У моих ночных кошмаров тонкий женский профиль, разрываемый истеричным криком… У моих ночных кошмаров крепкие кулаки и тяжёлые ботинки… У моих ночных кошмаров детское лицо с большими карими глазами…
***
— Какого хрена? Даже думать не хочу, откуда исходит этот звук, голова словно ватная, а глаза слипаются. Но нет же, не причудилось, звук громкий и отчётливый. — Слав, кого там, блин?.. — сдавленно просипела голова с соседней подушки. Точно, в дверь звонят. На дисплее 2:47. Понятно, 33 несчастья на мою бедную голову. — Штаны надень, — бросаю долговязому на своей кровати и в темноте нащупываю свои. Шуршим, одеваемся, тихо матерясь сквозь зубы. Я босиком шлёпаю к входной двери, а долговязый шмыгает на кухню. «Водички, что ли, захотелось?» — усмехаюсь про себя, щёлкая замками. На пороге стоят мои 33 несчастья вкупе: в драных джинсах, чёрной толстовке, с синей спортивной сумкой в руках. Сказать, что у меня глаза на лоб вылезли, значит не сказать ничего. Это то, что называют «из ряда вон выходящее». Взгляд из-под чёлки зашуганный и озлобленный. Знает, паршивец, что его здесь по головке не погладят. Хмыкаю и сторонюсь, издевательским жестом предлагаю войти. Осматриваю, старательно пряча глаза в прищуре. Куртка на пацане мокрая, и его озябшие пальцы совсем не слушаются, кроссовки тоже промокшие, джинсы по колено в грязи. Пешком, что ли, шёл? От матери до меня часа полтора быстрым шагом. Ну да, на чём ему в такое время ехать? На такси, видимо, денег не нашлось. Расшнуровывается. В мокрых шмотках на сквозняке зябко, но он не шевелится, боится на меня даже глаза поднять. Видимо, крепко прижало, раз сюда припёрся. На кухне горит свет, и слышно, как бурлит в чайнике вода, закипая. Оперативно, блин. — Чего мелкого в коридоре держишь? Простынет ещё, — и я мысленно отсылаю своего сокроватника далеко и надолго. Но молчание и вправду затянулось. Паршивая ситуация: мы враждовали с самого его рождения, а теперь он стоит у меня в коридоре. В три часа ночи. Выдернув меня из постели. А парень, из которого я ещё два часа назад вытрахивал блядские похотливые стоны, переплетающиеся со знатными матами, невозмутимо заваривал ему на кухне чай. — Проходи, — выбрасываю, тяжело выдыхая и буквально себя пересиливая.