Подарок судьбы

Сейя: Едва лишь лучи становятся красными, небосклон багровеет, и всюду разливается особая предвечерняя милость; на город спускаются сумерки, и побережье Токио отдыхает от дневной жары, погружаясь в морскую синюю тишину. Сумерки — сперва прозрачные, будто смотришь на мир сквозь цветные очки — постепенно сгущаются, и тебе кажется стоит только пошевелиться и сине-сиреневые сумерки осядут на коже, впитываясь в волосы и одежду. Люблю это время дня. Вечер начинается с лёгкого дыхания ветра, и я понимаю: день заканчивается, и с моря польётся прохлада и тайный шепот волн. Вдыхая глубже чистый воздух, стою на парапете набережной и с улыбкой наблюдаю за своей дочуркой, играющей с волнами океана и хихикающей от счастья; длинные волосы, собранные в два Оданго, сверкают золотом под исчезающими за горизонтом лучами солнца…  — Хочу домой… — Чувствуется лёгкое касание руки, и я перевожу взгляд на своего ангела — округлевшую… набухшую… с розовыми щеками… стоящую рядом, со сладостями в руках и аппетитно наяривающую пончики с шоколадной глазурью.  — Устал, мой бегемотик? — улыбаюсь, игриво щёлкнув по носу любимой женщины.  — Ну, Сейя… — васильковые глаза пронзают меня грозно. — Сколько раз я должна тебе говорить, не называй меня бегемотом! Или мне пожаловаться на тебя Харуке, Хвостатый?! — обиженно надувает губки, ещё больше подзадоривая меня таким действием.  — Поверь, милая, в этом мы с Коброй согласны друг с другом, — ухмыльнувшись, отбираю у неё пончик и откусываю, с наслаждением жуя. — Если бы ты знала, как она тебя называет… — Насупив брови и нацепив на себя серьёзное лицо, возмущенно качаю головой.  — Интересно, и с каких пор вы стали так дружны, что шепчетесь обо мне за моей спиной? — удивлённо спрашивает.  — С того самого дня, Куколка, как только ты стала носить мою фамилию. — Приседая на корточки перед ней, нежно касаюсь округлившегося живота. — Ещё месяц — и семейство Коу станет на одного члена больше, — добавляю с лёгкой улыбкой на губах, приложив ухо и прислушиваясь к сынуле. — Тебе ведь не терпится увидеть нас, Мамору? Не терпится… — хихикаю радостно, почувствовав, как тот пинается.  — Пап, мне холодно… — подбегает к нам Чибиуса и, вся дрожа, кидается на меня, чуть не сбив с ног.  — Твой рыцарь спасёт тебя, моя принцесса… — Взяв за руку девочку, обнимаю Усаги, и мы направляемся в сторону машины. Усадив своих женщин, оборачиваюсь, уставив взгляд в океан и небо. Они такие безграничные, что дух перехватывает. Солёный запах вечернего моря сгущается и меняется, он становится почти видимым, тогда от неба тоже начинает веять солью и водорослями, а на поверхности воды — зажигаются звёзды. И ничто не кажется лишним в эту минуту: ни неуместная музыка, ни запах далёкого дыма, ни чей-то весьма резкий голос на расстоянии. Ничего не кажется лишним, так как вечернее море, отраженное в вечернем небе (именно так, а не наоборот), «раскрывает карты»: начинает, не стыдясь и не скрывая ничего, излучать — Вечность. Я не могу описывать только увиденное, также как не могу просто видеть, ведь я не только смотрю на этот вечер — я живу им, а он живет мной. И я, захваченный каким-то сказочным единением с миром, единением со стихией, сам начинаю ощущать этот привкус морской вечности — терпкий и немножко солёный… Запомнят ли эти воды меня? Неизвестно. Может, спустя сотню лет моя тень так же явится на этом берегу в вечерней полутьме, когда какой-либо мечтатель будет смотреть в бесконечность голубого пространства и скажет ему с помощью потока ветра, играющего с его волосами: не грусти, никто не может предугадать судьбу, понять её замысел… Наберись терпения, и счастье зайдёт в твой дом, когда ты совсем этого не ждёшь… Судьба такая — любит учить нас и, научив, дарит бесценные подарки… И ты прими их с радостью… и береги, как сокровище Соломона… Звёзды зажигаются на небосклоне светясь золотистыми огоньками и серебристая луна, как королева выплывает из-за горизонта, отражаясь в океане. Счастливая улыбка озаряет моё лицо… «Это только начало!!!»