Зверь

Леви помнил, когда последний раз лето действительно было летом, знойным, зелёным, в пышном цветении и со звенящим теплом. В подземном городе не существовало времён года. Только бесконечно тянущаяся вереница часов, не дней даже с ночами. Бесцветных часов. Бесцветного всего. Вынужденный дальтонизм. Отсутствие пространства, ориентиров, еды. Здания цвета обожжённой глины вместо деревьев и запах влажной земли и мочи. Спокойствие чаще мнимое, чем истинное. Когда он смог вырваться из земляного плена, мир вдруг больно расширился, ударив по нему своим обилием, вывалив все оттенки сразу — что есть солнце, если не сумма цветов? Воздух наконец стал безвкусным, из него исчезла сырость, ржавчина, крысиное дерьмо. Мир упал ему на голову. Леви упал в мир. К хорошему легко привыкнуть. Постоянные вылазки и риски не обновляли его ощущения. Не было такого, что он вдруг, оказавшись на краю жизни, взглянул на всё по-новому. Всё оставалось прежним, пока не появилась Лисса. Она не вписывалась в реальность, к которой он плотно прирос, будто они вовсе жили в разных вселенных. Так и было. Она родилась в полной семье, зная, что на столе всегда будет еда. Леви родился в семье четырёх гнилых стен и матери, ел всё, что могло продлить жизнь ещё на немного. У неё были завышенные ожидания, слишком добрые, слишком наивные, просто слишком, и его это злило и восхищало, как восхищают своим простодушием дети. Лисса вернула солнце, став суммой всех цветов. И исчезла. — Её не слышно уже четыре дня, Эрвин, — бросил он с укором и сел, уперевшись локтями в колени, на софу, отозвавшуюся пружинами. — Что можно делать там так долго? Эрвин лишь задумчиво сдвинул брови вниз. Звуки выпотрошили из комнаты. Всё могло быть по-другому. Никто не виноват в том, что это случилось. Не всё можно предотвратить. Но чёрт. Их договор с Созиданием канул в небытие. — Скажи она о своей причастности к смерти Моннора, сейчас было бы легче. — наконец изрёк Эрвин. — Только проблем с другой организацией не доставало. Особенно с Созиданием. — И что тогда было бы? Отдали бы её сразу? — Да, Леви, отдали бы. — мягко надавил Эрвин. — Всё меньше господ соглашаются спонсировать вылазки. На Созидание была последняя надежда. Леви подавленно сжал кулак рукой и опустил голову. Качнулась чёлка и её тень на виске. Он не мог возражать. Коридор раскалывался от стремительных шагов. И Эрвин, и Леви знали, кому они принадлежат, поэтому смотрели на дверь в ожидании и опасении — не надломится ли. Не надломилась. — Эрвин, четвертый день!!! Моя подчинённая четвертый день не выходит на работу! Скажешь что-нибудь? Мы хоть что-то знаем? Что с ней? Как? Почему? Она жива вообще? У тебя есть предположения?! — Ханджи не старалась закрыть дверь аккуратно, поэтому та просто впечаталась в косяк, жалобно скрипнув. — План был опрометчивым с самого начала. Заключить сделку с Созиданием, а потом отправить туда объект сделки, чтобы разнюхивала тёмные делишки? Поздравляю! Теперь разнюхивать тёмные делишки придётся нам! Или у тебя есть другой план, как всё исправить? Скажи что-нибудь, Эрвин! — Довольно, Ханджи. — Эрвин выставил руку вперёд. — Ситуация вышла из-под контроля, но у нас ещё есть шанс повернуть всё в нашу сторону. — Мы внимательно слушаем, — отозвался Леви, раздражённый и нервный. — Если устранить Созидание, их доля финансирования пойдёт на Легион, как на организацию, раскрывшую преступления. И теперь там есть наш человек, который может поспособствовать… — Сначала убедись, что от этого человека ещё не осталось бездыханное тело. И как ты это провернёшь? Там далеко не идиоты работают. Разве позволят они увидеться доктору Картер с нами? — Ханджи медленно, с прямой спиной и сжатыми кулаками подошла к столу Эрвина. — Доктор Картер выудила достаточно информации, — командор потянулся к нижнему ящику и достал карту, нарисованную Лиссой. Леви старался не вспоминать, как она сжимала розовые губы, расчерчивая квадраты и прямоугольники. — Корпус