Зверь

Про сон можно было забыть. Совесть мучила, иссушала глотку, колотила по вискам так, что невозможно было думать ни о чём, кроме как о трупе Кайла где-то под стеной Сина. Лисса прокручивала в голове ту ночь снова, снова и снова, пока не становилось дурно. Были ли свидетели? Оставила ли она улики? Обвинит ли её кто-нибудь? Время не лечило от этих вопросов. Время делало воспоминания ещё более яркими, как слепящее предрассветное солнце. Одна заевшая пластинка в голове плавно сменилась на другую — на переживания о заседании докторов. Собрания проводили в зале, где до эпидемии выступали известные оперные певцы, проводились концерты и разыгрывали спектакли, поэтому, благодаря отличной акустике, говорящего со сцены слышно в любом уголке. Команда пятого центра пришла подготовленной — в чемоданах были аккуратно разложены образцы для демонстрации и бумаги. Один из таких чемоданов покоился в руках Мелиссы. Она неосознанно сжимала его ручку, пока безучастный взгляд смотрел на сцену, где с каким-то очередным якобы важным докладом выступали люди с серьёзными до невозможности лицами. Это раздражало. За нагромождениями терминологии в речах стояло только нежелание постигнуть участь пятого центра. Это притворство было тошнотворным. Смысл их длинных тирад можно было выразить двумя предложениями: «Ну, в общем, мы ничего не добились, но не понижайте наш рейтинг, пожа-а-алуйста! Вот вам пятнадцатиминутный рассказ о всем известных старых фактах новыми словами…» Почему нельзя было сказать так и быть честными, а не строить умную рожу и тратить своё и чужое время? — Спасибо за выступление. Шестой центр, вы следующие. — Постойте! — крикнула Лисса, поднявшись со своего места. Слово заметалось по залу. — Вы пропустили пятый. — Пятый центр распущен, — недоумевал мужчина со сцены. — Можете продолжать думать так. Пойдём, — скомандовала она, побуждая всех своих встать и зашагать по ступеням вниз, прочь со зрительских мест. Проходя между сплетавшимися друг с другом голосами, Мелисса впервые за долгое время чувствовала себя прелестно. Удовольствие от того, что в следующие минуты её недоброжелатели будут поставлены на место, заполнило всё тело до покалывания в кончиках пальцев и опьяняющего головокружения. Сцену освещало само солнце, лучи которого падали сквозь витраж на высоком потолке. Команда ступила на площадку и стала раскладывать на столе необходимые материалы. Свет играл на руках Лиссы разными цветами, успокаивая взволнованное сердце, но оно снова разогналось, когда Тереза начала свою речь. Поверят ли люди? Как посмотрят на них? Что будет дальше? Сколько ещё придётся здесь пробыть? Лисса не знала ничего из этого, но одно понимала точно — если она переживёт это испытание, то жизнь после него будет сказкой: деньги, уважение, известность, все дороги перед ней, а двери — открыты… Всё будет у её ног. Нужно только дотерпеть. — Господа и дамы, мы давно не виделись, поэтому спешу напомнить вам — меня зовут Тереза Хилл, я главный врач пятого центра. Вопреки обрушившимся на нашу долю неудачам, мы рады представить сегодня препарат, который предположительно покончит с пандемией на улицах Розы. Десятки скептичных взглядов вонзились в Терезу, но она продолжала стоять твёрдо. И только Лисса чувствовала и видела, с какой силой сжала за спиной руки главврач. Кожа под впивающимися в неё ногтями белела. Люди на местах зрителей были похожи на животных, готовых растерзать своими когтями добычу в центре сцены, с клыков капала слюна. Одно неверное слово — и цепные псы сорвутся с места, чтобы сделать своё грязное дело. Это самая настоящая скотобойня. Лицом, может, Тереза и оставалась непробиваемой, но даже ей с трудом давалось выдержать накалившуюся, словно угли, атмосферу собрания. Мелисса сделала шаг в сторону, прижалась боком к Терезе, рукой вцепилась в её руку. Пальцы переплелись, и из уст главврача вновь полилась речь. Они плечом к плечу прошли этот путь, поддерживая друг друга и не скупясь на добрые слова даже тогда, когда надежда испарялась на глазах. Бок о бок, вдвоём они могли бы уверенным шагом пройти через ад, не страшась ничего на свете. И если уж идти, то