё бегло говоришь по-арабски, хоть и со странным акцентом. И теперь это. С тобой обращаются как с грёбанной сторожевой собакой, полностью игнорируя. Время от времени ты начинаешь думать о Мориарти. Когда раз за разом сталкиваешься с дебилами, которые каким-то неведаным образом забираются на вершину своей маленькой помойной кучи, и, будучи неразумными, пытаются ворочать оттуда делами, мысль о человеке, который действительно знает, что, чёрт возьми, он делает, становится всё более актуальной. Неудивительно, что люди начинают придумывать истории. Тем не менее, работа есть работа, и в глубине души ты профессионал, поэтому ты оставляешь своего идиота-босса и двух его мальчиков на побегушках позади и принимаешься следить за местностью. Промышленный объект на окраине Лондона, полностью заброшен в это время суток, но потенциальные укрытия так или иначе имеются. Тебя особо беспокоит одно из них, высотка, идеальное место для снайпера. Не то чтобы его появление здесь было вероятно: из того, что ты слышал уже становится ясно, что «другая сторона» по тупости недалеко ушла от твоего босса. Но всё же, ты чувствуешь, что что-то не так. Ты бродишь по этой зоне, ища зацепки, способные снизить уровень твоего беспокойства. Если бы ты подавлял свой инстинкт, вряд ли прожил бы так долго. И, похоже, на этот раз он не ошибается. Ты слышишь шаги за углом заброшенного дома. Множество шагов, на самом деле. Ты прижимаешься к стене и, прячась в тени, подбираешься ближе. — Ты уверен, что мы там, где надо? — слышишь ты чей-то шёпот. — Ага, координаты совпадают. Они приближаются. Судя по шагам, не меньше шести человек, а, возможно, и больше. — Их будет всего четверо, да? Шаги прекращаются. — Блядь, сам Мориарти сказал так, да? Трое, может, четверо, ничего не ожидают. Ты хочешь оспорить его слова? Несколько секунд тяжёлого, многозначительного молчания. — Нет, конечно. Лады, разделимся по трое на каждую сторону. Мы их окружим. Ты осторожно выглядываешь из-за угла. Их двенадцать. Двенадцать хорошо вооружённых солдат против вас. По меньшей мере один из вашей четвёрки медленный, жирный кретин, да и в профессионализме двух других ты сомневаешься. Ты можешь предупредить их. Спрятаться где-нибудь, возможно это единственный шанс выжить, но будет нелегко. Ты не собираешься рисковать из-за того, кто раздражал тебя весь вечер. С другой стороны, можно тихо смыться, оставив их на произвол судьбы; быть профессионалом, значит, знать, когда следует отступить. В ситуации, подобной этой, никто не посмеет шутить над тобой из-за спасения собственной шкуры. Так что, ну их в жопу. Твой взгляд возвращается к башне. Там определённо что-то мелькнуло. Кто-то наблюдает. Сам Мориарти сказал так… Мориарти, всевидящий гений. Вдали начинается стрельба. Ты бежишь, пытаешься перепрыгнуть через забор, нет смысла вести себя тихо. Ты вышибаешь заднюю дверь высотки и мчишься по лестнице, перескакивая через ступени, три за раз. Если повезёт, он даже не увидит тебя. Тебе приходит в голову, что большинство людей предпочтёт убежать прочь, а не нападать на зловещего преступника. Должно быть, с тобой что-то не так, ты даже не колеблешься в выборе. Ты минуешь коридор и выбиваешь дверь комнаты, окна который выходят на поле боя. Поздно. В противоположной части комнаты имеется пожарный выход, полуоткрытая дверь. На подоконнике — отпечаток левого ботинка, оставленный им знак. Ты подходишь к окну, выглядываешь наружу. Отсюда хорошо просматривается место, где должна была состояться встреча. Перестрелка закончилась, и тебе хорошо видно четыре тела, неподвижно лежащие на земле. По крайней мере, они