тестирования здесь. От него до второго входа рукой подать. Есть девушка, чей отец тоже застрял там. Есть сведения о пропавших людях. Этого хватит для обращения в полицию и газету, чтобы придать делу огласку. Соберём инспекцию и посетим их с проверкой. Если всё удастся, умножатся шансы посадить Хисторию на трон. Корпус тестирования относительно небольшой. Найти человека там вряд ли невозможно. — Как ты просто обрисовал всё, — Леви наконец встал и подошёл к столу, скрестив руки. — Мы мало чего имеем о взаимодействии Созидания и полиции. Они могут сотрудничать. У нас только предположения Мелиссы, взятые из личных наблюдений. Кто им поверит? — Значит, мы будем первыми, кто поверит.

***

Когда дни и ночи проходят за заражением мяса, его разделыванием и проведением опытов, сомнения не заставляют себя ждать. Есть ли в этом всём смысл? Люди живут и умирают. Конец, самый конец у всех один. Иногда всё, что может сделать целитель — констатировать скорый приход смерти. Есть ли те, кому повезло прожить дольше отведённого? Есть. Панельный щит высотой с титана — второй после гигантского дерева маяк подземной деревни. Имена светили вместо фонарей. Столб надежд с лестницей по одну сторону. Каждые сутки сюда короткими иглами крепили новые куски бумаги. Гигант, слепленный из наборов букв, по его жилам текли исцеление и сама жизнь. Величие и могущество. Лисса замерла перед его ликом. — Любуйтесь, доктор Картер. Стольких удалось спасти благодаря нам. Куда не падёт глаз, любой из этих людей сейчас в добром здравии и наслаждается безоблачным небом над головой, — уверил Сет. Хотелось бы ей знать, безоблачно ли сегодня небо над капралом. Перед лицом существа из бумаги и игл она бессильна, рука едва поднялась и отодвинула несколько ровно вырезанных прямоугольников. Под ними — такие же, но старые, отсохшие, газетно-жёлтые, диагонально расчерченные именами. Сколько им лет… — Это — живое доказательство того, что всё не напрасно. Второе из моих любимых мест. Ей честно не было интересно, где первое, но глупая потребность забить молчание ощущалась явственно. — И где первое? — Первое на то и любимое, что о нём никто не знает. Но… одному богу известно, быть может, когда-нибудь там побывает кто-то, кроме меня. Вдруг это будете вы? Она недоверчиво посмотрела на него. Остро и твёрдо. За злостью скрывалось непонимание. Почему. Он. Такой. Убивает её учеников, а потом с закатным золотом в глазах просит позаботиться о себе и отдохнуть. Даёт пощёчину, а потом успокаивает и касается. Что с ним не так? Что за игру он ведёт? — Я не собираюсь находиться с вами в вашем любимом месте. — С чего вы решили, что я говорил о нашем одновременном пребывании там? Неловко. Нужно прекращать о нём думать в любом ключе. В этом нет смысла, пока она не освоится и не поймёт, по каким законам живёт это место. — Пока мы идём… Могу я узнать, что произошло между Созиданием и Легионом? Она всё ещё терялась в догадках. Тех нескольких слов, что выдал Леви в их последнюю встречу, катастрофически не хватало. — К чему вам эти разбирательства? Это ничего не изменит для вас. Таблетки вскоре подействуют, и вам не придётся переживать. — Это многое изменит. Правда. Прошу вас. Мне будет спокойнее, даже если я забуду об этом. Сет дёрнул головой в сторону, стряхивая желание погружаться в подробности и рассказывать, бесполезно растрачивая время, но понял, что и он мог задать потом взамен вопрос. И лишь ради этого «потом» начал пояснения: — Я предложил Легиону спонсорство за выяснение причастности вас и Терезы Хилл к смерти доктора Моннора. Таким образом, по договору, если вы сыграли роль в смерти Кайла, Легион был обязан выдать вас, а за это получил бы финансирование. В случае же, если вы не прикладывали руку к убийству, Легион также получил бы финансирование за помощь в сужении списка подозреваемых. Попутно я командовал группой, которая выясняла детали рокового для Кайла вечера, и выяснил правду, скрываемую