«Найдены записи о задержании». «Стрельба в половину шестого в кабинете с железными дверьми». «Проникновение в корпус тестирования. Безуспешно».
Не вязалось. Всё было перед ним — подсказки, намёки, сведения, но то было каплей в реке. Никаких ответов. Что там происходит? Как с этим разобраться? На что им его женщина? И самое главное… жива ли? Пальцы следовали за скользящим по тексту взглядом. У его воображения подсохшие краски и лысые кисти, но Мелиссу оно рисовало плавно и красиво — склонила голову над листом, поправила прядь, коснулась кончиком механического пера до губ и продолжила писать. Он уже час сидел в компании её отчётов. Разбросала кусочки себя по бумагам и оставила на память. Нет, конечно, не на память. Просто предложила разгадать головоломку. И Леви в который раз обхватил виски большим и указательным пальцами, пытаясь найти ускользающее решение. Чтобы вместо отчётов рядом с ним сидела (а лучше лежала) и дышала она. Леви ненавидел врать. Всё, что он думает — говорит прямо в лицо, не утруждаясь подбирать слова помягче. Но, сам того не зная, соврал, когда говорил, что любовь не сломает его. Наверное, соврал. Он не знал точно. Ничего уже не мог знать точно. Бросил истощённый взгляд на дверь в комнату, где они спали вместе. Сейчас там только морозное отсутствие. Ему чертовски не хватало чувствовать её рядом. Место на груди, которого она тогда коснулась слабой, охваченной вуалью сна ладонью, было пустым. Болезненно пустым. Но горела, почему-то спина. Лисса хотела бы потерять сознание здесь и сейчас, но ум был ясен и чист, омытый слезами. Она повелась на это желание помочь, в который раз угодив в ловушку. Капкан захлопнулся намертво. Ничего не слышно. Толчки шагов и тошнота у горла, остальное померкло. Когда люди добрались до места, они нашли ещё тёплый труп мяса и уже холодное тело Лиссы, цокнули, обозначив паршивость ситуации, и нацепили наручники, не встретив сопротивления. Им тоже влетит за неё. Узники настучали что-то по трубам, разнося новость. Через минуту накопитель скандировал: «Богини, примите две тысячи пятьдесят вторую с миром». Мелиссу волокли под оживлённые возгласы, присвистывая, восхваляя и благодаря. Девочка, что первой передала по трубам послание о появлении доктора со следами на шее, теперь отстранённо наблюдала. Чувствовала, что будет дальше. Дети всё чувствуют. Мелисса подарила свободу, а сама получила наручники. Когда их сняли, вызволив затёкшие запястья и тут же пленив их верёвками, концы которых обвязывали столбы по сторонам, она немного пришла в себя. Колени её стояли на решётках, под ними — бездонная яма. Вокруг непривычно для глаз светло, зал освещали кристаллы, вставленные в ажурные металлические рамки. Тёплый от прикосновения кристаллов металл источал тонкий аромат. Или это от орудий, висящих на стене? Пилы разных размеров, гвозди, жала, тиски… Внезапно она всё поняла. Это место — воплощение всех её кошмаров разом. Она распахнула глаза, высохшие от соли, непроизвольно открыла рот, втягивая столь желанный кислород. Дёрнула головой по сторонам — один человек намыливал руки, двое других охраняли вход. Судорожно проверила себя — одежда на месте, волосы, кажется, тоже, физической боли не было, кровоточила только душа. Под обилием света, связанной, ей негде спрятать своё жалкое существование. — Ничему тебя жизнь не учит, доктор Картер, как же так? — вместо приветствия спросил Аммон, хлопнув дверьми. Лисса повернулась на звук, но так и не увидела его. — Господин Сет даёт тебе двадцать пять кнутов и сутки в изоляторе. Сегодня он не в духе. Как думаешь, выдержишь? Ты не смотри, что тут чисто. Предыдущего паренька размазало по стенам, в три пары рук оттирали. По полу тянуло прохладой, но Лисса понимала, что челюсть у неё сводило не от холода. Кто-то убрал хвост волос со спины. Шеи коснулись