смогли прихватить с собой врага. Ни один из выживших не смотрит в твою сторону. Ты поворачиваешься и осматриваешь комнату, пытаясь найти зацепки, хоть что-нибудь. Что-то висит на двери, ты предположил бы, что это кусок обоев, но, как выясняется, это самоклеящийся листок. «Хорошо сыграно, дорогуша», написано там округлым почерком, подписано двумя смайликами-поцелуйчиками и элегантной М. Ты проводишь пальцем по тексту, и он размазывается, чернила ещё свежие. Должно быть, вы разминулись в несколько секунд. Ты резко разворачиваешься и придирчиво осматриваешь комнату ещё раз. Вспышка света слепит глаза, и ты приседаешь, внимательно изучая пол. Между половицами обнаруживается маленький блестящий камень с крошечной шпилькой. Ты смутно припоминаешь что-то подобное на одежде отца. Запонки, но что за пафосный идиот носит бриллиантовые запонки? Ты встаёшь и возвращаешься к окну. На пыльной стене виднеется чёткий отпечаток ладони. Сам не зная зачем, ты подходишь к нему. *** — Мориарти. — Нет. Ты вскидываешь брови: — Что значит нет? Гленсон отрывает взгляд от Daily Mail и впивается в тебя взглядом: — Нет, я ничего тебе не скажу. — Но почему? — ты наклоняешься вперёд, ладонями упираясь в колени. — Ты говорил с ним, так? Знаешь, какой он. — Нет. — Я думал, он звонил- — Я нихера тебе не скажу, Моран. Отвяжись. Ты вздыхаешь и закидываешь руки за голову. Гленсон переворачивает страницу. — И, когда он звонил тебе, он- Весьма раздражённый, Гленсон бросает газету на стол. — Я сказал отвяжись. Больше ты от меня ничего не добьёшься. — Но почему? — Потому что он- — Гленсон прерывается, скрипя зубами. Странно видеть его столь раздражённым, обычно босс отличается удивительным спокойствием. — Ну? — Потому что, блядь, этот человек пугает меня, Моран. Вот почему, — он вновь берёт в руки газету, пытается читать. — Да ладно, расслабься, — говоришь ты с улыбкой. — Он просто хорошо разрекламированный головорез. Только не говори мне, что ты веришь во всё это дерьмо о- — Говорю тебе в последний раз, — рычит Гленсон, — забей. Ты принимаешься разочарованно осматривать Глок, свою пушку. Гленсон единственный из твоих знакомых, кто имеет связь с Мориарти, и ты надеялся, что при личном разговоре удастся раздобыть больше информации. Но он вернулся из России ещё неделю назад, и до сих пор ничем не поделился. Всё, что тебе известно о Мориарти — длина его пальцев. — Это он отправил тебя в Россию? Он выкидывает газету прочь: — Так. Выметайся, — приказывает он голосом грёбаного школьного учителя. Ты удивлённо моргаешь. — Чего? — Раз ты не можешь держать свой чёртов рот закрытым, выметайся. Подождёшь снаружи. Ты вскакиваешь из-за стола и выходишь. На то, чтобы не хлопнуть дверью, как разозлённый подросток, уходит вся твоя решимость. Не в стиле Гленсона держать тебя в неведении, обычно он относится к тебе, как к равному, именно потому ты и застрял рядом с ним на такой долгий срок. Ты прислоняешься к стене, кирпичная кладка грубо упирается в спину. Пальцы неосознанно лезут в карман и нащупывают бриллиантовую запонку, крепко сжимают её, как талисман. Ты взял её с собой, отчасти, чтобы сохранить в безопасности, ибо ценности в твоей квартире надолго не задерживаются, — только оставь что-нибудь эдакое, и вечером оно будет украдено — отчасти, по иной причине. Она служит для тебя напоминанием… кое-чего. Сложно объяснить. А всё потому, что тебе хочется верить сплетням о Мориарти — всесильном криминальном гении, открыто смеющимся в лицо общественности — просто всё это чертовски нереалистично. Ты всегда отвергал всё это дерьмо, за которое так цепляются другие. Он не существует. Ты