Зверь

Ей было знакомо чувство, которое возникает в груди, когда нужно сделать выбор, но понятия не имеешь, какой будет правильным. Оно знакомо всем, верно? Тянущее, вязкое, скользкое. Из-за него кажется, будто в легких засела мокрота. И может, она с чрезмерной ответственностью относилась к таким пустяковым ситуациям… Но кому, как не ей, знать, что пустяки имеют свойство разрастаться до конфликтов, подобно раковой опухоли? С одной стороны совесть. Совесть не позволит ей пройти мимо, оставив нуждающегося в беде. С другой стороны всё же стоял вопрос: а действительно ли нуждающийся нуждался? Мелиссе не нравились размытые грани. Неоднозначности крайне неудобны. Пожалуй, это единственное, что не нравилось ей в должности врача. Смириться с недосыпом, с неблагодарностью, с возложенной ответственностью — легко. Но смириться с нечёткостями — это уже проблема. Это не математика, где два плюс два — четыре, и никак иначе. Один симптом мог говорить о десятках различных диагнозах. То же самое было с отзывчивостью. Как понять точно, когда нужно перестать предлагать помощь, чтобы не начать навязывание? Она не понимала. Оттого и часто была нерешительной. Как сейчас. Спросить у него или «идти, куда шла»? Что ж, хорошо, что хотя бы на этот вопрос ответ однозначный. Либо первое, либо второе, и никак иначе. — Извините, капрал Леви? Он, как и два дня назад, медленно повернулся на звук. Единственное, что отличалось от той ночи — было темнее. Во мгле его глаза становились чёрными. С этим цветом многое связано в её жизни. Такого же цвета её дневник, волосы, платье на похороны мамы — всё было чёрным. А теперь и его глаза. — Каждый раз сюда будешь приходить? — с едва заметной, но всё же различимой претензией сказал он. — Что теперь? — Да просто решила удостовериться, что вам всё также не нужен чай или молоко… Она уже пожалела о своём выборе. Вот и неловкая пауза не запоздала. — Удостоверилась. Можешь проваливать. Грубовато, но зато прямолинейно. Прямолинейность Мелисса в людях ценила, иначе бы Эрвин Смит ей не импонировал. Пусть Леви и прогнал её, однако она не жалела. Больше переживала бы, если бы не открыла эту дверь. Вдруг до жути сильно захотелось прогуляться. Нет, на самом деле захотелось тоже посидеть на крыльце. Чтобы лёгкий ветер коснулся бледной кожи и полетел дальше, гладить макушки деревьев. Чтобы пальцы чувствовали под собой шершавую поверхность ступеней. Чтобы беспокойное небо над головой утихомирило её переживания. Но вернуться и сесть туда было бы странно, а одной гулять в ночь — опасно. Недоброжелатели, конечно, остались в Хлорбе, как она полагала, и всё же, перестраховаться лишним не будет. Она помнила ту секунду, когда в их доме разбили окно. Тогда она всё поняла почти сразу, а как объяснить маме, чтобы не нервировать её, не знала. Отец-то стрессоустойчивым был. Временами казалось, что он вообще ничего не способен чувствовать. Сестра характером вся в него. Лисса завидовала обоим. Таким людям не страшны чёрные полосы жизни. Ей же, наоборот, было страшно, ещё как. Пусть виду не подавала, но от себя правды не скрыть — страшно, да, действительно страшно. Мелисса была уверена: нет людей злых, есть люди несчастные. Просто сохранять свою природу под давлением обстоятельств удавалось не каждому. Ей удалось. Брату и возлюбленному Белинды — нет. Они не виноваты в этом. Лисса не злилась на них, даже когда вошла в свой кабинет и увидела там полный хаос. Лишь вздохнула и устало облокотилась о дверной косяк. Разбитая ваза, открытые шкафчики, перевёрнутый стол, разодранное кресло и везде бумаги. Некоторые скомканы и порваны. Они укрывали собой мебель, будто пытаясь спрятать поверхности от пустых глаз. Пустых, но не злых. Если людям становится легче, когда они так выпускают пар, то она готова потерпеть. До тех пор, пока это не зайдёт слишком далеко. Представляя перед собой ту картину, она замедлила шаг. Перед ней дверь в столовую, а казалось, что дверь в больницу, хотя внешнего сходства не было абсолютно. Лисса была безумно влюблена в одну вещь — для неё нет ничего слаще вкуса воспоминаний. Потому она так часто оглядывалась назад, на прожитое. Всё ради того, чтобы снова окунуться в те времена. Ничто на свете не приносило такого удовольствия, какое она получала, захлёбываясь прошлым. Поэтому она всегда носила с собой дневник. Чтобы в свободные минуты почитывать. К тому же с ней он в безопасности. Счастье разлилось в грудной клетке, когда одна ладонь коснулась горячей чашки, а вторая — кожаного переплёта. Насущные проблемы вмиг обратились эхом. От пожелтевших страниц повеяло теплом домашнего очага. Вместо столовой теперь — гостиная её дома. Вместо гнетущей пустоты — любящие глаза.