ножницы, высвобождая от халата и блузки. Лезвие с удовольствием жевало ткань, чавкая сталью о сталь. Тело забило крупной дрожью. — Не шевелитесь, доктор Картер, а то отрежу лишнего. Вам это удовольствия не доставит. Хотя, если принять во внимание ваш мазохизм... Иначе и не назовёшь никак это великолепное умение напортачить, да? Шорох верёвки, бесполезно и обреченно натянувшейся. Склонив голову, Лисса пыталась унять хотя бы дыхание, но, загнанное страхом, оно тут же мстило невозможностью сделать выдох. Скелет её твёрдый, накалённый. Одежда упала вниз ошмётками. Пытка началась с унижения. По обнажённой спине, охваченной сквозняком, задвигалась марля в спирте, заставляя мышцы содрогаться в попытке отогреться. — Так-так, — задумчиво произнёс Аммон, рассмотрев белое полотно спины и обойдя объект наказания, присел рядом. — Посмотрите на меня, Картер, — приказал он. Лиссе стыдно поднимать глаза, и Аммону пришлось собственноручно направить её лицо. Пальцы у него пухлые и хваткие, как кусачки. — Давайте усвоим с вами два урока. Мы взрослые люди. Понимаем, что живём не в изолированной от мира банке, а работаем друг с другом, взаимодействуем с жизнью и неживыми материями. Это значит что? Верно, думать нужно наперёд. Включаем голову и просчитываем ходы. Что может случиться, если я сделаю так? Чего не случится? Как выгоднее поступить? Кому это может не понравиться? Смотрите в будущее вопросами! А второй урок — эмоции пресечь на корню. Выработайте на уровне рефлекса уже, что эмоции равно препятствие. Вам станет легче, если будете придерживаться этой философии. Ясно всё? Двадцать пять ударов на закрепление. Он отпустил её лицо, и голова безвольно склонилась. Лисса стала оголённым нервом. Все перемещения по залу ощущала на себе с потоками воздуха. Не хотела, но слышала упругость хвоста кнута, как его обливали спиртом, как он покорно лежал во властной руке, треск кожаной рукояти. И всё равно к первому удару не была готова. Кнут извернулся в воздухе, издав звук. Её звонкий голос заполнил черепную коробку. Брызнула роса из спирта и крови. Плоть разошлась, открылась, как совсем недавно открывалась плоть мяса под скальпелем Мелиссы. Между лопатками жгло, керосиновый огонь лился от краёв раны. Не позволяя отдышаться, полезли новые удары, теснились на её спине. Тело пыталось спастись, улизнуть от них в стороны, но по итогу лишь без толку изгибалось. Кипящие капли потекли к пояснице. — Не стоит так кричать, Картер, я бью вполсилы, — объяснил Аммон, делая паузу, растягивая и без того остановившееся время. Слёзы капали с острого подбородка. Сорванный голос. Этого можно было избежать. Можно было. Она ненавидела себя, спецсектор, Сета, ненавидела обстоятельства за то, что всё сложилось именно так. Вина. Собственная ничтожность. Груз ошибок. Наказание за безрассудство и доброту. Прошло бесконечное количество минут и всего три удара. Осталось ещё двадцать два. Она не выдержит. Боже, она не сможет. Решётка пола уходила из-под коленей, плыла, Лисса капала на эти переплетения, капала в безграничность под собой. Запястья, которые она всё это время выдирала из жестких плетений верёвок, медленно стирались и ныли, но на фоне нежной кожи спины совсем не заметно. Каждое движение отдавалось эхом жжения. Спирт только распалял сильнее. Колени. Глаза. Руки. Дрожь мышц шеи. Рыдания. Судорожные вдохи. Желание умереть. Умереть поскорее, пока она не успела прочувствовать больше половины назначенных ударов. Кости стали калёным железом, словно сделанными из того же, что и решётки. Конец не близок. Она молилась, лишь бы приближался другой конец, но предательское сознание не желало сдаваться, держась из последних сил после следующих ударов. Ей срочно нужно вырваться из своего тела, покинуть его, избавиться от страданий, неужели мало с неё?! Чувство вины настолько