вытаскиваешь бриллиант из кармана и вглядываешься в него. Но если ты не прав? *** Гленсон молчит, неважно как часто ты проявляешь любопытство. В большинстве своём он пытается сменить тему, или попросту игнорирует, но однажды теряет контроль и долго кричит на тебя. Краснолицый, жилы вздуваются на его шее. И ты прекращаешь расспросы. Не из-за страха, конечно. Ты понимаешь, что бы ни заставило Гленсона впасть в настолько ужасающую панику, он не расколется, несмотря на всю твою убедительность. Пронзительный визг отрывает тебя от мыслей. Соседи опять ебутся, ритмично скрипят матрасные пружины, женщина кричит так, будто бы проходит прослушивание в жёсткое порно. Ты закрываешь глаза, позволяя воображению овладеть собой. Ты видел соседку и раньше, она довольно горячая штучка, крашенная фигуристая блондинка. Да и её парень неплох. Но, увы, они не из тех, кто мог бы разделить своё ложе с третьим. Ты можешь выйти на улицу, найти какого-нибудь бывшего солдафона и заставить его у тебя отсосать или дамочку для быстрого перепихона, но так утомительно раскручивать их, все эти многозначительные взгляды и кокетливые комментарии. Разумеется, речь идёт о сексе в кабинке туалета. Тут не до изящных тонкостей, хотя тебя это никогда особо не привлекало. Из-за шума звон телефона едва слышим. Ты роняешь бриллиант, который до этого вертел в пальцах, на прикроватный столик и отвечаешь: — У телефона. — Моран? — Гленсон? — Обычно его легко узнать, но сейчас он звучит как испуганная десятилетка. — Слушай, я… Я хочу попросить тебя кое о чём. Мне нужен человек, которому я могу доверять, тот, кто может… Боже. Похер на десятилетку, его голос дрожит так, будто он уже лежит на плахе. — Что мне сделать? — спрашиваешь ты тем голосом, которым когда-то обращался к новобранцам. Ты не особо хорош в этом деле, отеческий стиль не твоё. Он быстро вдыхает, ещё раз, и затем произносит: — У меня назначена встреча с Мориарти. Лично. Ты косишься на запонку: — Прямо сейчас? — Через пару часов. Слушай, он сказал, что я могу взять с собой кого-то, и мне нужен тот, кто не запаникует и не наделает глупостей, — он вымученно смеётся. — Ты самый равнодушный ублюдок, которого я знаю. И лучший стрелок, так что. — Хочешь, чтобы я поехал с тобой и подержал за ручку? — Вроде того, — отвечает он через пару секунд. — Моран, ты не знаешь… Ты не знаешь на что он способен. — Только потому, что ты до сих пор меня не просветил, — чтобы он не перебил, ты быстро продолжаешь. — Всё в порядке. Расслабься. Я буду там. Где и во сколько? Ты записываешь адрес, пичкаешь его порцией новых заверений и отключаешься. Переодеваешься в то, что считаешь своей рабочей одеждой — дешёвый чёрный костюм, свободный, не стесняющий движения — и вооружаешься: Глок в плечевой кобуре, нож у лодыжки. Ты не знаешь на что он способен. Впервые за очень долгое время, ты нервничаешь. *** Место, о котором они договорились, находится рядом с железнодорожной веткой, достаточно изолировано, чтобы не привлекать случайных наблюдателей. Жуткое место, с несколькими пустыми разбитыми вагонами, стоящими то тут, то там: в случае необходимости, они послужат отличным прикрытием. Впрочем, хочется верить, что до этого не дойдёт. Из слов Гленсона следует, что у Мориарти нет причин быть недовольным настолько, чтобы вытащить оружие. С другой стороны, Мориарти появляется лично так редко, что это само по себе вызывает беспокойство. Всю дорогу Гленсон молчит. Когда ты начинаешь допытываться до деталей, он срывается и приказывает тебе притворяться глухим на протяжении всей встречи. Ничего не говори, не поступай опрометчиво, даже не