***
— Люси? Она не слышала голос, зовущий её, смотрела в одну точку, в окно: детишки весело лепили снеговика возле сувенирного магазинчика напротив, смеялись и кидались друг на друга, сбивая с ног, а с красной черепичной крыши скатывались комья снега и падали в маленькие сугробики, переливающиеся на свету. — Люси, ау, — Мираджейн с громким хлопком поставила большую коробку новогодних игрушек на стол, — помоги мне с ёлкой, — она вздохнула и обернулась в сторону мастера, — я же не могу сама все делать! Люси? — Что? — Люси села на табуретку и глянула на зевающую напарницу. Зажатый в руке телефон кротко завибрировал: пришло новое сообщение. — А, Мира… — сняв блокировку, без всякой надежды открыла фейсбук. Спустя три часа ожидания он написал ей, ответил, в который раз уклонившись от одного простого вопроса: «Что говорит врач?» Не значит ли это, что становится хуже? — Да ты посмотри на неё! Только дозвалась, а она опять в прострацию провалилась! На миг Люси улыбнулась, отложив телефон и переведя взгляд на коробку, но, пододвинув её к себе, вдруг погрустнела. Дома даже ёлка не наряжена, гирлянда чёрт знает где, а большинство игрушек пора выбросить: поразбивались во время переезда, да и они старее самого старого человека из живущих на Земле, — пора закупаться новыми, красивыми и крепкими, которые не разобьются при падении на пол с высоты, не треснут, когда вредный кот, взяв в зубы или зажав лапой, захочет поиграть с ними. Главное, чтобы самая важная, самая дорогая игрушка была целой. — Ты не наряжала ещё у себя? — спросил Макаров, высматривая что-то на высокой полке кладовки, и, достав лестницу, полез вверх. — Нет настроения и сил. Зачем? Мы здесь украсим, достаточно этого, — она оставила телефон на столе, забыв заблокировать, и пошла в угол, в котором Мира уже собрала ёлку и ждала, когда Люси поможет ей со спутавшейся гирляндой. — Одной наряжать… — продолжила, повернув голову в сторону старика, — неинтересно… В полупрозрачном отражении окна она видела всех, кто был в кофейне: мастера, парочку посетителей, Миру, что-то бубнящую под нос, и себя, грустную, без блеска в глазах, без улыбки. Люси пригляделась; за окном шел снег, осыпал пышную зелёную красавицу, возвышавшуюся около снеговика и сувенирного магазина, дорогу и уличные фонари; дети уже ушли. Где-то вдалеке моргали фарами машины, темнело слишком рано, а в голове крутилась одна-единственная строка песни, услышанной утром в машине. Телефон завибрировал снова. Подойдя ближе к столу, Макаров сел на табуретку, на которой минут десять назад сидела официантка, и пододвинул ближе к себе смартфон, вот-вот собиравшийся переходить в спящий режим, неуверенно ткнул средним пальцем по экрану, случайно выделив одно из новых сообщений, и, поправив на носу очки, прочитал то, что предназначалось не ему: Natsu D. Не надо изводиться из-за меня, всё хорошо, если не считать, что меня кормят безвкусной гречкой и овсяной кашей Приедешь сегодня? Если да, то привези что-нибудь вкусное Он глянул на девушек, встав с места, и второпях пошел к себе, на кухню, раздумывая, чего бы такого приготовить Драгнилу. Последние посетители собрались уходить, попрощались с официантками и, недолго постояв на улице под снегопадом, зашли вновь: — Извините, — молодой парень обратился к Люси, — а можно воспользоваться Вашим телефоном? Нам нужно вызвать такси, но нет… — Да, конечно, звоните, — она повесила золотистый шарик на ветку и, проверив карманы, спросила у напарницы: — Эй, ты не знаешь, где мой… — На столе, где ты сидела в последний раз, — устало ответила Мираджейн, даже не посмотрев на неё. — Ты