сильно, что уже сполна должно было возместить всякое физическое наказание. — Нет… я больше не могу… — Мы даже не на середине. Нужно было думать раньше. Посыпались новые удары. Сжимая зубы до скрежета и давясь криком, Лисса ничего не видела перед собой. Инструменты, висящие на стене, расплывались, принимали причудливые формы. Кнут попадал в открытые раны, углубляя их, питаясь живой блестящей кровью. Счёт ударам потерян. Всё вокруг онемело. Сознание, устав искать попытки выбраться, упало в забытьё, вырубило мир. Вновь придя в чувства, слыша бессвязные обрывки речи Аммона и чувствуя, как обгорало тело, она снова провалилась в нереальность, надеясь больше никогда не покинуть эту темноту и спокойствие. Лучше бы ей просто одним движением содрали кожу со спины. Одномоментно. Быстро и безошибочно. Обнажили бы красные мышцы, а не рвали бы их. Она бы потеряла связь мгновенно и умерла бы от шока. Сейчас же её намеренно держали на грани. — Эй, — Аммон побил её по щекам мокрыми холодными от воды ладонями. — Ты как? Спать нельзя. Потому что иначе можно не проснуться. — Пожалуйста, — воззвала она одними губами, искусанными, полуоткрытыми от невозможности контролировать. — Просто… — дёрганный вдох до отказа, — убейте меня. Голос дырявый. Во рту сухо. Ледяной пот на виске. Влажная шея. Влажные кончики волос. Бескровное лицо с полузакрытыми закатанными глазами. Жажда. Больно смотреть. Больно дышать. Больно жить. — Я бы убил, — с сожалением, или ей казалось так сквозь пелену обмана, что наслал воспалённый мозг, убедил Аммон. — Но Сету ты ещё нужна. Надежду выпотрошили за секунду. Веки сомкнулись. Голова повисла. На этот раз до последнего визга кнута. Очнулась она, когда её уложили на бок и облили спину ледяной водой. Та стала тёплой от жара тела, смыла кровь, окрасившись её витыми разводами, что утекли сквозь решётку далеко вниз, не отдав эхом. Холод притупил боль, но ненадолго. За водой последовала смоченная спиртом вата. Лисса взвыла тем, что осталось от голоса, и двинула плечами. — Нет, нет, не двигайся, если не хочешь проваляться тут ещё дольше, Картер. Она вцепилась пальцами в решётку и зажмурилась, выдерживая обработку. Страшно представить, во что превратилась её спина. Видеть не хотелось. Знать не хотелось. Ничего не хотелось. Только воды. — Пить… Аммон, обеспокоенный тем, что перестарался, отвлёкся и прикрикнул ассистенту: — Давай, мелкий, метнись за бокалом. Мелисса застыла, боясь сделать полный вдох, опасаясь новой боли. Невозможно думать ни о чём другом. Всё вытеснило. Мир вертелся вокруг, кружа голову, дезориентируя, пропадая и появляясь снова, воспаляясь и остывая. Прошла вечность, прежде чем её губы обмакнули в спасительной воде. Влекомая жаждой, она начала подниматься, постоянно останавливаясь, привыкая к тому, к чему привыкнуть нельзя. Аммон терпеливо ждал, пока её содрогающееся тело училось двигаться заново. Наконец поднявшись, она сдавила протянутый бокал и проглотила воду. — Ещё, — едва успев выдохнуть, попросила она. Потом выпила ещё и ещё, и упала на локти вперёд, наслаждаясь временным бездвижием. Её ничего не потревожит до следующей необходимости шевельнуться. Перевязав спину, туго, не оставляя места, чтобы полностью расправить лёгкие, Аммон помог надеть рубашку и юбку и провёл её в изолятор. — Увидимся через сутки, доктор Картер. Подумайте пока о том, как себя стоит вести в Спецсекторе. Железная дверь тяжело, нехотя впечаталась в проём. Лязгнул замок, и комната от силы полтора на полтора метра стала обычной тёмной коробкой, таящей мысли, чувства и растянувшиеся на десятки часов секунды. Отдышавшись, — несколько пройденных метров стали настоящим испытанием — Лисса упала на колени и положила голову на сложенные руки, берегла истерзанную спину. Аммон сказал подумать о своём поведении, но отвлечься от рези не выйдет. И