смотри ему в глаза, господи, будто бы тебе назначена аудиенция у самой Королевы. Пойди туда, принеси это и заслужи грёбаную медальку. Как только ты заканчиваешь изучать местность, ты возвращаешься и опираешься на один из вагонов, следя за тем, как идёт Гленсон. Вверх, вниз, вверх, вниз, рот дёргается, руки сцеплены в замок. Ты ударяешь ладонью по стенке вагона, и Гленсон подпрыгивает. — Чёрт возьми, — огрызаешься ты, — если бы он хотел убить тебя, ты бы уже был мёртв, расслабься. Он нервно смеётся. — Ага, ты ещё не встречал его, так? — он глубоко вдыхает и прячет лицо в ладонях. — Я бы предпочёл, чтобы он застрелил меня и покончил с этим. Ты вглядываешься в побелевшее лицо Гленсона и понимаешь, что он вспотел. Гленсон, который дважды переходил дорогу якудзам, перехитрил Моссада, видел даже больше пушечных стволов, чем ты когда-либо, испуган. Это чертовски нервирует. Скрип шин заставляет его вздрогнуть. Он занимает позицию, и ты встаёшь за его плечом, руки расслаблены, но находятся достаточно близко к оружию, как делали и будут делать все телохранители до и после тебя. Мориарти. Наконец-то. Твоё сердце бьётся, как сумасшедшее. Чёрный BMW останавливается, и наёмник подбегает к двери. Огромный, плотный и нелепый костюм наводит на мысли о телохранителе, которого взяли только для устрашения. Честно говоря, это разочаровывает. Прислужник открывает пассажирскую дверь, и появляется Мориарти. Ему едва за пятьдесят. Он высок, худощав, с невыразительным, истощённым лицом. Он бросает на тебя короткий взгляд и затем целиком переключает внимание на Гленсона. Конечно он игнорирует тебя, чего ещё ты ожидал? Взмаха рукой, грёбаного подмигивания? Ты просто телохранитель. Но он отметил тебя прежде, шепчет голос в голове. Ты не слушаешь его. Второй охранник выбирается с водительского места и встаёт по другую сторону Мориарти, это означает, что ты, технически, в меньшинстве. Сами по себе эти гориллы не составят проблем, но Мориарти для тебя загадка. Он не напоминает типа, который всегда таскает при себе оружие, но внешность бывает обманчива. Мориарти удивляет тебя. Он выглядит слишком… обычным. Не то, чтобы ты ожидал увидеть рога или раздвоенный язык, но… Он просто не похож на Мориарти в твоём представлении. Но не это поддерживало тебя в живых так долго, чутьё подсказывает, что этот человек не представляет собой настолько большую угрозу, какой хочет казаться. Четвёртый начинает выбираться из машины, и ты замираешь, настороже, но затем человек спотыкается на заднем сиденье, почти падает, и ты снова расслабляешься. Люди, не способные совладать даже с собственными ногами, редко представляют серьёзную угрозу. Явную угрозу, во всяком случае, потому что все ставки аннулируются, когда неуклюжий человек берёт в руки ружьё. Этот последний занимает своё место на сцене и заметно дрожит, ещё сильнее, чем Гленсон. Он остаётся подле машины, пытается избегать чужих взглядов, очевидно, желая быть где-то в другом месте. Какой-нибудь секретарь, типичный клерк, занимающийся бухгалтерским учётом и сторонящийся улиц. Остальная троица игнорирует его. Тем временем, Гленсон справляется с собой. — Мистер Мориарти, — говорит он, почти спокойно. Ты ментально отгораживаешься от беседы, как и было приказано, вместо этого фокусируя внимание на языке тела других. Ты готов определить даже самую малейшую попытку выхватить оружие. Это также даёт возможность свободно мыслить. Ты ожидал чего-то, чувства страха или восхищения, всё же этот человек — грёбанная легенда. Может, сплетни и впрямь преувеличены. Или, возможно, твой инстинкт самосохранения разлетелся в клочья, оставив