закончила? Негромко хлопнула дверь, и Макаров, по пути прихватив с собой смартфон и идя в их сторону, громко прокричал: «Закончила!» и впихнул Люси её вещь. — Уходи давай, вон темно как уже, — он нахмурил брови, показав на окно, — и вот, — старик пошуршал бумажным пакетом и достал из него два красных, — один тебе, другой, запомни его, на нем бантик, Нацу. Поезжай, а то не успеешь, — он похлопал её по спине и кивнул, прикрыв глаза. — Привет передавай. Мы тут уж с Мирой сами. Машина приехала быстро; не успела Люси и переодеться, как надо было выходить. Водитель — всё тот же улыбчивый усатый мужичок, почему-то назвавший её внучкой, — опять подсветил путь фарами. Поехали вместе, втроём: она и парень с девушкой. За их разговором не слышалась музыка, а мужчина и вовсе перестал улыбаться, молча смотрел на дорогу. Крупные снежинки приземлялись на лобовое стекло и, растаяв, каплями скатывались вниз, а вдалеке уже виднелась голубая вывеска нужной больницы. Руки дрожали, едва держа увесистый шуршащий пакет, показывали всё волнение, которое лицо скрывало под улыбкой и смехом. Всю неделю Люси была сама не своя, когда приезжала сюда или в квартиру, и даже не узнавала собственное отражение в зеркале. У неё не было рядом его: того, кто лежал на больничной койке за этой дверью, у кого не было соседа по палате. Весь день один, общался лишь по телефону или мессенджеру и говорил, что всё у него в порядке. Но ведь и он скрывал своё одиночество под смехом, оправданиями, что одному ему даже хорошо: смотрит фильмы, играет в мобильные игры, слушает музыку; он надеялся, что она не заметит, а она знала, что он не хочет её расстраивать. Полчаса пролетели за секунду. Так и не наговорившись с любимым, ей пришлось уйти: на улице темень, и не дай бог транспорт уже не ходит и ей придется снова вызывать такси и тратить деньги. Она попрощалась, запретив вставать с кровати, и, улыбаясь, достала для него красный пакет.***
Только когда пришла домой, она осознала: её поджидают. Голодный кот, наверняка съевший целую миску рыбы за раз, не оставив ни кусочка на обед и ужин, громко мяукал, ходил кругами, путался под ногами, одним словом — мешался. И ведь не его вина, что хозяина, занимавшегося им, не было, и что хозяйка, отродясь не любившая кошек, работала допоздна и не могла уследить за ним, но он истинно верил, что его оставили и забыли, и теперь ни на шаг не отступал от Люси. — Жди, — она скинула с себя пуховик с шарфом и, не разуваясь, побежала на кухню, к шкафчикам. Хеппи нагло царапал мягкую обивку стула, раздражающе и ещё более громко кричал, не в силах ждать, пока миска наполнится сухарями. — Мучитель. Как я тебя ещё не выкинула на улицу? — Люси вздохнула и облокотилась на стол. Сырая подошва сапог пачкала линолеум грязью и снегом, оставляя следы. Наевшись, кот сел рядом с хозяйкой, стал вылизывать серую лапу, а потом, — когда она хотела уходить, — отпрыгнул к другой стенке: в ту же секунду Люси поскользнулась, упала, чудом не задев затылком деревянный угол. И осталась лежать на полу, даже не пикнув от боли. На круглых белых часах неумолимо быстро бежала секундная стрелка, тикала, подгоняла минутную. Ровно десять часов вечера. Почти ночь. Люси сидела на подоконнике, кусала ноготь, ждала ответ Нацу, но он как назло не отвечал. В голове будто попугай повторял одно и то же слово: «дура». Она перепутала пакеты, не доглядела, отдала ему тот, что предназначался ей, а не ему: зелёная лента, бывший бант, лежал на дне. И все бы ничего, не жалко, вкусным можно было поделиться и с ним, и не с ним, но разница была огромная. От этой разницы