её ждала бесконечность, проведённая в этой рези и сожалениях. Она подняла голову и открыла глаза — ничего не изменилось. Ей показалось, что она не подняла веки, будто не смогла, будто что-то сломалось, но прислушалась к телу — нет, глаза открыты. Просто мрак сожрал изолятор. Сожрал её тело и само время, поглотил всё, кроме ощущений. С ними она теперь наедине. О чём бы она не пыталась подумать, конечной точкой всех размышлений была спина, перебивавшая её внутренний голос. Рваная плоть притягивала внимание. Не давала места мыслям. Жгла и пульсировала. Живая. Лисса легла на живот, стараясь лишний раз не напрягать мышцы. Щека против промозглого твёрдого пола. Тесно. Макушка и стопы упёрлись в стены. Задев что-то ногой, кажется, ведро, она стала ждать. Мелисса не знала, сколько прошло, когда она заснула. Сон, как полагается, был странным, необъяснимым словами. Он окунал в смесь чувств, давал прикоснуться к своей ауре, но почти ничего не показывал. Почти. В разуме на мгновение отобразилось мужское лицо, подсвеченное светом закатного солнца. Он лежал, и затылок сладко тонул в стлавшихся травах, зелёные нити путались в чёрных волосах. Всё размыто, как на свежей картине, облитой водой, но она знала, чувствовала нутром, что профиль острый, высеченный, а луна завидует серости его глаз. Резко проснулась. Кто? Она понимала, словно родилась с этим понимаем, что он — кто-то важный, но не могла понять другого: почему растерзанный утомлением мозг сложил черты лица так? Была ли причина, или на то воля случая? Попытки ответить так и останутся попытками. Но одно она знала точно. Одиночество сводило с ума. Держать переживания в себе — сдерживать лавину, и если бы богатство человека определялось его болью, Лисса бы могла всю жизнь ни в чём себе не отказывать. Мгла плотная, густая, как болотная тина, давила, напоминая о своём присутствии. Боги, Лисса умирала от желания быть рядом с кем-то, кроме пустоты изолятора. Если немного порыскать внутри, можно найти крупицы сил, чтобы поднять руку. Если напрячь воображение, можно представить, что это касание до шеи — не её. Если собрать остатки самообладания, можно было… нет. Самообладание бесполезно. Её короткие ногти и холодные бескровные кончики пальцев безумно напоминали что-то далёкое, до чего не дотянуться, что крутится на краю памяти и ускользает. И пальцы вовсе не её. Она не знала, почему, но кожа на них толстая и мозолистая, растёртая на фалангах. Они очерчивали край лица и шею, с заботой и нежностью гладя, щекотно рисуя круги. Изнутри бились артерии, неся горячую кровь. Рука, что не её, баюкала боль и лишала внутренней дрожи, принося другую, лихорадочную, сладкую, постыдную. Пальцы опустились ниже ворота, остановились у жестких бинтов, льнули к ним, забирая напряжение. Очертили плечо, запястье, коснулись бёдер, их внутренней стороны. Лисса чувствовала, как отошла корка раны, от боли тихо промычала в зубы и снова сосредоточила внимание на руке. Больно, холодно, волнительно и желанно. Она одна, но ей не одиноко, когда фантазия покорно выполняет приказы. Чёрный мёд темноты пленил в свои объятия, сжав крепко, томительно, обрекая сделать рваный вдох и впустить в себя приторную патоку воздуха. Обхватила костяшку другой руки зубами. Скользнула под подобранный, смятый подол юбки, едва пройдясь по бёдрам ногтями, дразня, поднимая мурашки. Ледяные кончики пальцев дотронулись белья. Вспыхнул теплом в памяти момент сна, а затем, тем же теплом, и всё тело. Чудился слабый, молочный запах кожи человека. Кончик языка встретился с закушенным суставом пальца. Солоно. Горячо. Тоскливо. В горле осел голос, стиснул, цепко придушил, и ей было стыдно выпустить его. От абсурдности происходящего всё же вырвался порождённый плачем стон. Млея от удовольствия, снедаемая горем, она провела ногтем по ткани белья. Слеза