тебя наедине с неспособностью распознать угрозу, когда она прямо перед тобой. Мориарти жестом подзывает мелкорослого клерка, который до сих пор пытается притвориться невидимкой. Он внезапно подпрыгивает и вновь почти роняет свой кейс. Лицо Мориарти остаётся бесстрастным, не выказывая и доли раздражения, которое он должен ощущать. Твой взгляд падает на его рукава. Пуговицы, не запонки. Очень сложно представить, как этот человек называет кого-либо дорогушей. Невысокий клерк подбегает с файлом и передаёт его Мориарти. Он наконец выходит на свет, и ты автоматически оглядываешь его сверху донизу. Чёрные волосы, бледная кожа, тёмные круги под глазами, дрожащие руки. Подобно испуганному хорьку, он смотрит на Гленсона, зрачки широко раскрыты. Начинает стрелять глазами. Всего на секунду его глаза встречаются с твоими. Ты моргаешь, вздрагивая в изумлении. Внешность может быть обманчивой. О, но это великолепно, смелый, решительный посыл нахуй любого преступника, возомнившего себя достаточно умным, чтобы просчитать Джеймса Мориарти. Конечно, он не выдаст себя так просто. Великий преступник, контролирующий всё на свете, скрыт у всех на виду. Идеальное решение, ты почти смеёшься вслух. — Вести с Вами бизнес одно удовольствие, — слышишь ты, значит, встреча окончена. Гленсон поворачивается, намереваясь уйти, но, чёрт возьми, ты не просрёшь такую возможность. — Сэр, я останусь здесь, пока вы не отойдёте на безопасное расстояние, — демонстративно сообщаешь ты. Он встречает твои слова вскинутыми бровями и нервным вздрагиванием. — Ты не доверяешь мне, Гленсон? — задаёт вопрос Мориарти, и вновь ты интуитивно ощущаешь неправильность, но теперь понимаешь почему. Ты прячешь улыбку. — Просто предосторожность, — говоришь вежливо. Гленсон кидает на тебя последний нервный взгляд и исчезает. Ты выжидаешь пару минут в молчании. Они не обращают на тебя особого внимания. Ты не игрок в этой игре, просто орудие. И пока они так считают, у тебя есть преимущество. Клерк с любопытством смотрит на тебя из-за спины телохранителя. Они возвращаются к машине. И сейчас ты планируешь выскочить из тени, как охотничий пёс, которым по сути и являешься. Но, эй, ты склонен подрывать ожидания. — Мистер Мориарти! — зовёшь ты. Руки охранников дёргаются к оружию, а мужчина поворачивается, одаривая тебя безэмоциональным взглядом. Ты скалишь зубы. — Не-а, я имел в виду настоящего, — произносишь ты, и все замирают, как делали твои подчинённые, срывая чеку с гранаты в ожидании взрыва. Ты смотришь на мелкорослого клерка, который медленно поворачивается к тебе. Он больше не выглядит услужливым. Теперь он широко скалится, показывая острые белые зубы, улыбка хищника. Попался. Самозванец не понимает, что игре конец, пытается заболтать тебя: — Эй, — говорит он, — не знаю, что ты там себе навыдумывал- Но ты не обращаешь на него внимание, и настоящий предводитель закатывает глаза в раздражении, отталкивая самозванца в сторону. Случалось ли раньше, что кто-то раскусил обман? Или ты выявил его первый? — Ну? — огрызается настоящий Мориарти. — У меня завалялось кое-что Ваше. Ты прячешь руку в карман, и телохранители заметно напрягаются. Ты бросаешь на них короткий взгляд. Они выглядят растерянно. Бедняги определённо не доживут и до конца этой недели. Мориарти качает головой и поднимает руку, отзывая их. Похоже, он надеется, что ты не начнёшь стрелять, интересно. Ты отыскиваешь бриллиантовую запонку и деликатно достаёшь её наружу. Он протягивает ладонь, щёлкает пальцами. Ты бросаешь крошечный бриллиант, и, описав высокую дугу, он приземляется аккурат в середину ладони Мориарти. Ты ж