***

Это утро началось с прокатившейся по солдатам новости. Тереза ворвалась к Мелиссе в кабинет, когда та еще плела косу, зевая. — Доктор Картер, вы уже в курсе? Лисса нахмурилась. — В курсе чего? — Она подняла глаза на главврача, искренне недоумевая. — Кто-то забрал досье Эрена Йегера сегодня ночью. — Тереза закрыла за собой дверь и продвинулась к столу. Облокотившись на него руками, она добавила: — Ты под подозрением. — Что?! — вскрикнула Мелисса. — Почему? Она слышала о мальчике-титане от врачей, когда ходила на курсы, но его обсуждали не только там. О нём говорили и в магазинчиках, и просто на улице. Словом, везде. Самой злободневной темой являлся именно он. Не сказать, что Лисса питала особый интерес, но и признать, что не было любопытно, нельзя. — Узнаешь у них сама, они вот-вот придут. Я здесь исключительно за тем, чтобы проследить за тобой. Её голос изменился со вчерашнего дня. Менее тёплым стал. Видимо, отношение к Мелиссе поменялось. Всё не могло быть настолько гладко, это было очевидно с самого начала. Кочка где-то да должна была выскочить, и теперь стало ясно, где именно. Во-первых, нужно успокоиться. Тереза вон какая сдержанная, хоть пример бери с неё. Во-вторых, доплести косу, а то Мелисса от неожиданности так и застыла на середине. В-третьих, не сметь думать о том, что шансы вылететь с работы сейчас возросли до небес. Она ничего не крала и ей ничего не грозит. — Вы тоже, доктор Хилл, считаете меня виновницей? Тереза отвела взгляд в сторону, размышляя. — Нет, просто предпочитаю занимать нейтральную позицию, пока всё не прояснится. Сойдет. По крайней мере она не категорична в этом вопросе. — Могу я взять халат, пожалуйста? — решила спросить Мелисса на всякий случай. — Да. Но без глупостей. Учти, я хоть и врач, но за спиной опыт службы в разведке. — Да ладно вам. Куда ж я убегу? У меня отвратительная физическая подготовка. Нагрузки противопоказаны, — Она постучала ногтем о линзу очков. Ещё играя с детьми во дворе, Мелисса замечала, как тяжело ей давался спорт. Те же догонялки становились настоящим адом. По всем параметрам она уступала друзьям, будь то бег или прыжки через скакалку. Не хватало ни выносливости, ни дыхания. Всё это в какой-то момент даже породило комплексы, избавиться от которых, благо, не составляло проблем. Потому что она любила себя и уважала. При работе врачом нужно быть уверенным, а если ты себя ненавидишь, ни о какой уверенности и речи быть не может. Эрвин Смит и женщина в странных очках вошли без стука. — Здравствуйте. Доктор Хилл уже рассказала вам причину нашего визита? — обратился к Мелиссе командор, быстрым взглядом окинув кабинет. Ей оставалось только кивнуть. Пока они вдвоем рылись в ящиках, шкафу, тумбе, под кушеткой, искали зацепки в её личной комнате, она пыталась понять, каким действием заслужила к себе подозрение, но голова не работала совсем. Зато получилось вспомнить то, почему она проснулась ночью. Всё-таки это был человек. И не просто человек, а, по-видимому, тот самый вор. Очнись она чуть раньше и выгляни в окно… — Ничего нет. — как-то даже немного радостно выпалила женщина. — Что ж, тогда возвращайтесь к своим обязанностям, доктор Картер. — вместо прощания сказал Эрвин и удалился вместе с женщиной. В комнате резко осело напряжение. Мелисса коснулась шеи двумя руками, громко выдыхая. На щеках сгущалось непонимание. — Доктор Хилл, я слегка переволновалась и совсем забыла спросить у Смита… Почему я оказалась под