Легионом. Договор, соответственно, недействителен, — завершил он. — Полагаю, наступил мой черёд. Почему? Ему дозволено не заканчивать предложение. Лисса понимала всё без слов. — Наши взгляды на то, как стоит искать лекарство, не совпали. Я собиралась объявить о его действиях народу. Он же пригрозил смертью. Мне пришлось защищаться, иначе на месте убитой была бы я. — Хотите сказать, это была самозащита? Кивнула с грустью. Не хотелось погружаться в дымные воспоминания, пропахшие жжёным порохом. — Если это является правдой, то вам очень не повезло оказаться не в том месте и не в то время. Но произошедшего не исправить. Что это было? Интонации не обманывали? Ему действительно жаль? Лисса ни за что не поверила бы, скажи он это прямо. Кто-то настолько бескомпромиссный не мог испытывать жалость. — Можно последний вопрос? Как вы вышли на меня? Сет повернул к ней голову, будто готовый рассмеяться от абсурдности и простоты положения дел. — Вас выдали показания свидетелей. И сапожки. Теперь и она взглянула на него, неверяще приоткрыв губы. Он продолжил: — Если вы помните, у двенадцатого центра была необъяснимая нелюбовь к седьмому… Дальше она не слышала. Перед глазами проплыла та самая картина. Ветер срывал её скрежещущий кашель и разносил звук по улицам дальше и дальше, пока она перебежками неслась к Сине. Проходя мимо седьмого центра, она не сдержалась и толкнула плечом пару дежурных, повернувшись на ходу, чтобы показать себя и своё едкое пренебрежение им. Пусть запомнят. Они ещё не раз увидят это лицо, когда именно её команда будет получать награду за успешную разработку препарата. Смех горчил на языке, пока она мотала головой из стороны в сторону. Лисса собственноручно вырыла себе яму ещё тогда. Если бы она только заранее могла знать, чем обернётся этот её акт гнева… — След сапожек недалеко от каморки Кайла, как ни банально, тоже говорил против вас. Все факты в совокупности дали полную версию произошедшего. А что насчёт Терезы Хилл? Как она позволила вам взять её имя? Ну уж нет. О Терезе ему нет необходимости знать. Махинации с личными документами мёртвой, если они всплывут, могут серьёзно сказаться на репутации Легиона. — Терезе надоела работа врача. Считала её неблагодарной и неоправданно изматывающей. Бросила всё и уехала в деревню. Сет соврал о таблетках. Пусть получит свою ложь обратно. Они всё ближе подходили к столовой. В прошлые разы здесь на неё пялились мужчины, засаленными взглядами изучали свежие следы котла на шее после прореживания. В этот раз, словно узнав в ней свою, обратили внимание и женщины — двое, как и предупреждал Леви, когда она ещё была на свободе. Разрезав мясо на кусочки, Лисса клала их на язык, не спуская глаз с девушки, что сидела через два стола. Не потому что интересно — потому что эта девушка сама смотрела на неё с того самого момента, как низкий каблук обозначил присутствие Мелиссы. Справедливости ради, не было ничего неприятного или скучного в том, чтобы наблюдать за ней. Торжественная медь прямых волос, изящная шея, острое, утончённое лицо. Одна извилистая ушная раковина держала тонкие пряди, другую скрывали волосы. Пальцы длинные, хирургические, пальцы-скальпели. Вздёрнутая верхняя губа скрылась за поднесённой чашкой, в то время как зрачки почти ни на секунду не скрывались за белой тканью век. Девушку позвали, потрогали локоть, пытаясь привлечь внимание, но всё внимание без остатка воплощалось в Мелиссе, и отвлекаться она не собиралась. Её план — следить за добычей, и она его держится железно. Мелиссе не страшно. Худшее, что могло произойти, произошло. Печаль утраты, видимо, по протоптанной дороге, добралась до неё. Больно колола ненависть. Страху просто не за что зацепиться, негде обосноваться, его обезглавливали те двое, как обезглавливали всё то доброе, что в Мелиссе сохранилось. После обеда Сет больше не мог играть няньку, поэтому проводил подчинённую и отдал в руки другому человеку. Она и не заметила его, длинноногого и тонкого, но он заметил. По-другому