зависела жизнь. Его доктор, внук Макарова, не брал трубку, сам Нацу наверняка наелся «диетического» печенья от дедушки, а теперь мучился. Она сходила с ума, отрывала заусенец на указательном пальце. Она бы вот-вот начала собираться, если бы не сообщение: Natsu D. Я спать. Спасибо за эту вкуснотищу. Приготовь мне дома такие же, ладно? Люси паниковала. Он не заметил ничего? А вдруг он… Lucy H. Как ты себя чувствуешь? Ты всё съел? Я перепутала пакеты! Natsu D. Не перепутала, деда написал мне записку и положил туда. Не волнуйся:) С плеч будто свалился валун, вдавливавший её в землю с огромной силой; она глубоко вздохнула, пожелала доброй ночи и прижала смартфон к груди, крепко зажмурив глаза: всё в полном порядке. Кот, развалившийся на большой диванной подушке, лениво смотрел на неё, не мурлыкал и не мяукал, пока ещё не мешал. Оранжевая широкая полоса от фар осветила его и пропала — будто и не было, — невольно заставив его перелечь на другой бок. — Спокойной ночи, Хеппи, — Люси поставила телефон на зарядку, вытерла проступившую кровь ваткой и легла рядом с питомцем, укрыв себя и его одеялом. — Я тебя люблю. Они уснули вместе, второй раз за эту неделю, за всё это время, проведенное в одной квартире; уснули, не стали рассматривать мерцающие огоньки в соседнем доме, пустующие окна, не обращали внимания на маленький салют под окнами, на холодный ветер с приоткрытого окна. Вдвоем им было тепло.***
— Он не просыпался со вчерашнего вечера, — ответил мужчина в трубку, тихо зевнув. Его голос был радостным, будто чужой: совсем не врача, отдежурившего вторую ночь в больнице. — Самочувствие хорошее, уровень глюкозы в крови в пределах нормы. Люси собиралась на работу, в быстром темпе повязывая на шее бордовый кашемировый шарф. Таксист ждёт её по меньшей мере уже пять минут, три из которых она спокойно глядела в запотевшее окно, не замечая погоды за ним. — Люси, Вы только не волнуйтесь, но не могли бы Вы приехать сегодня? Она запнулась о порог, выходя из квартиры, и, угукнув, более внятно добавила, перед тем как выключить телефон: — Сегодня после семи, я не смогу раньше. Любимый «Bonjour» открывался в семь утра, закрывался в шесть. Четвертый день подряд она работает без выходного — Леви заболела — и следующие два дня она должна отработать уже за себя. Сил катастрофически не хватало, и всё же она решила поехать в больницу. Будни проползали медленно, скучно, каждый раз одно и то же. В них не происходило ничего интересного, они были одинаковыми, отличаясь только числами на календаре и температурой за окном, украшенном резными снежинками, оленями и белой гирляндой, свисающей с карниза. Невысокая ёлочка тоже мерцала и сияла огоньками, в стеклянных шарах отражались кафе и проходящие мимо посетители. Внутри чувствовалась атмосфера праздника, становилось хоть чуточку веселее, а уходить не сильно-то и хотелось. Было уютно. Не как дома. Холодные снежинки касались носа и щёк, бросались в глаза и под ноги, тая, похрустывая, будто жаловались, когда умирали. Руки всё так же дрожали, боялись притронуться к ручке входа — или, может, было слишком морозно, что даже перчатки не грели? Зачем доктор Дреяр вызвал её в больницу сегодня? Люси волновалась, но как и прежде держалась ровно, непоколебимо, не показывала слабину. Она шла, звонко постукивая каблуками, улыбалась и здоровались со знакомыми и персоналом. Но к врачу так и не пришла. Забыла. Забылась во времени, пока сидела в палате Нацу, а Нацу и не знал, что ей нужно быть в другом месте. И два часа пролетели в минуту. Она вернулась домой почти ночью, собрав по пути все пробки и аварии, совсем