плечом к плечу и до самого конца. — То, что я держу сейчас — активное вещество левкодиума с одним новшеством: оно не было создано при помощи выведения компонентов. Во время создания мы использовали качественные очищенные вещества. В процессе не было применено ничего, что могло содержать примеси. Препарат доведён до ума. В теории он готов к введению. Последовала наглядная демонстрация — на несколько разложенных ёмкостей, в которых находились культуры бактерий пепельного недуга, доктор Хилл добавила препарат. Пока она объясняла что-то, тянула время, пространство вокруг капель раствора стало прозрачным. Но не успела Тереза добавить препарат в третью ёмкость, как из зала послышались первые нападения: — Есть ли какие-то отрицательные черты или побочные эффекты у препарата? — Мы все здесь прекрасно понимаем, что на создание панацеи можно и не рассчитывать. Так что, да, они есть. — Вы увиливаете от развёрнутого ответа. Перечислите отрицательные воздействия. — Что ж, первая проблема заключается в низкой активности. Гипотетически, для полного излечения одного больного понадобятся большие дозы, вводить которые придётся с малым временным интервалом и на протяжении долгого времени. Из этого вытекает вторая проблема — недостаток ресурсов. Для создания партий препарата требуются крупные затраты как в плане сырья, так и в плане сил. И если рабочих рук у нас более-менее хватает, то ограниченность сырья может поставить крест на этом варианте лечения. Но прежде чем вы станете плеваться слюной, отвергая наше предложение, вспомните, что ничего другого у людей нет и в ближайшее время не будет. Поэтому попрошу вас грамотно взвесить все за и против. — Что касается побочных эффектов, доктор Хилл? — Препарат ещё не был испытан на людях, о побочных эффектах можно только догадываться. Зал взорвался негодованием, осуждением, недовольным цоканьем. — И как тогда вы предлагаете давать это пациентам?! — Приказ Короля чётко гласит, что эксперименты и опыты над людьми считаются тяжким преступлением и караются по всей строгости. Господа, поставим точку в этом споре и вернёмся к цивильному обсуждению? Но зал не прекращал буйствовать. В нём на медленном огне вскипал букет эмоций от горькой злости до досады. В Терезе тоже. На розовых щеках сжижалась неприязнь, один глаз едва ли не дёргался. Если бы не долг, Тереза бы послала всех этих людей в самые откровенные места и, хлопнув дверью, выскочила из этого чёртового цирка, в котором она поневоле стала конферансье. «Вот, для чего на наших собраниях нужна была красная лента. Опять балаган. Отсутствие организованности и никакой слаженности. Как меня это всё достало… Свалить бы отсюда да не видеть этих прокаженных…» — яростно нашёптывала Тереза, пока прямо за пределами сцены кричали и возмущались надтреснутые, еле живые голоса, из которых выжимали последние остатки. Время не шло на пользу. Секундой дольше — взмахи рукой размашистей и надрывней хрип. Тереза была терпеливой личностью, но сегодня одна капля опрокинула чашу весов не в её пользу. Она вскинула руки в жесте «сдаюсь» и отступила от стола, глубоко выдыхая. Впереди наперебой раздавались невиданных красок ругательства. Позади коллеги успокаивали главврача. Мелисса стояла посреди этого базара, кусая губы. Даже в самом центре кровавой бойни не так отвратительно было бы находиться. Что делать? Вариантов — великое множество, времени — кот наплакал. Лисса могла поступить как угодно: попытаться успокоить врачей, поддержать Терезу или вообще наплевать на всех и собрать материалы со столов… Но всё было не тем, что нужно. — Эй! — прикрикнула она в зал в надежде привлечь к себе внимание. Никакие они не господа и не дамы, как обращалась Тереза. Просто бесполезное отродье. И никакого другого обращения они не заслуживают. — Если я правильно понимаю, в приказе говорится об экспериментах над людьми на не добровольной основе. Значит, нам всего лишь нужен тот, кто будет не прочь испытать препарат. Этакая подопытная крыса. Да? Да. А у неё как раз есть опыт в роли серой мышки. В руке Лиссы оказалась та самая третья ёмкость с бактериями пепельного недуга. Она показательно