подозрением? — Дело в том… Что капрал Леви видел тебя ночью. — выдала Тереза, словно решая, говорить или не говорить ей. О Господи. Глупость какая. — Разве это не означает, что у меня есть алиби? Тереза повела плечом. Пепельно-серые глаза выражали безразличие, что так и норовило придушить Мелиссу, которая терпеть не могла такое отношение к себе. Ещё вчера ей казалось, что она могла бы подружиться с Терезой, и уже сегодня главврач смотрела на неё так, будто ни во что не ставила. Более того, по остальным врачам наверняка уже прокатился слух. Воодушевляющее начало обернулось неприятным продолжением. Так оно обычно и бывает. — Идём в лазарет. Работу никто не отменял. Как и ожидалось, коллеги даже не удосуживались взглянуть на неё. У всех на грозных, серьёзных лицах застыло одно и то же — сконцентрированность. Кожа некоторых из них напоминала измятые картонки. Этот отпечаток оставила на них собственной рукой жизнь. Мелиссе невольно думалось, станет ли она такой же через пару десятков лет? Хоть у неё и был стаж работы, но всё же он слишком мал, чтобы как-то отразиться на внешности. Глаза, повидавшие много чего, ещё источали тепло. Она не помнила, когда в последний раз была разгневана на кого-то. Не помнила и момент, когда дыхание становилось тяжёлым от застилающей разум ярости. Что бы не происходило, она всегда держала себя в руках. К ней однажды обратилась за помощью бабушка лет шестидесяти. Её изрезанное морщинами лицо ясно стояло перед глазами Лиссы даже сейчас, спустя столько времени. С какими жалобами пришла она, правда, уже стёрлось из памяти, но доктор запомнила, какой ответ получила на один из вопросов: — Чем-то уже пробовали лечиться? Подрагивающие губы пациентки разомкнулись. Её речь из-за отсутствия некоторых зубов была трудно различима. — К целительнице ходила, обряд она провела со мной. Отвар сварила, а на него наговаривать принялась: «Как свеча в церкви тает, так и ты, болезнь, истай. Как заря на небо приходит и уходит, так и ты, хвороба, уйди с рабы Божьей Гретты.» Три раза на дню этот отвар я пила да на ночь слова проговаривала. В такие моменты хотелось криком спросить: «Ну и как? Помогло?!» Но вместо этого Мелисса добродушно улыбалась и говорила: «Я назначу вам другое лечение». Зато через неделю, зайдя в кабинет к другому врачу за вопросом, она наблюдала похожую картину. Только вот врач себя повёл иначе. Он спокойно выслушивал предложения очередной старушки: — А может, как его… К бабке пойти, опухоль заговорить? На что врач к удивлению Лиссы спокойно ответил: — Да, идите. Старушка вышла относительно довольная, закрыла дверь. Мелисса, пребывавшая в глубоком шоке, скрестила руки на груди и с укором смотрела на мужчину. Металлическая ручка поблескивала в его руке — он писал что-то, пока не ощутил на себе неприятный взгляд. — Ну что ты на меня так смотришь? Тебя саму это не достало? Они приходят, сука, каждый раз, строят невинные глазки и искренне недоумевают, какого же хрена волшебство не подействовало?! Занимаются уринотерапией и треклятым самолечением, вечно говорят «Бог поможет»… А на предсмертном одре жалобно спрашивают у Бога: «Почему ты мне не помог?» И я прямо вижу, вижу, черт возьми, как Бог им отвечает: «Идиоты, я же послал вам врачей!» Это невыносимо! Я хотел помогать людям! Я хотел! Но не хотят помощи, что я сделаю тут?!! — Вы, — Она ткнула пальцем в сторону мужчины. Голос её был наждачной бумагой, хотя лицо оставалось непроницаемо-спокойным. — Вы на что