пересекла переносицу. Медленное, сильное движение руки. Шорох одежды. Оплавленный образ мужчины. Дрожь ресниц. Хмурые от истомы брови. Спина разрывалась от напряжения, она чувствовала боль, она вся болела, но не хотела и не могла остановиться. Столп воздуха снова окутал её, душнее и теснее, вобрав в себя всё, что беспокоило. Осталась спасительная нега и призрачное, иллюзорное присутствие кого-то, кого она может только представить. Снова сон. На этот раз без сновидений. Уснуть в изоляторе — значит впустить темноту снаружи внутрь, слить её с тенями в своей голове. Но выгнать мглу после этого невозможно. Внутри всё кишело эмоциями, уже не разобрать, какими. Когда железные механизмы двери заскрипели, и на порог вышел Аммон, Лисса не обнаружила в себе ничего, кроме ненависти. В нём тоже что-то изменилось. Или ей мерещилось из-за того, что точка мировоззрения сместилась, застлав ядовитым дымом? — Готовы вернуться, доктор Картер? Она неотрывно, пресно смотрела на синий свет ламп коридора. Глазам приятно впитывать цвет и жизнь. — Я готова. Ей не знаком голос, пасмурный и тяжёлый, и привыкать к нему она будет ещё долго. Деревня тоже изменилась. Идти по протоптанным тропинкам, то поднимающимся, то ведущим вниз, к реке, стало спокойнее. Ей не боязно, она не ждала неприятностей, не смотрела вокруг. Только перед собой. Подземелье приняло её, сделав частью себя, и Мелисса рада его благословению. Зайдя домой, она с порога стала расстегивать пуговицы и двинулась в ванную. Бинты намертво прилипли к присохшей крови, пришлось отдирать. Тёплый душ чуть утихомирил раны. Подставив лицо каплям, она позволила воде смыть слёзы и унижение. Терпя жжение спины, Лисса аккуратно села и притянула колени. Мокрые волосы липли на лицо. Впервые за много часов она могла полностью расслабить тело и насладиться отсутствием мыслей. Капли врезались в макушку, локти, колени, распаляя пар. Лисса закрыла глаза, отдаваясь отдыху, как вдруг… По мозгу ударило знакомое ощущение. Знакомое. Ноющее. Засыпанное тоннами земли. Похожее на тоску по событиям, которые никогда не повторятся, на тоску по былым временам, пропитанным отравой, но до чего вкусной… Лисса раскрыла глаза, и капли стали свисать с ресниц, заслоняя обзор. Она и так не видела ничего перед собой. Слишком занята поиском объяснения этому порыву. Но внутри пусто. Ни зацепок, ни ответов. Что ж, ладно. Закрутив душ, она потянулась за полотенцем и протёрла лицо. Аммон сказал, что сегодня будет собрание, на котором удастся увидеть золотую жилу Спецсектора. Ей интересно и хочется подогнать время быстрее, чтобы… Застыла, оцепеневшая от ужаса. Капли срывались с локонов, бежали по туловищу, являя собой всё движение в ванной. Зеркало смотрело на неё надписью на запотевшей поверхности.«Андрэ Вард и Каталина Досс. Найди имена!»
Она ничего не писала на зеркале. Но этот почерк… Он точно её. Завитки на буквах, наклон, ширина. Нелепый пережиток школьной жизни. Характеристики совпадали. Лисса загипнотизирована надписью, и сердце её отчего-то стало громадным, давящим, не помещающимся в грудную клетку. Голова потяжелела, начиненная множеством мыслей. Где искать? И главное — зачем? Девушка внутри зеркала глядела на неё через буквы, решительно зная о своей победе.***
