О чем говорят волки.

      Перед боем Лапоть все не мог уснуть. Он поворочался подле Фетки на скрипучей старой раскладушке, поглядел на задвинутые пыльные шторы, озаренные уличным светом, подумал немного о смерти и все же встал, достал из-под раскладушки потрепанный блокнот и карандаш и вышел из дому.       Сангвинем никогда не говорил, сколько времени. Здесь, как в гробнице, - ничего не меняется. Фонари всегда горят дьявольски-зеленным светом. Всегда горгульи злорадно щерятся с фасадов. Призраки, эти бледные, в белых одеяниях, дети с загробной улыбкой, всегда бродят по туманным, холодным, серым улицам. И этот могильный холод, который во сколько бы ты курток не закутывался все равно проберет до костей...       Но в любом случае здесь лучше, чем в лаборатории. Здесь можно иметь вещи, иметь личное пространство, а у людей даже этого не было. У людей твоей была только четыре на четыре камера, и то в нее могли посреди ночи наведаться ребята в форме, ослеплить тебя фонарями и увести делать на инъекции. Инъекции ничего не давали, кроме острой боли на всю оставшуюся ночь и крайне чуткого и неспокойного сна до конца дней, но эта была верная, по мнению Курето, профилактика против восстания. Волки - они же дикие животные, с ними надо, как со зверями, – только страх, только сила, другого они не поймут. Однако инъекции можно было стерпеть. Ради доктора Акито, ради солдат, в чьих глазах вспыхивала надежда, когда на поле боя появлялись оборотни. Неизвестно, почему стоило ради них все это терпеть, но Лапоть чувствовал, что стоило, и Пастырь тоже чувствовал, потому любые возмущение по поводу абсолютного контроля со стороны Курето в стае подавлял. Он самый старший среди оборотней и вожак, его никто не смел ослушаться, даже такие буйные, как Клык. А потом Белку усыпили, как какого-то бешеного беспризорного пса, и лопнуло терпение и у Пастыря.       Лапоть сел на скамейку около скошенного старого дома, в котором обитала их семья, раскрыл потрепанный блокнот и принялся писать. «Имен у нас никогда не было. Когда ты рождался в лечебнице, тебя нумеровали, и по номерку к тебе обращались, как к уголовнику, а если доживал до девяти лет, не сгорал, как сотни прочих подопытных, то тогда уж тебя отдавали на попеченье Пастыря, и он придумывал кличку.       Пастырю где-то тридцать-тридцать три – он самый старший среди волков, единственный выживший из загадочной «Первой волны». А что это за «Первая волна» и почему она вся мертва – не знаю. Знаю, что Белка тоже из Первой волны, и Курето считал, что именно из-за этого она «бракованная». Это он имел в виду ее срывы. Часто у Белки случалось, что она в обличье волка будто забывала о том, что является человеком, превращалась в настоящего зверя и начинала нападать на все подряд. Об этих срывах Белка не помнила – она всегда была для нас нежной и заботливой мамой, к тому же, у них с Пастырем был ребенок, Мелкий, потому договорились не рассказывать Белке о ее приступах озверения и делать вид, что это вовсе и не она звереет, а какой-то другой волк. Но Курето решил иначе. Один раз ее посреди ночи забрали на инъекции, и она оттуда не вернулась. Потом мы увидели ее отпрепарированное тело в кабинете у Доктора Акито. Он вскрыл ее, как лягушку, потому что ему стало интересно, что у нее внутри. Тварь. Хорошо, что мы сожгли эту проклятую лабораторию так, чтобы ни черта не осталось.       Я, кажется, говорил о кличках. Так вот Пастырь не силен был в именах, зато прозвища нам давал точные, почти никогда не промахивался. Клички - наши символы, наш тайный язык. Не могу здраво судить, насколько точно моя кличка мне подходит, могу только сказать, что назван Пастырем так, потому что наполовину русский, но с Черной, к примеру, хорошо вышло. Она взаправду черная. Истинное чувство в ней – только ненависть. И сколько бы она не винила в своей злобе войну - такой черной она была с самого начала. Я в лечебнице жил с ней и Чириком в одной палате, так что знаю, о чем говорю. Кстати, плохо помнится, когда лечебница сменилась лабораторией. Вроде бы...». -Че, Лапоть, пожинаешь плоды семейной жизни? – раздался хрипловатый бас Клыка. Клык, кряжистый мужик, с грозными, волчьими, янтарными глазами, жутким шрамом на щеке, и недоброжелательным оскалом, в майке на три размера меньше, заляпанной желтыми пятнами, с двумя бутылками пива в громадных волосатых лапищах неспешно