О чем говорят волки.

Тупицы. Все тупицы. От Пастыря до Мелкого. И Черная тупее всех.       Я остановил беговую дорожку, сошел с нее и рухнул на пол, тяжело дыша.       За их тупость я их покараю. Клянусь. Начну с Пастыря. Точнее, закончу начатое - выколю ему второй глаз. Заставлю его слепым беспомощно ползать по земле и просить пощады. Как только он ослепнет - ослепнут и все остальные. Они испугаются. Они покаются. Было бы забавно отпускать им грехи. Но я не Иисус, не Бог. Я никого не буду направлять на путь истинный, никого прощать не стану. Собака, вкусившая крови, возжелает ей полакомиться еще раз. Поэтому все тупицы будут уничтожены. Во славу Человека. Во славу Бога.       Мышцы болели так, будто вот-вот разорвутся. Кругом было так мокро, так скользко и воняло потом. Но надо было встать. И через боль, через всю это отвратительное и нестерпимое, я пробился и восстал. Восстал, запустил беговую дорожку и снова начал бежать.       Нельзя останавливаться. Я должен быть сильнее Пастыря, чтобы замочить этого сукиного сына, эту падаль. Убью его, все остальные сломаются, Черная еще, возможно, будет сопротивляться, но я эту суку порву, мне хватит сил. Вспорю ей, живой, живот, вытащу оттуда ее внутренности и заставлю на них смотреть и целовать их. Пусть сморит на эту гниль и падаль внутри нее. На эту мерзкую черноту. Потом сожру ее сердце на глазах у всех. Сделаю это. Так нужно. Во славу Человека. Во славу Бога.       Сами будут виноваты, тупицы. Надо было им отделится от Пастыря, а не связывать свои глаза с его глазами, свои сердца с его сердцем. Надо было им забыть того, хорошего Пастыря, как я это сделал, стереть память о Пастыре. Да, я все забыл. Забыл заодно и про Черную. Чтобы мне было не совестно ее уничтожать. Но я помню, почему забыл про Пастыря. Помню, в чем он виноват. Во славу Человека. Во славу Бога.       Люди таскали всех на инъекции. Брали прямо посреди ночи, доставали из камеры и тащили колоться. И никакой пользы уколы не давали, приносили только неимоверные боли, да и больше ничего не надо было людям. Они хотели, чтобы волки знали, кто тут главный, кто тут сильный. Стая терпела это, потому что Пастырь сказал, что надо терпеть. Он молчал и смотрел, как нам было больно - а мне было больно - но я терпел. Терпел, потому что доверял Пастырю! Мне было так больно от этих инъекций, так больно, так страшно, а потом боль стало моей неотъемлемой частью. Почему Пастырь позволили это? Почему? Почему?       Я снова рухнул на пол с беговой дорожки и закричал, не знаю отчего. Больно. Так больно. Я начал бить в исступлении пол, но выходило слабо, а хотелось разнести его в щепки. Похоже, снова судороги. Почему Пастырь причинил и до сих пор причиняет боль? Почему? Почему?       А потом случился пожар, его начал Пастырь. Но никто не убил его. Нет, стая сбежали вместе с ним от людей, чтобы теперь так же, как и Пастырь причинять боль людям. Невинным людям!       Тупицы. Все тупицы. Безжалостные. Жестокие. Они сделали мне больно, и я им сделаю больно. Во славу Человека. Во славу Бога.       Хорошо, что хоть Курето любит меня. Он обещал, что мы заново возродим волков. На этот раз послушных и правильных. Не тупых. Он обещал, что мы изничтожим стаю, изничтожим Пастыря. Я должен быть готов. Я должен постараться во славу, как Курето говорит, Человека и Бога.