коснулась двумя пальцами донышка и положила их на язык. Зал смолк. Притаился, как охотящаяся кошка. Особо впечатлительные люди закрыли рот ладонью. Лисса же, подавив дрожь, наполнила шприц препаратом, задрала рукав и прыснула содержимое в голубой ручеёк вены. — Ты сдурела?!! — накинулась Тереза, вытрясая из Лиссы жизнь. — Твои суицидальные замашки на рабочем месте непростительны! Помереть удумала? Я сама тебя убью, мерзавка! Уж не сомневайся, я сделаю так, чтобы твои останки можно было уместить в портсигар и закопать под ближайшим кустом!!! Подчинённые то и дело оттягивали вышедшую из себя начальницу, хлопали по предплечью, пробовали достучаться, но Мелисса и не думала шелохнуться. — Успокойся. Я даже заболеть не успею. — Да мне похер, успеешь ты или нет! За одну только такую мысль я бы уже отправила тебя на эшафот! Мы могли найти добровольцев среди пациентов! Но тебе, видимо, уже и правда хочется поскорее в могилу… — Пациенты невменяемые. Попробуй заставить их расписаться. А в могилу мне не хочется. Хотелось бы — я б не вколола препарат. Тереза продолжала распространяться об идиотизме Лиссы. Та пропускала всё мимо ушей, собирая со стола демонстрационные материалы. Следующие выступающие, выбитые из колеи главврачи центров с трудом связывали два слова. Собрание было сорвано. Газеты нашли тему, на которой можно спокойно наживаться неделями. Заголовки кричали и кричали о том, что Роза стояла на пороге спасения, что группа врачей того самого сожжённого центра вывела лекарство. Поначалу никто не указывал имён, но чуть позже, после того, как Тереза устроила беспорядок в типографии, их стали печатать на первых страницах. Лёжа в постели, Лисса шуршала свежим выпуском и ухмылялась. Всё случилось, как она предполагала. Седьмой центр наверняка задумчиво кривит губы да со злости рвёт треклятые отчёты. По коже бежали мурашки, когда она представляла это зрелище. Судьба наконец расставила всё по своим местам. Улыбка, впрочем, всякий раз стиралась с лица, когда она смотрела на свои пальцы, стирала с лица пот и скрипела зубами от боли. — Тереза! Пожалуйста, давай увеличим дозу, становится только хуже… — Ни в коем случае. Мы и малейшего понятия не имеем о том, что произойдёт, если мы сделаем это. Лисса впилась пальцами в плечи подруги. Безумные глаза источали бесконечный страх. — Но мы знаем, что произойдёт, если мы не сделаем это. Дай мне препарат, сейчас же! И Тереза шипела ругательства, наполняя шприц. — Наверное, у тебя зависимость развивается. Никто не знал, как будет лучше. Никто не знал, когда отступит недуг. Эта серость больничной палаты осточертела; мысль о том, что перед смертью Лисса станет бесполезным овощем, пугала больше, чем сама смерть. Лекарство оттягивало сроки, но всё ещё не боролось с болезнью. Ночи в одиночестве выбивали всё здравомыслие. Сон снова стал недосягаемой мечтой. В такие моменты Мелисса открывала окна настежь и садилась на подоконник. С улиц тянуло зимней прохладой. Кое-где под остатками снега появлялись первые цветы. Нелепые дома стояли посреди каши из земли и снега. Весна опаздывала, но наступала уверенно, растапливая лёд и зачерствевшие людские сердца. Возможно, где-то за стеной сейчас так же сидел Леви. В крепких ладонях ютились нашивки погибших солдат, а на личном кладбище пылилось надгробие с её именем. Неважно, сколько между ними километров — сотни тысяч или ноль. Неважно, сколько времени они не виделись — месяцы или минуты. Всё равно каждый раз, терзаясь бессонницей, ворочаясь в кровати, раз за разом закрывая глаза, она видела его профиль, будто рисунок, отпечатанный на обратной стороне век. На свете столько хороших мужчин, но только когда она представляла его, ей чудился запах влажной земли, железа и чая с мятой. Столько людей сейчас видели десятые сны, и только она, прижимаясь затылком к подушке и смотря в потолок, слышала удары его кулаков о лица мужчин, пытавшихся убить её. Столько людей сейчас обнимали своих любимых, а она обнимала помятое больничное одеяло, кусала сгибы пальцев, осмелившись впустить крамольные мысли в свою голову. Если у Мелиссы и была зависимость, то уж точно не от какого-то