Шестой день тишины. Коричневые сапоги хлюпали по лужам жидкого солнца, разбивая отражение светила. Повис запах мокрой жирной земли. Ханджи настолько увлечена планом, что не видела, куда наступала. — Аккуратнее, четырёхглазая. Ты брызгаешь. — Я не могу, аккуратнее, не могу! — уверяла она. — Ты хоть понимаешь, что если не сработает, больше рассчитывать будет не на что?! Он понимал. Лучше, острее, чем кто-либо другой. Капрал снова плохо спал, и это после того, как он успел отвыкнуть от бессонницы. Вечерами снова вглядывался в оставленные подробные, как, чёрт возьми, энциклопедии, отчёты, то ли ища в них подсказки, то ли, от тоски, саму Мелиссу. Низко надвигал брови, читал, зачитывал до дыр, не верил в то, что её нет рядом. Он не забывал ни на секунду о рисках, которые привносит их работа, но всё равно обманулся. Подсознательно, где-то глубоко полагал, что Лиссу, чистую и искреннюю, не может коснуться опасность. Всё оказалось иначе. Лиссу не коснулась опасность — она в неё наступила, провалилась и, перевернувшись, как нагруженный корабль, затонула. — Ты сам не свой в последнее время, — справедливо заметила Ханджи. — Себя видела? — парировал он. — Нет, ты… — задумалась, подбирая слова, — Ты не такой, как обычно, даже если принять во внимание факт скорых дворцовых переворотов. Заболел, что ли? Молчал. Не знал, как объяснить, что просыпаться (кого он обманывает? двигаться) по утрам стало проблемнее, что чай потерял глубину вкуса, что всё потеряло смысл, что вот он идёт по площади, а кажется, будто по небу. — Ты всё равно не поймёшь. Ханджи знала, это не оскорбление. Просто не всё можно объяснить одним словом. А когда что-то привычное исчезает, оставляя за собой призрачный след, часть тебя тоже оборачивается призрачным следом. Слишком много сантиментов в предложениях, чтобы их произнести. Коричневые буквы на дощатой табличке. «Налоговая». Двое спустились в полуподвальное помещение и шагнули за порог. Что за беспорядок: снующие туда-сюда люди, как голуби на прикорме, и выкрики. Вполне себе ад для Леви. От коридора перед ним несло сладкими духами, дешёвой мебелью и тёплым потом. Мимо них пронёсся жухлый старик, рассыпав сначала груду папок, а затем бранные слова. Некоторых из этих слов Леви не слышал, даже будучи в подземелье. Цирк, а не работа. Перетерпеть это — меньшее, что он мог сделать для Мелиссы. Они прошли по тоннелю коридора, привлекая внимание стуком сапог и формой Легиона, не нарушая хаос, ставший уже стабильным. «Кабинет 1.6» — организация выездных проверок. Переговоры начала майор, оставив Леви изучать документы Созидания, совсем не любезно предоставленные после её просьбы приказным тоном. — ...А когда вообще в последний раз Созидание проходило проверку?! — вопрошала она, хлопнув ладонью по столу. Сотрудник вжался в стул, мечтая срастись с ним. — Что там гласит Людская Хартия? Как часто содружества должны подвергаться проверке? Эти вороватые жулики в налоговой не упустят шанс прибрать к рукам чьи-нибудь монеты, готовы даже липовые заявления составлять, лишь бы обобрать всех, до кого дотянутся ручонками, но с Созиданием у них разговор был другим. Дата последней проверки задета печатями на листе — прошло больше двух лет. Леви сделал вывод — у правительства интересные отношения с Созиданием, и это сильно топит их шансы осуществить план. Капрал прикрыл глаза, не давая злости стать его кукловодом. — Значит, — перебил он оправдания клерка, — Народ побирается, а вы повышаете налоги. Находите лазейки в Хартии и собираете ещё больше. Приходите с проверкой, выбивая ногой двери, никогда не опаздывая. Относитесь как к источнику денег ко всем, кроме Созидания. Что вам предложили взамен на то, что вы отвалите от них на два года? Ханджи подхватила. Ругаться и обещать самые неприятные события — её стихия. Немного угроз и шантажа. Всё завуалировано и красиво подано на блюдечке запуганному сотруднику. Лёгкая цель, никакой стрессоустойчивости. Хорошо для разминки. Дальше — глава отдела и много других людей, которых словом так просто не взять.***
Собрания Спецсектора проходили в зале с длинным столом, дерево мягкое и нежное на ощупь. По двенадцать с каждой стороны стульев, обитых красным бархатом. Золотой свет камней источала массивная люстра. Здесь впору проводить банкеты, а не вести переговоры, но, видимо, доход Созидания настолько обильный, что деньги можно тратить на приятные мелочи.