рассчитывали вообще, устраиваясь сюда, м? Думали, жизнь лафой будет, будете шпарить бумажки с рецептами, просиживать своё место и ни о чём не заботиться? Вы должны были знать, что тем, кому чужды большие нагрузки, не место в стенах больницы. Вы знали. А теперь ноете и утверждаете, что люди не хотят помощи. Они пытаются как могут, в том-то и дело. Если бы они не пытались, то они бы не перебирали кучи разных способов и не обращались бы к богам. Она с каждым словом чувствовала, как растёт её неприязнь к человеку. И с каждым словом его лицо всё больше морщилось, будто не речь слушал, а сирену, хотя Мелисса не говорила громко. — Среди глядящих в глаза смерти атеистов нет. Мужчина хотел было возразить, но она перебила его хлопком двери. Вот и забыла, зачем зашла туда. Да, она злилась. Но никогда не выражала злость внешне. То ли другим себя в гневе показывать не хотела, то ли себе самой. Сегодня она обрабатывала раны, полученные солдатами на тренировках. Синяки тут были обычным делом, не стоило даже удивляться. Чаще встречались порезы от сучьев. Как ей объяснила одна из солдат, этот тип ран появлялся, когда человек терял контроль над УПМ и летел через ветви деревьев к земле. Одними порезами, конечно, не обходились. А после рукопашных боёв приходили с чем угодно: вывихи, сотрясения мозга, ушибы различной степени тяжести… Одному даже швы наложить пришлось. С рваной раной обратились к Терезе, а она в свою очередь попросила Мелиссу ассистировать. В конце концов доктор Хилл всё ещё отвечала за адаптацию новичка. В помещении привычно пахло раствором спирта. Полки были уставлены сосудами и склянками. На тянущихся вдоль стены тумбах покоились железные ёмкости. Мусорное ведро заполнено окровавленными бинтами и ватами. Больницы разные, а их содержимое везде одинаково. Тереза, величаво главенствующая над беспорядком, натягивала на пальцы перчатки. — Пришла? Отлично, заходи. — пригласила она. — Ну что, Жан, как умудрился так? Опять с Эреном подрался? — Я почти его уделал. — буркнул парень, косясь на ногу. — Ахах, ты каждый раз так говоришь. — слышала Лисса за спиной, пока дезинфицировала руки. — Ну, давай посмотрим. Рана выглядела так, будто кто-то пальцами небрежно раздвинул куски плоти. Но она видела и похуже повреждения, нечему удивляться. — Напоролся на что-то, — предположила доктор Картер. — А потом тебя попытались протащить. — Откуда вы узнали? — Теперь парень косился на доктора. — Да ладно, это очевидно. Согласны, доктор Хилл? — Вполне. Обрабатывая кожу, они втроём обсуждали причину очередной ссоры. Мелиссе нравилось, что она понемногу знакомится с солдатами и их буднями. Создавалось впечатление, что она постепенно становилась частью разведки. Верно всё-таки говорят: когда закрывается одна дверь, открывается другая. Сейчас эта фраза приобрела новый оттенок для неё. Жан либо не слышал слуха о том, что Лиссу подозревают в краже досье Эрена, либо хорошее первое впечатление сгладило этот момент. Судя по его комплименту, который он отвесил, выходя из комнаты, дело всё же было в впечатлении. — У в-вас прекрасные чёрные волосы… — сказал парень, и дверь коротко хлопнула. Снова вспоминая маму, Мелисса приподняла уголки губ. Комплименты от посторонних ей были, как пятилетнему ребёнку буквы. Она привыкла к своему неосознанному умению сливаться с фоном, даже стоя первой в очереди. Почти всегда она была где-то там, не видная, полупрозрачная. Это здорово било по самооценке в детские годы. — Ты для