препарата. Той же ночью она лежала в ледяной ванне, чтобы сбить температуру. Валялась в постели, вытирая пот мокрым платком. Листала дневник, любовно разглаживая страницы и трогая следы огня. Скидывала на пол влажную простынь и снова подбирала, закутываясь с головой в надежде согреться. Плакала и кричала от сжигающих язв на пальцах, кусала простыни и думала, что препарат бесполезен, что напрасной была её жизнь, ведь послужить обществу в полной мере она так и не смогла. В этой игре она всего лишь пешка, хоть и самая прыткая, и единственный открытый путь — на другую сторону игральной доски, чтобы стать той фигурой, которой она хочет быть. Это была самая тяжёлая ночь. Но к утру все симптомы прошли. Тереза истерически засмеялась и, хлопнув в ладоши, побежала рассказывать коллегам, а Мелисса осталась одна и стала разглядывать свои руки и ноги. Язвы на всех пальцах — несколько недель не сможет пользоваться руками и нормально ходить. Сущие пустяки по сравнению с тем, что она осталась жива. На следующем собрании официально утвердили эффект препарата. Теперь все центры днём и ночью штамповали миллионы пробирок пиромиадина. Уже к концу недели началась тотальная вакцинация населения. Город оттаивал, и жизнь в нём больше не застаивалась. Теперь она бежала, как ручьи талой воды. Лисса не могла принять в этом завораживающем оживлении участие. Будучи с перевязанными руками, она еле одевалась по утрам и с трудом держала ложку во время обеда. Но она могла ходить, пусть и медленно, с помощью костылей. И она не упускала возможности ходить по домам и указывать дорогу в ближайшие центры или давать другую информацию. Газетчики нередко коверкали реальность и строили безобразные теории в свете последних событий. Так, например, в паре статей без стыда говорили, что на последнем собрании на сцену вышел двойник Мелиссы или переодетая под неё девушка. Вся команда укатывалась со смеху. Люди до сих пор не могли поверить в то, что эпидемия отступала. Наконец, на одном из мероприятий, посвящённому концу эпидемии, слово предоставили Мелиссе. — Ты, должно быть, не знаешь, что сказать, — Тереза заметила её волнение. — Просто говори правду. Кто-то должен высказать своё лишённое помпезности мнение. А то все так переживают из-за недостатка пафоса… Не будь одной из них. Она хорошо запомнила сосредоточенные лица газетчиков, готовых записать все её слова; жителей, молчавших в ожидании; восхищенных врачей. Сотни пар внимательных глаз были способны уловить любые оговорки и мелкие огрехи. Мелисса сглотнула и с трудом из-за костылей поднялась на платформу. — Госпожа Картер! — выкрикнула женщина с блокнотом, пытаясь перебить своих коллег. — Что вы можете сказать о седьмом центре?! Она глубоко вздохнула, не зная, с чего начать. — Говорят, что соперничество — то, что движет людей к результату, но лично я считаю это утверждение неверным. Опасности, которые преследуют человечество, заставляют нас объединиться. Эпидемия и титаны существуют, чтобы преподать нам урок, а люди продолжают гнаться за низменными ценностями. Я… хочу обратиться к людям седьмого центра. Вы разрушили мой новый дом, мою новую семью и поставили крест на моей любви. Вы использовали дьявольские методы, использовали других людей… Я знаю, что вы дошли до преступления, опустились до подлости, чтобы насытить свою жадность, избавиться от голода к славе и деньгам. Поздравляю. Вы не только не добились своего, но и теперь после такого вас больше ничего не отличает от проституток, кроме одной вещи. Вы дешевле. Зал трещал по швам от разгоревшихся в нём восклицаний — и восхищённых, и осуждающих, но Лиссе было всё равно. Тереза помогла ей вернуться на место, пока в их сторону летели чужие удивленные вздохи. — Спасибо, — сказала Мелисса, когда осталась в своей палате наедине с главврачом. — Что всё это время была рядом с нами. И со мной. За тонкими стенами госпиталя смеркалось. На небе исподволь загорались звёзды, утопая в персиковом закате. — Всегда пожалуйста. Это моя работа, — ответила Тереза. Кончик шприца в её руках блеснул под золотом солнечных лучей. Вскоре он оказался под кожей Мелиссы. — Кстати