и быть не могло. Он сразу почувствовал то же давно забытое желание произвести впечатление. Мужчина стоял посреди сверкающего зала. Всё отражало свет: начищенные полы, высокие колонны, склянки с органами в пыльно-жёлтой жидкости. — Здравствуйте, доктор Картер. Моё имя — Амадей Сван, можете обращаться ко мне на Амадей. Прозрачная рука с крупными суставами потянулась к её запястью. Лисса выудила ладонь до того, как она соприкоснулась с его тощими губами. — Хах, я смотрю, вы не из дружелюбных? — А вы тоже испытываете жизнелюбие и благодать, когда вам ампутируют свободу, насильно держат в километрах от дома, заставляют убивать мясо, едва не пытают и провожают позорными взглядами? Довольный прищур. Растянувшийся уголок губы. Ряд безупречных зубов, один моляр — с золотой коронкой. Амадей кивнул господину Сету и неглубоко поклонился. — Разрешите приступить к выполнению поручения? — Приступайте. Шаги отскочили от блестящего пола и звонко забились по зале. Сет ушёл, а Амадей вновь повернулся к Лиссе. Она чувствовала его заинтересованность. Необычную, нечеловеческую. Такой интерес проявляет ребёнок с лупой в руке, пытаясь поджечь муравья. — Палец в рот не клади… Это мне нравится. До Вифианны вам, конечно, далеко, но начало положено. А, и не переживайте о позорных взглядах. Обещаю с уважением смотреть на вас, что по совместительству приятно делать. — Будто наблюдая за жертвой, изрёк он. В комплименте спрятано предупреждение. Её зубы впились в губу, но тут же одёрнула себя. С такими людьми, как с собаками, нельзя показывать страх — они чувствуют его живой вкус. Скрестив руки, услышала: — Я действительно восхищён. Выпить взвесь бактерий пепельного недуга, чтобы доказать эффективность разработанного препарата — это поступок сильного человека. Вы не удивляйтесь, что на вас косо смотрят. Кайл Моннор был настоящей душой компании, свой в доску, многие до сих пор не смирились с его смертью. Вы нажили себе много врагов ещё до того, как попали сюда. — Я не собиралась сюда попадать. — И то верно. Но я, к вашему счастью, вижу в вас учёного, достойного хорошей денежной награды, а не убийцу. Это мы все тут убийцы, в самом деле. Ваши недоброжелатели просто полны лицемерия. Так что будем знакомы? — Он протянул руку, высоко подняв подбородок. Мелисса скептично опустила глаза. Ладно, этот жест ничего не значит. Ничего. Тёплая кожа к холодной. Лисса не смогла различить, где чья. Таблетки всё ещё чуть искажали восприятие. — Славно. Итак, доктор Картер, нам с вами за сегодня нужно ознакомиться с музеем, потом снять ваши отличительные черты для персональной карты, и в конце мы пройдёмся с экскурсией по камерам с мясом. Чуть не забыл, я должен рассказать вам, каков наш план относительно вас далее. И отдать вот это. Подарок как третьей женщине в коллективе, — Он протянул зеркало в резной рамке с крышкой. Ювелирная работа. Жаль, что бесполезная для неё. — А теперь за мной. Богатый зелёный цвет стен создавал впечатление, что они находились в экстравагантной гостиной чиновника. Коричневые с позолотой рамки, чистейшие ёмкости на резных деревянных лакированных пьедесталах. Лампы. Много ламп, королевская люстра со свечами. Никакого солнца подземным помещения. Она старалась держаться на приличном расстоянии от Амадея, сцепив руки в замок за спиной, по-прежнему не доверяя. Шли они к одному из стендов с экспонатами. — Начнём собственно с музея. Сюда обычно мы приводим учеников на втором полугодии обучения, чтобы подпитать интерес к делу и тем самым предотвратить выгорание. Так что всё самое интересное находится тут. Вы когда-нибудь видели нерождённых сросшихся близнецов? — По двадцать штук на дню и ещё семь после полуночи. — Ох, и поладили бы с Вифианной… Что ж, этих близнецов мы получили путём воздействия некоторого химического элемента. После введения его в кровоток матери капельно он оказал такой необычный эффект. Этот элемент нашли в одной из пещер, выходящих из жилой деревни работников