него старовата будешь, Картер. — подмигнула Тереза, завидев её реакцию. — Что? — В кабинете раздался смех. — Я не оттого улыбаюсь, что ты! — Она закрыла рот рукой. — Ну ладно, — Тереза пожала плечами. — Он, кстати, такой же комплимент сделал одной девушке, когда кадетом ещё был. Фантазией не блещет. — А ты откуда знаешь? — она села на стул, скрестив ноги и положив ладони на колено. И когда это они успели перейти на «ты»? — Думаешь, врачи солдат не обсуждают? Ну и я тут давно, мне грех не знать. Мне тоже иной раз глазки строили. Как вспомню! — Коллега хлопнула рукой по бедру, посмеиваясь. Тереза вызывала у неё интерес. То, как она держалась. Эта искренность. Взгляд, будто ей ни одна болезнь не страшна. Рядом с ней Мелисса невольно расслаблялась. Проблемы незаметно отходили на задний план. — Значит, подходит один и начинает: «Доктор Хилл, ваша личность заставляет меня воспроизводить эйфорическую реакцию на секрецию на начальном этапе дофамина и норэпинефрина с последующей…» А потом забыл, что там дальше, представляешь? Учил долго, наверное, даже жалко. Забавный мальчик. — Пациенты со мной не кокетничали, но заведующий отделения… Помню, он как-то сказал, что я на семьдесят процентов состою из воды, а его мучает жажда. Смех у Терезы был немного надменный, но в то же время такой чистый и искренний, что хотелось посмеяться в ответ. — Расскажешь поподробнее о больнице, из которой ты перевелась? Расскажет. С удовольствием. Они болтали ровно до следующего неуклюжего солдата. Пусть беседа и вышла короткой, но зато сближающей. Мелиссе казалось даже, что Тереза немного оттаяла, хотя на самом деле она не переставала держать в голове мысль, что доктор Картер, возможно, вор. Эта фраза вставала перед глазами постоянно, не теряя своего значения. Наученная жизнью, Тереза старалась никогда не терять бдительности. Вечером Лисса по обычаю листала дневник. Взваленная на плечи память отягчала. Но без неё она уже не могла существовать. Воспоминания вгрызлись в кожу, вросли намертво. Если отрывать, то только с ошмётками себя, а к этому она не была готова. Незачем идти на такие жертвы, пока всё устраивало. Мама бы ей гордилась. Она ценила хорошую память — это залог выученных уроков и, как следствие, хороших оценок. Поэтому Лисса и помнила. За каждую деталь цеплялась: какие слова в книгах мама подчёркивала карандашом, каким образом папа поправлял очки, в какую сторону был наклон у почерка её сестры… Как там они сейчас? Как живётся отцу в новой семье? Чем сестра зарабатывает на жизнь? С кражами она обещала завязать, но сердце подсказывало, что в силу её характера, это обещание кануло в небытие. Лисса бы оторвала ошмётки себя за возможность увидеться с ними двумя сразу, под одной крышей. Мысли о семье не терзали, хоть если и посмотреть на неё сейчас, то покажется, что она с ума сходила: руки лежали на затылке, вдавливая щекой в царапающее дерево стола. Но Мелиссе не было плохо. Наоборот. Мысли о семье не бремя, а кислород, без которого она не сможет дышать. Так она убеждала себя. А груз на плечах становился всё тяжелее. То ли из-за него она плохо спала ночью, то ли потому, что осталось незавершенное дело. Самое время его завершить сейчас. Она надела сдавливающую в плечах блузку и штаны. Чтобы скрыть отсутствие лифа, сверху накинула халат. Плести косу было жутко лень. Пришлось собрать волосы в высокий хвост. За её движениями следила одинокая луна. Мелисса надеялась, что в этот раз он её не прогонит.