говоря, тут от кое-кого пришло письмо. Ханджи предлагает всей команде принять участие в новом проекте… — Это значит, что мы можем вернуться в разведку? — Полагаю, да. — Я в деле. — Ты даже не дослушаешь? — Разберёмся на месте. Я устала от этого города… Казалось, что и город устал от неё, гнал прочь отсюда. — Хорошо. С нас сняли обязательство оставаться здесь, так что можем уехать послезавтра утром. Никто из команды не согласился, кроме нас двоих. Все хотят перерыва. Пожить спокойно. А мы с тобой, похоже, мазохистки… Следующие две ночи Лисса наконец довольствовалась сном. Грезила о Сине, представляла, как течёт жизнь там, и думала о проекте, в который хочет втянуть их Ханджи. Наверняка, что-то связанное с титанами. Это несколько огорчало — Лисса ведь работает с людьми — но с другой стороны подстёгивало, перемен хотелось сейчас как никогда. На заре, когда всё живое только начинало просыпаться, две женщины забирались в экипаж. Одна помогала другой. — Стоило дождаться, пока ты выздоровеешь. Извини, — неловко обронила Тереза, укладывая костыли на сидение. Два скромных чемодана стояли рядом. — Нет. Я не хочу больше видеть эти улицы. Ты поступила правильно, что организовала всё так, — улыбалась в ответ Лисса. — Я скоро снова смогу вовсю пользоваться ногами и руками, и пары дней не пройдёт, вот увидишь. Лошади фыркали снаружи, топали копытами. Спереди послышался голос кучера. — Ну что, дамы, отчаливаем! К вечеру будем прямо на пороге Легиона Разведки. В добрый путь! Кнут треснул, и экипаж начал набирать скорость, а за окошком замелькали пейзажи. — Мелисса, ты вряд ли захочешь об этом говорить, но… Я хочу знать, что случилось с Кайлом? Тереза не промахнулась — говорить об этом действительно не хотелось. Ещё больше ей не хотелось врать. Мама всегда говорила, что ложь — это скользкая дорога, в которой легко запутаться и поставить себя в неловкое положение. Поэтому Лисса ценила искренность и прямолинейность в людях и старалась держаться именно возле таких. Если же люди не были с ней честны, она отворачивалась от них, а последний раз и вовсе завершился убийством… Но похоже, что сейчас у неё нет другого выбора, кроме как отступить от своих принципов. — Кайл заболел. Он не пожелал оставаться в больнице, чтобы не вешать на врачей ещё больше забот, и сам ушёл в лес. Я пыталась переубедить его той ночью, но он не слушал — рассудок помутился. Где-то недалеко, наверное, лежит его тело… Если не дать Терезе ответа, то она не успокоится. Лисса знала, что врать — это не её лучший навык, и всё же не видела лучшего выхода из ситуации. — Ты говорила тогда, что не можешь сказать об этом даже мне. Неужели всё дело было только в том, что он заболел? — Я не могла сказать, потому что мне было тяжело сделать это. Я… любила его. Доктор Хилл направила на неё свой пытливый взгляд. Дрогни единая мышца на лице подчиненной, и это не осталось бы без внимания. — Ты очень сильно изменилась… Мелисса Картер. Она и сама знала. Битва завершена, оружие сложено, пролитая кровь иссохла, и Лисса вышла из этого поединка живой. Потеряв рассудок, спокойствие, любовь, практически руки и ноги, но всё же неизменно живой. Но война не только отняла у неё всё это. Она распорола Лиссу, выдернула все нити, разрезала вдоль и поперёк, чтобы выкроить заново, сшить из другой ткани. Её волосы всё те же, то же алебастровое лицо, еле заметные веснушки на тонких запястьях, рваный след от удара ножом на предплечье, обветренные и сухие от спирта ладони, половина уха… всё осталось тем же снаружи, но внутри прибавилось шрамов, результатов нравоучений жизни. Она точно не сможет вернуться в Легион прежней. С этими мыслями она заснула, запрокинув голову. Голос Терезы мягко разбудил: — Просыпайся, мы на месте. Новость мгновенно взволновала. Каждая клеточка тела словно наэлектризовалась. Наконец. Она здесь. Лёгкий дождь стучал по экипажу, топтался по его крыше, оставлял смазанные следы-капли на стекле окна. Лисса выглянула из проёма двери на вспухшее серостью небо. И вот так её встретила Сина? Тучами, лужами, шелестом капель и разъезжающейся под ногами почвой? Да плевать. Так даже лучше. Лучше