надвигался на тощего рыжего Лаптя. -Что? – переспросил Лапоть, скрывая от Клыка блокнот, – уж больно Клык любит шутить над кем-нибудь и наверняка мемуары Лаптя высмеет. А он ведь не просто так пишет. Ему очень хочется, чтобы от него хоть что-нибудь осталось. Хоть какая-то крупица. Правда, неизвестно, кто это прочтет, но Лаптя не покидала надежда, что, если все волки вдруг сгинут, кто-нибудь наверняка найдет блокнот и прочтет все. Для этого «кого-нибудь» Лапоть и изливал аккуратным почерком свою жизнь. - Я гворю, небось вы с Феткой посрались, и она выгнала тебя из дому, - ответил Клык, присаживаясь рядом с Лаптем и открывая бутылки с пивом. Лапоть не помнил, чтобы Клык когда-нибудь пребывал в трезвом состоянии, но оно и понятно. Клыку больно быть трезвым - тогда ясно, что жизнь их напрасна, что война лишена смысла, но при том она каждый день кого-нибудь убивает, а пара «стопарей» помогают позабыть правду. Хотя у вампиров со спиртом туго, но он хоть есть - люди вообще пить не позволяли во время боевых действий, потому что у них была дисциплина, армия была структурирована, и ты в ней как шестеренка в часах – обязан вращаться согласно указаниям часовщика, а вампиры слишком индивидуальны, слишком эгоистичны и свободны, чтобы кого-то слушать и перед кем-то вращаться. Вампиры –не часы, каждый из них по отдельности – особая смертоносная стихия, выкашивающая жизнь на своем пути. -Нет, Клык, просто уснуть не могу, - сказал Лапоть, принимая от Клыка вторую бутылку пива. -Знаешь, что от бессонницы помогает? – с пошлой ухмылкой спросил Клык. -Даже не начинай! -Нет, ну, а что ты с Феткой, как девственница с вибратором? Сунуть хочется, да не ясно как, - заговорил возмущенно Клык, - Вам по двадцать вон, а вы даже понятия не имеете, что самое худшее, что можно делать в постели – это спать. Вон Хорьку всего семнадцать, а он в этой херне шарит лучшего моего. А ты тут сидишь, как семилетний пацан, в блокноте тайком от «родителей» голых теток рисуешь, вместо, того, чтобы в жизнь эти картинки воплощать. Я вообще очень сомневаюсь в том, что ты не пидарас. Настоящий мужик сейчас вошел бы в хату, разбудил бы Фетку, припер бы ее к простыням и как следует бы… -Спасибо, Клык, но я не хочу Фетку припирать без ее согласия, - отозвался Лапоть, давясь от слов Клыка пивом, - Я ее люблю. -Нет, Лапоть, просто ты пидарас, - похлопав по плечу своей лапищей заключил с прискорбием Клык, - Всякие эти ваши платонические любови – все херня, я те гворю. Со мной даже доктор Акито согласился. Он вон гворил на лекциях, шо челвеку не бабочки в животах нужны, а письки. Без писек и любви нет. Так даже сказал Фрейд, не знаю, что за хер, но, видно, толковый был мужик*. -Доктор Акито так говорил, чтобы мы размножались и тем самым пополняли армию людей, а на самом деле любовь не так проста, как ты думаешь, - сказал задумчиво Лапоть. Он уже говорил не с Клыком, а самим собой, - Хотя в кое-чем ты и прав, если бы у нас не было половых органов, мы бы и не могли любить, и, да, любовь выработалась в процессе эволюции, чтобы мы создавали устойчивые пары и заботились хорошо о потомстве, но нельзя так рационально относится ко всему, а то можно запутаться, отчаяться и покончить жизнь самоубийством. Да, мы в ловушке собственного тела, гормонов и прочих факторов, но это все является нашей неотъемлемой частью. Мы люди именно потому что иррациональны, потому что поддаемся этой прекрасной ловушке. Конечно, это не значит, что надо полностью исключить рациональность, но… -Все-все, Лапоть, завали хлебло, - перебил поток мыслей Лаптя Клык. Он допил остатки пива, кинул бутылку в пропасть и, встав, направился в дом, - Я вам с Феткой не сваха, но у нас завтра битва. Ты ее, может, в последний раз видишь, а ведешь себя, как пидор. -У нас и до этого были битвы, но я этим никогда не пользовался, - ответил Лапоть. -Ну, а я о чем? Пидор ты, - заключил Клык и исчез за дверью.       Лапоть, устало вдохнул, достал блокнот и продолжил писать.       «Если нам всем суждено умереть, если нас так же, как и наших предков изничтожат вампиры, то молю тебя, Бог, хоть я и не верю в тебя, пусть этот блокнот найдет кто угодно, но только не тот, кто будет даже немного похож на Клыка…» ---------------------------------------------------------------------------- *Да, Фрейд не так говорил. Это Клык все попутал - не аффтор. Не бейте аффтора. Бейте Клыка.