Специального сектора. Мы пока не изучили его свойства до конца, но, видимо, ещё один враг человечества выходит из тени. Полезная информация. — Да уж. Очень. Он разозлился несколько театрально, сдерживаясь, будто не хотел сразу показывать всего себя в гневе. — Мыслите шире, доктор Картер! Так как мы знаем, что ничего хорошего этот элемент не приносит, мы можем создать антидот, чтобы предотвратить отравления и патологии беременности в будущем. Ведь рано или поздно люди найдут применение элементу — это вопрос времени. Пройдём дальше. Они рассмотрели ряд картин на стене, разделённых двойными подсвечниками. Рисовальщик Д. ориентируется на изображение пациентов с микробными заболеваниями, а рисовальщик Н. точно отражает на бумаге переохлаждения. Имён нет. Они им не нужны. Амадей сдержанно передвигался от картины к картине, рассказывая о них всё, что мог вспомнить. — Рисовальщик К. пострадал от приступа псевдоаллергии, изготавливая это изображение, так и оставшееся эскизом, — язвы напомнили ему следы укусов собак, которых он ненавидел. Откачивали всем отделом. А здесь у нас сердце, поражённое чумой. Должен спросить, знали ли вы, что Созидание по заказу правительства устраивает эпидемии в мелких деревушках? — Что? Для чего бы… — Меньше голодных ртов — больше продовольствия. Не всегда запасов еды хватает, чтобы прокормить всех. — А как насчёт вас? Вы едите свинину на обед и ужин. — Первое — не «вы», а «мы». Второе — это цена за работу в стрессовых условиях. У нас должно быть хоть что-то приятное в рутине, чтобы продолжать делать то, что мы делаем. Приятные последствия в виде вылеченных пациентов имеют свойство запаздывать. А еда, она же каждый день. В добавок, мы в условиях отсутствия солнца. Рацион должен быть сбалансированным, чтобы никто не болел и не умирал. Думаете, почему уважаемый господин Сет так любит лимоны? Подумать только. Вездесущий жгучий запах лимонов — параноидальная зависимость. Вспышки эпидемий, выкосившие деревни — не случайность. Тошно. — И содионикоз?.. — И знаменитый содионикоз. — подтвердил он. Тереза… Господи. Не может быть. — Содионовая бацилла выведена нашим врачом. Льюци Бальм провёл безупречную работу, слив воедино свойства столбнячной палочки и прионов. — увлечённо пояснял Амадей, не замечая замешательства Лиссы. — Содионовая бацилла оказалась невероятно вирулентной, способной проникать в головной мозг и нарушать структуру центров телодвижений и центра дыхания. Очень удобно — не приходилось ждать месяцы, чтобы деревня вымерла. Её стёрло за сутки, если не меньше. «Тереза. Как тупо всё вышло… И как… Как её фамилия?» В голове сложился траурный пазл. Тьма затекла в глаза, Мелисса на бесконечную секунду потерялась в пространстве. Центр вселенной сместился. Окисленная тошнота. Лисса держала слёзы, не давая им заполнить поле зрения. Как опрометчиво — полагать, что ненависть к спецсектору не может быть глубже, острее, яснее. Она, верная спутница Лиссы, бурлила и брызгала, топя, обращалась в пар, превращая всё в туман, дымчатый, холодный. Лисса всеми силами тушила эмоции, наощупь искала хоть что-то, за что можно уцепиться, на что переключить внимание, и нашла. Месть. — Надеюсь, мне выпадет честь познакомиться со столь гениальным доктором? Хочу пожать ему руку. Даже не представляю, скольких усилий, ума и какой находчивости стоил этот проект. Амадей, приняв сияние её глаз за чистый интерес, гордо кивнул. — Конечно. По моим предположениям, господин Сет захочет видеть вас именно в бактериологическом отделении. Вы неизбежно встретитесь с доктором Бальмом. Неизбежно. Тугое молчание. Они смотрели друг другу в лицо, знакомясь всё ближе, пока Амадей не спросил: — О, я всё хотел узнать у вас, доктор Картер, если позволите… Где ваше ухо? Мелисса не собиралась верить в то, что это простое любопытство. На мутные вопросы — мутный ответ. — В порыве гнева, — растягивая слова, приступила она к любимому теперь занятию — лжи. — Чтобы не навредить