без сил и настроения. Вредный кот мяукал, кричал, царапал косяк входной двери, но бестолку: Люси не обращала внимания на писклявый голос, шкрябанье, в сердцах надеясь, что Хеппи отстанет и без фокусов станет есть предложенную еду. Но он не сдавался ещё долгое время, закапывая угощение. Утро, будильник, половина шестого, на улице темень; кот спит, свернувшись в ногах клубочком, наверняка голодный. Вставать с пригретой постели не хотелось. Было тихо, только часы нервно тикали на кухне, напоминали об утекающем времени. В выходные она наконец-то отдохнет, проспит до самого обеда. — А сейчас надо собираться на работу, — Люси не без усилий поднялась на ноги, накинула на себя халат, поставила греться чайник и прошла в ванную комнату. Новый день — скучный день. Абсолютно такой же, как и вчера. Тем не менее, это лучше, чем сидеть дома без дела, и, если подумать, то хотя бы в кафе у неё появлялось хорошее настроение, она отвлекалась от дел, от серых мыслей до самого вечера. Она с лёгкостью могла рассказать распорядок своего дня на завтра, сегодня, упомянуть то, что было неделю, а то и месяц назад; она знала предпочтения любого из посетителей, зашедших в её небольшой «Bonjour» хотя бы парочку раз. Наизусть помнила их имена. Но все было так неинтересно. Словно день сурка повторялся снова и снова. Так и сегодня, отработав на славу, возвращалась домой, не заезжая в больницу; зашла в продуктовый, купила килограмм мандаринов, обещанных Нацу, не спеша прогуливалась по тёмной аллее голых заснеженных деревьев и кованых лавочек, отбрасывающих длинные тени на дорогу, а ветер бил в лицо. Под яркими фонарями, украшенными зелёными ветками и красными лентами, кружились в танце большие хлопья снега. Несмотря на время было светло: огни ёлки, гирлянды домов, яркие вывески магазинов и слепящие фары машин. Идеально, за исключением одного: рядом нет его. Было морозно, и Люси, завидев издалека автобус, побежала на остановку: пару раз чуть не упала, поскользнувшись, но все же улыбаясь, как ребенок, села на свободное место. Волшебный вечер. Она обязательно вытащит Нацу на позднюю прогулку и закидает снежками. Когда выздоровеет. Уже совсем скоро. В замочной скважине три раза повернулся ключ; дверь открылась, пропуская хозяйку внутрь теплой квартиры, в которой, на удивление, пахло чем-то вкусным. Люси шагнула вперёд, наспех разулась, кинула на пол белый пуховик с шарфом… и замерла: из спальни хоть и тихо, но слышался хохот, зловещий, мужской, и сразу за ним — стрельба. Ей стало страшно; она, на всякий случай вытащив из кармана джинс телефон и глубоко вдохнув, отважно прошла в комнату. На полу лежала мишура, около окна стояла уже наряженная ёлка, на полке с фотографиями весело мерцали голубые огоньки, а на невысоком стуле работал проектор — на светлой стене отображался старый новогодний фильм, по традиции просматриваемый, наверное, каждой семьёй. На укрытом пледом подоконнике сидел кот, лениво смотрящий куда-то за спину Люси: оттуда послышались странные шорохи. — Я тебя ждал, ждал, а ты всё не шла, — горячие руки обняли её за шею. — А я сюрприз готовил, старался всё сделать до твоего прихода, — прошептал родной голос на ухо, ласково щекоча его дыханием. — Это я тебя дождаться не могла, — Люси медленно развернулась лицом к говорящему, — Нацу.***