всё-таки снайпер, ты, чёрт возьми, умеешь целиться. Мориарти поднимает бриллиант и смотрит на него с улыбкой. — О, а я-то решил, что потерял его, — говорит он, глядя на тебя. Эта улыбка… — Пристрелите его, — говорит он. Ты ныряешь за один из пустых вагонов, на долю секунды позже, чем следовало — один из них успевает прострелить тебе ногу. Ты перекатываешься, пытаясь скорее убраться с линии огня, и едва успеваешь бросить короткий взгляд на рану. Кровоточит, не слишком интенсивно, кажется, пуля не задела кость. Боль не ощущается, но ты опытный боец и знаешь, что причиной тому служит адреналин. Ты действуешь настолько бесшумно, насколько позволяет ситуация. Несколько минут спустя, ты слышишь, как самозванец приказывает одному из телохранителей проверить этот вагон. Поступь его шагов по гравию хорошо прослушивается из твоего укрытия. Кто-то насвистывает, слишком далеко, вряд ли охранник. Ты закрываешь глаза и вдыхаешь. Всё сводится к расчёту времени — даже скорее, не так, — когда дело доходит до драки всё решает удача. Шаги прекращаются, и ты рискуешь всем, выглядывая из-за угла, стреляя прежде, чем он сможет разглядеть тебя. Он падает с криком и ты пользуешься секундным замешательством остальных, чтобы вырубить другого охранника изящным выстрелом в грудь. Ты вновь скрываешься в укрытии. Двое вырублены, значит, остался только самозванец. Который всё-таки носит при себе пистолет, а также достаточно умён, чтобы выбрать подходящее укрытие. Ты слышишь, как он передвигается с другой стороны вагона, намереваясь подкрасться к тебе. Нога начинает слабеть. — О, разве это не восхитительно! — кричит Мориарти издали. Шаги замирают в ожидании, и ты делаешь свой ход, со всей дури пиная ржавый вагон здоровой ногой. Он издаёт тяжёлый металлический лязг. Звук отражается от других вагонов, достаточно громкий, чтобы дезориентировать любого. В такие моменты время как будто бы останавливается. Как в замедленной съёмке, ты выглядываешь из-за угла. Поднимаешь руку, целишься, кажется, целую вечность, но ты всё ещё быстрее, чем противник — он до сих пор шатается от шума. Ты спускаешь курок и попадаешь ему прямо промеж глаз. Убит одним выстрелом. Нога подводит тебя, и ты, тяжело дыша, соскальзываешь на землю. Ты не раз сталкивался с подобным риском для жизни: Афганистан, Босния, Северная Ирландия… практически рутина. Но, кажется, самое опасное ещё впереди. Звук медленных хлопков выдаёт дислокацию Мориарти, всего в паре метров от тебя. В твоём пистолете ещё достаточно пуль, но шок сковывает тебя, боль в ноге начинает пробиваться сквозь адреналин, зрение по краям теряет чёткость. Далеко не идеальное состояние, чтобы противостоять кому-либо, не говоря уже о гениальном преступнике. Всё ещё аплодируя, Мориарти беззаботно выходит из-за угла. — Было весело, — говорит он, улыбаясь, как ребёнок, только что спустившийся с американской горки. Ты вскидываешь пушку, рука трясётся. Даже ослабленному, тебе надо всего лишь немного сжать палец. Противник, чёрт возьми, безоружен. Он стоит, может, в метре от тебя. Не промажешь. Он прячет руки в карманы и смотрит вниз, на ствол. Улыбка не исчезает с его лица. Ты откидываешь руку и убираешь оружие обратно в плечевую кобуру. Он провожает пистолет взглядом, и только потом вновь смотрит на тебя. — Ты грохнул моего шофёра, — говорит Мориарти необычайно высоким голосом. Кажется, он не особо расстроен. — Ну так ты приказал ему грохнуть меня. Это элементарнейшая самооборона. Ты начинаешь чувствовать ногу, пальцы немеют. Закатав брючину, принимаешься изучать рану. Болит, очевидно, но сильных повреждений нет. Когда ты вновь