пациенту, навредила себе. Ухо валяется где-то за стеной Роза. — Впечатляет. Значит, слух о том, что вы стреляли в пациента правдив. Что ж, выходит, вы экспрессивная личность. Придётся избавиться от этого. В нашей работе чувства мешают больше, чем помогают. Особенно страх. — И как же мне это сделать? — Хм, — хмыкнул он. — Не волнуйтесь об этом. Если вы ещё несёте груз эмоций, то подставите себя, а уже набив шишку, никогда больше не повторите ошибок. Мы вам поможем. Ах, кстати говоря о страхе, давайте пройдём вот сюда и посмотрим на последнее пополнение музея. Как вам? На стенде стоял квадратный сосуд с извилистым мозгом внутри. Когда-то в нём были мысли, воспоминания, эмоции, желания, любовь и жизнь. Сейчас — только бледная зловонная жидкость. Ровный серый разрез, пронизывающие паутины сосудов, почти как разломанный надвое грецкий орех. Лисса вглядывалась в самый важный орган человека и не понимала. — И… что здесь особенного? — Верно, на первый взгляд кажется, что всё в пределах нормы, и всё же… Видите здесь и здесь тонкие круглые структуры? Это срез гиппокампа. С ним должно быть соединено миндалевидное тело. Но его нет. И не было там никогда. Этот человек за всю свою жизнь ни разу не понял, что такое страх. — Вы же не хотите сказать, что это мозг… доктора… Амадей молча медленно закрыл глаза и кивнул. — Уж не знаю, хотел ли он попасть в спецсектор, но в каком-то смысле, он сюда попал. И останется тут навсегда. — Боже… — Да. По правде, мы все тут навсегда. — В каком смысле? Она знала, что её уж точно не выпустят, но остальные… Разве можно? Амадей приподнял брови, отзеркалив её выражение лица. — Постойте, вы думали, вы вернётесь домой? Ну… Не хочу рушить ваши надежды, Картер… Мы живём здесь. Это наш дом. У большинства работников здесь семья, дети… — Которых вы тоже отдаёте во имя науки. — Поверьте, далеко не все осмеливаются отдать своё чадо на опыты. Да, поощряется, да, почётно и даже в каком-то смысле благородно… но для такого шага нужно иметь в мозге дефекты похуже, чем отсутствие миндалевидного тела. Я прекрасно понимаю, сейчас вам кажется, что мы какие-то психбольные, жадные до крови маньяки, на обед едим завёрнутых в наждачку новорождённых… Это далеко от правды. Мы обычные люди с необычной работой. В подтверждение сказанного Амадей развернул лицо к ней. Глаза говорили за себя, эхом отражая его же фразу: «Мы обычные люди». Хорошая попытка. Лисса почти поверила. — Что ж, готовы отправиться снимать данные для персональной карты? При музее находилось несколько кабинетов для учащихся. Амадей несколько раз прокрутил ключ в двери одного из них и пропустил Мелиссу вперёд. Отсутствие окон создавало сильное давление. В остальных помещениях окна обычно выходили на подземные катакомбы, на другие постройки, в пещеры. Здесь же — абсолютное, цельное четверостенье. Пыльная спичечная коробка. Не все здания Созидания выглядели свеже построенными. И слава богу. Был предел их бюджету. Амадей достал из полки под столом бумаги, придвинул стул и тяжело вдохнул, будто собрался таскать каменные глыбы. — Не люблю всю эту рутину и бумажную работу… Я доктор, а не писарь, в конце концов. Но ничего не поделаешь… Документация важна, особенно, когда приходится доказывать свою правоту и невиновность. «Вас бумаги и документы не спасут, когда будете сидеть на судебном разбирательстве и отвечать за свои поступки» — невольно думалось ей. — Итак, Мелисса Картер, двадцать шесть лет. Он стал документировать её внешность, озвучивая сухие факты о форме лица, черепа, ушей, чертах и всего, до чего мог дотянуться глаз. Скучно и нудно. Когда с этим было покончено, пришло время описывать то, до чего глаз дотянуться не мог. — Пока я буду закрывать дверь, вы должны раздеться. Нижнее белье, кроме лифа, можете оставить. Она не стала отпираться. Кто знает, сколько голых женских тел ему приходилось осматривать по долгу службы? Бесполезно стесняться. Но уж очень интересно, к чему такая детальность? Расстегивая