— Как ты ёлку наряжал, если гирлянду не повесил? — смеялась она над парнем в который раз. Он улыбался, не говоря ни слова в ответ, явно что-то замышляя. — Сначала гирлянду вглубь проталкивают, чтоб не мешалась, потом уже игрушки, — Люси в бессилии упала на ковер, окончательно запутавшись в светящихся проводах с разноцветными лампочками, и посмотрела на любимого, улыбающегося шире с каждой новой секундой. — Ты мне фильм загораживаешь, отойди. — Не отойду, — по-детски показал язык, вопреки себе выходя из спальни, — противная… Праздник вернулся к ней, когда она не ожидала: после двух недель напрасных слез, недолгих разговоров наяву и по телефону, она снова с ним дурачится, подшучивает и упрекает, наигранно обижается. На целую минуту она стала самой счастливой на Земле, почувствовав на себе его руки, и как же она была счастлива, когда он впервые за долгое время поцеловал её. С кухни послышался грохот, сменившийся на шипящий звук. Нацу не спешил возвращаться, только дразнил, крича с одного конца дома в другой, какой вкусный мандарин он ест; но Люси сидела почти неподвижно, изо всех сил старалась не замечать Драгнила и наконец услышать хоть слово из фильма. — У-у-у-ух, надое-е-ело, — она зевнула и поёжилась, продолжая смотреть на стену. Разряженная зелёная красавица одиноко стояла в углу; новенькие игрушки вместе с мишурой валялись по всему полу. Люси забралась на диван, всё ещё пытаясь распутать гирлянду, но безуспешно. — Мне нужна твоя помощь, — громким шёпотом сказала она, зная, что он услышит, — но если ты не прийдёшь, ничего страшного, я сама спра… Странный ком из её рук выхватили, за несколько секунд нашли потерявшийся конец и воткнули его в розетку. Длинный шнур как по волшебству размотался, повис на шее ухмыляющегося парня. — У меня есть кое-что для тебя на пробу, но это… Я не уверен, что тебе понравится. В конце концов, они, — он повернулся к столу, на который совсем недавно поставил два блюдца, и подал одно Люси, — дие… Оладьи. Не те, которые он обычно готовил, что были с мёдом, сиропом или малиновым вареньем. — Очень вкусно, — она не дала договорить ему, ответила, не успев проглотить, — правда, очень-очень вкусно, честно! Такие необычные, с мандарином и вообще, — отрезала ещё кусочек вместе с сочной долькой, — мне кажется, ты стал ещё лучше готовить! Что ты делал в больнице? Тебя там этому научили? — Макаров, — он сел на край дивана и пальцем вытер белую сахарную пудру с её губ. — Я приехал в кафе сразу после выписки, но ты уже ушла. Он дал мне этот рецепт и ещё один, — Нацу аккуратно перелез через неё, держа в руках своё блюдо, и лёг на подушку. Люси пододвинулась ближе и вытащила из-под себя полосатый плед, чтобы укрыться. — Второй рецепт — печенье, которое ты обещала приготовить для меня. Свет выключен. Они лежали в обнимку, улыбались, не говоря ни слова, и смотрели друг на друга. Гирлянда, висевшая на его шее, игралась бликами на лицах, отражаясь в глазах жёлтыми, зелёными, красными и синими звёздами. «Один дома» уже заканчивался, семейство Маккалистеров наконец воссоединилось, на фоне играла приятная музыка; в воздухе витал аромат оладий и мандарина, а вредный кот сидел под ёлкой, грелся возле горячей батареи и наблюдал, как хозяин ласково целует хозяйку в лоб, а та смеётся, сильнее прижимаясь к нему; Хеппи прикрыл глаза и опустил голову на мягкий ковер. Уж он-то знал, что так оно и будет: что Люси придёт домой, увидит Нацу и обнимет, не будет плакать вечерами на холодном подоконнике, а он, как и прежде, поцелует и укутает в одеяло, рассмешит её глупой шуткой, не даст ей грустить. Они будут лежать на диване, смотреть глупые-глупые фильмы и играться, смеяться, влюбляться в те секунды и улыбки. Хеппи знал, что оно так и будет, ведь тогда, ещё вечером поздним, загадал желание. И теперь он не спал, наблюдал, как мечта его исполнялась: как хозяин подушку подмял, а хозяйка ему улыбалась.