смотришь на него, он пялится на кровь на твоих пальцах. — Ну и чего ты ждешь? — спрашиваешь ты. — Мм? — его взгляд скользит от твоих пальцев к лицу. — О, на самом деле я не хочу, чтобы ты умер, — сообщает он, ослабляя узел галстука. — Ты издеваешься надо мной? Он снимает галстук, достаёт из кармана носовой платок и бросает их тебе. Далеко от идеала, но сойдёт для экстренной перевязки, которой тебя обучили в армии. Ты прижимаешь носовой платок — чистый, ещё пахнущий стиральным порошком — к ране и закрепляешь его галстуком. Завязывая узел чуть ниже колена, ты ощущаешь на себе чужой взгляд. — Так почему? — спрашиваешь ты, закончив перевязку. — Если бы ты не смог совладать даже с этой троицей, какой бы в тебе был смысл? Он подходит ближе, эффектно становясь между твоих ног. Наклоняет голову, щурится. Твоя шея неприятно ноет, но ты не отводишь глаз, удерживая его взгляд. — Встань, — произносит он мягко. С его акцентом что-то не так. Сначала ты мог поклясться, что он американец, но сейчас в его говоре смутно слышатся ирландские нотки. Ты косишься на ногу, потом на него. Он выжидающе поднимает брови. Странно, если бы на его месте был кто-то другой, ты давно бы его послал, но… Ухватившись за вагон, ты заставляешь себя подняться. — Ты не так глуп, как остальные, не так ли, Моран? — он подаётся вперёд, как школьный учитель, всё это чертовски странно, но ты не можешь остаться равнодушным. — Нет, — отвечаешь ровно, несмотря на то, что боль в ноге начинает требовать твоего полного внимания. — Я не глуп. — Это, мой дорогой, делает нас похожими, — говорит он, откидываясь назад. — Да мы прям идеальные партнёры, — что-то вынуждает тебя отвечать. То же самое, что заставило бежать за ним во время миссии, и что подсказало сохранить запонку. — Партнёры? — повторяет он, и в этот раз голос его звучит опасно. — Почему же ещё ты сохранил мне жизнь? — Так мы присматриваемся к должности? — А ты предлагаешь? Он коротко улыбается и поднимает взгляд на небо, погружаясь в мысли. Он почти на голову ниже тебя, но, забавно, ты этого не ощущаешь. — Хорошо, полагаю, — произносит он с подчёркнутой медлительностью, — что у меня есть одна или две вакансии. Если ты столь нетерпелив. — Я буквально помираю от предвкушения. Он вновь смотрит на тебя. На мгновение кажется, что его взгляд заострился, будто бы он только сейчас по-настоящему уделил тебе внимание. Не отворачиваясь, ты позволяешь ему вдоволь насмотреться. — В таком случае, — мягко произносит он. Ты открываешь рот, намереваясь что-то сказать, хоть что-нибудь, но вой полицейских сирен, раздающийся где-то вдали, заставляет вас обоих повернуть головы. — О, милый, кто-то вызвал копов, — говорит он. — Я, кажется, остался без поддержки. Но за твоей ногой присмотрят. — Ага, когда я буду в тюремной камере, — твоя нога теряет устойчивость, и ты почти сползаешь на землю. — О, не беспокойся о беспорядке, — вежливо просит он, махнув рукой на три тела. — С этим я разберусь. — Как любезно с твоей стороны. — Любезно, — он хмыкает. — Давно не слышал это слово. — Серьёзно? — ты ухмыляешься, глядя на мёртвые тела, а затем на его улыбку. — Даже не представляю, почему. — Я буду на связи, Себастиан Моран. Он подмигивает тебе и разворачивается, направляясь к своей машине. — Не оставишь мне свой номерок? — спрашиваешь ты, добродушно скалясь. — Не нагле-ей, — певуче произносит он. — С нетерпением жду первого рабочего дня! — кричишь ты. Не оборачиваясь, он медленно вскидывает ладонь в жесте прощания. Когда приезжает машина скорой помощи, ты ещё ухмыляешься. Медики списывают это на пережитый шок, и ты не спешишь их разубеждать.