за спиной пуговицы блузы, она спросила: — Зачем это всё? — Как же «зачем»? — Связка ключей осталась висеть в скважине. — Чтобы в случае чего опознать тело. Или если вы вдруг потеряете свою карту, забудете её в спецсекторе. Без неё вас не пустит назад охрана. Или если кто-то заполучит вашу карту и попытается с ней проникнуть внутрь. Охрана сможет проверить и сопоставить ваши отличительные черты с таковыми человека, который выдаёт себя за вас. Применений у этой информации много. Словом, это ваша защита. — То есть, я буду выходить за пределы спецсектора? — не показывая радости, спросила она и избавилась от последней вещи. Аккуратно сложённая стопка одежды напомнила о Леви. Дышать сразу стало труднее. — Вы однозначно для тех или иных целей будете периодически выходить за пределы центра. Возможно, вам даже однажды разрешат вернуться домой… Что очень маловероятно, однако. Вам придётся хорошо поработать и заслужить доверие. Он стал осматривать её. Механически, расчётливо, ища родинки, пятна, шрамы. — Эти гематомы вас, конечно, не украшают, как и следы от наручников. А на шее, я так понимаю, прореживание? Долго же вы упирались, раз дотянули до такого. Он рассмотрел кожу между пальцев ног. Стопы, голени, икры. Поднимаясь всё выше и буднично дотрагиваясь до бедра, обнаружил родинку и принялся записывать её расположение. — Вы… Тоже проходили через прореживание? — Все проходили, дорогая, — возвращаясь к осмотру другого бедра, убедил он. — Я сдался после первого погружения. — Трус. Амадей усмехнулся, показывая золотую коронку. От улыбки на бритой щеке появились складки тонкой кожи. Слишком замедленно, растягивая момент, он посмотрел на неё снизу. Веки его лениво сомкнулись и разомкнулись. Лисса чуть пошатнулась. Странное наваждение. Будто она видела раньше такую же улыбку и такой же взгляд. — Трус… Или интеллектуал? Я сразу понял, что от меня хотят услышать. И я спас себя тем, что сообразил не выказывать сопротивления в безнадёжной ситуации. Трус ли? Философский вопрос… А вы? Кем вы себя считаете? Артритные пальцы сильнее впились в податливое бедро. Скрипнул материал перчаток. По ноге побежали мурашки. — О, как же так… — заметив реакцию, протянул он самодовольно и посмотрел исподлобья, — Я ведь ещё даже ничего не сделал. — Это не… Вы себе много позволяете. — Что вы имеете в виду? Лисса сжала зубы. Он врал. Он прекрасно понимал, о чём речь, но прикинулся дураком. Действительно, интеллектуал. И образ его действий не позволит Лиссе нажаловаться на неподобающее рабочее поведение. Флирт, прикрытый вуалью, был осторожным. Тихим. — Ничего, — смиренно выдохнула она. — Вот и хорошо, — победно изрёк Амадей и вернулся к обязанностям. — У вас здесь странный порез… Довольно свежий. Откуда он? Гипнотически устремив взор на корку раны с внутренней стороны бедра, она попыталась вспомнить, где получила его, но память стала ватной, сотканной из того же, из чего состоят сны. Сны, которые не удаётся вспомнить по утру, хоть их аура ещё кипит внутри. — Я не могу вспомнить… Не могу. — Что ж, и такое бывает. Вдруг по коридору пронеслось несколько десятков пар ног и бодрые, праздничные выкрики. Лисса повернулась на шум. — Что это? — Видимо, отмечают какое-то открытие или достижение. Это важно для поднятия рабочего духа, по мнению Сета. Должен сказать, это и правда весело. Главное лицо, участвовавшее в процессе, носят по зданиям на руках. Хлопаем, доктор Картер. Люди, мимо которых проходит парад, должны хлопать. Смелее. Он тоже оторвался от выискивания особенностей и несколько раз громко хлопнул, шурша перчатками. Мелисса не знала, что и делать. Сначала таблетки, потом Тереза, потом Амадей, теперь ещё и это… Что ей чувствовать? Тревога мешается с необъяснимо яркой радостью, сливаясь во что-то необъяснимое, порождая иррациональное чувство вины и апатию. Она дважды хлопнула. Без энтузиазма. Обречённо. — Ничего, ещё привыкнете. Дальше — выше, к животу, прямой спине, рукам, локтям, ключицам