дождливая Сина, чем солнечная Роза. Лисса старалась выходить из повозки аккуратно, не наступая на не до конца зажившие раны, но то и дело жмурилась от боли. На входе в штаб уже ждала майор Ханджи. — Вы уже здесь! Ну что, как доехали? Как погода за Розой? Лучше нашей? Давай сюда чемоданы, я отведу вас в ваши комнаты! Резервный штаб был целее предыдущего. Стены из белого кирпича со вставками из еловой древесины, половицы едва скрипели, широкие окна пропускали много света и сверкали чистотой. Шагать здесь, пусть и на костылях, было одно удовольствие. В коридорах спокойно могли разойтись восемь человек — непомерная роскошь по сравнению со старым зданием. Комната Лиссе досталась ухоженная. Она провела по изголовью кровати двумя пальцами и с удивлением обнаружила, что пыли нет. Пахло свежими простынями и недавно потушенной керосиновой лампой. На столе без труда можно было разместить семь папок, не кладя одну на другую. В шкафу даже нашлось потайное отделение для важных вещей, а на дверце изнутри висело большое зеркало. Она улыбнулась и с печалью заметила, что отражение выглядело совсем не приветливо. Поправила волосы. Закусила губы в раздумьях. — Выглядишь лучше без того дерьмового костюма. Лисса невольно улыбнулась ещё раз. Теперь уже искренней. Да, без рабочей формы каждому лучше. Особенно женщинам. Ведь манит и привлекает то, что скрыто. Секундой позже зеркало лицезрело заднюю стенку шкафа, а Лисса — капрала, опёршегося плечом о дверной косяк. — Отсутствие синяков под глазами вам тоже бы пошло. Могу я считать это призывом к работе? Несколько секунд они стояли в удобном, не неловком молчании, наслаждаясь присутствием друг друга и смотря с тоской. Ей столько всего хотелось ещё сказать, может, даже поплакаться, словно маленькому ребёнку, который жалуется на своих обидчиков, или взвыть о том, как пуста эта комната без него. Но вместо этого она только отвела взгляд, решив, что не стоит проявлять неуважение и так открыто пялиться. Просто стоять в нескольких метрах от него… уже приятно. — Врачей у нас хватает, и вы с доктором Хилл натерпелись на этой должности там, — без тени жалости констатировал Леви. — Здесь вы будете руководителями групп по изучению титанов… и ходячими достопримечательностями. — Встретив вопросительный взгляд, он продолжил: — За вашей борьбой через газеты наблюдал весь Легион. — И вы тоже?.. — У меня были свои дела… Но все только и говорили о том, что происходило за Розой. Сложно было быть в неведении. — Капрал застыл, разглядывая собеседницу, словно мысленно задавался множеством вопросов, а затем изрёк: — Сравнение с проститутками было неожиданным. Лисса смущённо засмеялась, закрыв перебинтованной ладонью рот. Костыль едва не упал из-под руки. Сквозь приступ веселья она заметила, как на долгую секунду глаза Леви влажно теплеют, а затем вновь становятся стеклянно-ледяными. Это выбило из колеи. Смех прекратился также внезапно, как начался, а изнутри что-то ударило по рёбрам, горячей волной распространяясь по всему телу. Лисса потеряла самообладание на мгновение, и сердцу хватило этого времени, чтобы одержать контроль над разумом. — Я скучала… А после двух вдохов подряд поспешила исправить свою же ошибку, добавив: «По Легиону». Ещё никогда ей не хотелось так сильно забраться в его голову, прочитать хоть пару мыслей, чтобы понять, что происходит там, за этим каменно-непробиваемым лицом. — Отдыхай, пока можешь. Он закрыл дверь с той стороны, оставив Мелиссу справляться со своим волнением в одиночку. И именно когда он ушёл, волнение начало стремительно расти. Леви отравлял, как отравляет тело яд — раз и навсегда. Стоило единожды уверить в себя в том, что надежда есть, как вдруг поняла — избавиться от этих мыслей будет уже невозможно. Они въелись в плоть, впитались, добрались до самых недр души, и если уж вырезать их, то неминуемо с частью самой себя. Лисса не знала, что она чувствовала. Это не ненависть — иначе не было бы так сладко стоять в паре метров от него. Это не любовь — иначе не было бы так больно. Это не привязанность — иначе бы её душонка уже давно сгнила без его внимания. Тогда что это? И как с этим жить?