с парой родинок. — Не бережёте вы себя, доктор Картер. Шея долго заживать будет. Откройте рот. Железная линейка у её рта отмеряла симметричность зубов, а затем и черт лица. — Красивая вы девушка. Я бы взял вас силой прямо здесь, — Амадей жадно смотрел в её глаза, вбирая болезненное замешательство. — Уложил бы спиной на холодный стол, завёл бы руки над головой и смотрел бы, как открываются в сладком крике губы. Но, к вашему счастью, я не получаю удовольствия без согласия девушки. Поэтому не терпите, если почувствуете одиночество. — Спасибо за предложение. Если придётся выбирать, то я лучше помастурбирую в одиночестве. Он рассмеялся, вновь захотев упомянуть Вифианну. Записал что-то в карту, по-прежнему хихикая и поправляя послушные каштановые волосы, и вернулся к её лицу, прильнул почти до соприкосновения носов. — Что, совсем не страшно? Не моргая. Не попятившись. Не отдаляясь. — Я убила Кайла Моннора. Понадобится защититься, и вас убью, долго думать не стану. Это вам должно быть страшно. Довольный, он сделал шаг назад и расслабился. — Умница. А ведь десять минут назад спрашивали, как избавиться от страха. Покончив с данными для карты, они отправились к камерам. По дороге она осматривала ламинированный картон с её именем и информацией. Её номер — семьсот одиннадцать. Хорошее число. — Смерть чётные номера преследует. — рассказывал папа когда-то давно, ещё до смерти мамы, до своего ухода. — Душа от страданий рвётся надвое, не выдерживает. А с единички смерть соскальзывает. Не хочет уколоться. Ведь если… Продолжение растворилось, осталось висеть разодранным концом нити. Не вспомнить. — Точно. Доктор Картер, я должен рассказать вам о дальнейших действиях, пока мы в дороге. Вам нужно как можно быстрее освоить практические навыки, которым вас учит господин Сет. Также вы в самостоятельном режиме обязаны прочесать как можно больше теории. Любая информация, какую вы найдёте в книгах библиотеки, может быть полезна, но акцент делайте на бактериологии, так как Кайл работал именно в этом отделении. После этого вы пройдёте экзамен и приступите к полноценной деятельности. — Что за экзамен? — Всё просто — привезут пациента, вы должны его вылечить или подробно рассказать тактику лечения. Состояние пациента может быть абсолютно любым. Понадобится некоторая смекалка. Вы женщина умная, так что для вас проблем не будет. Проходите, — Он услужливо открыл дверь. Лисса сделала шаг внутрь и тут же захотела шагнуть назад. Бетонные, грязно-серые стены и прутья-клыки. В камерах по одному-два мяса, одетых в робу из мешковины. Чёрные трубы с неровностями пронизывали помещение. — Ну что вы застыли? Условия не плохие, к чему такая реакция? Какая вы всё-таки нежная натура… — Не плохие условия? У них даже кроватей нет. — Их кормят три раза в день, следят за чистотой, проводят уборку камер… Могло быть во много раз хуже. Но нам нужны полностью здоровые люди для чистоты экспериментов. Поэтому условия и впрямь неплохие. Неспешное передвижение по пути, окружённому камерами. Наметанный взгляд охранника с дубинкой. Разные пары глаз уставились на неё — измученные, непонимающие, осуждающие, сдавшиеся. Никто не прилипал к решёткам. Сидели себе на сером куске матраса, покачивались. Ни слова, ни звука. Затравленные, с избитой надеждой, кусали ногти, ели губы, драли сальные волосы. — Мясо берут иногда с поверхности, иногда — под землёй. — повествовал Амадей. — Откармливают, отмывают и используют по максимуму. Здесь они содержатся до тех пор, пока не понадобятся на месте. Кто-то называет это место накопителем. Лисса держала голову прямо, но стоило дойти до камеры с детьми, и вся её игра в нормальность разбилась. По золотым кудрям девочки сыпался мутный, почти лунный свет ламп. Её пальцы в подоле одеяния, вытягивали нитку за ниткой. Девочка отвлеклась на незнакомцев за прутьями. Подметила что-то во внешности Лиссы, подбежала к стене и настучала по трубе. Сплав разнёс ритм в оба направления. — Да, доктор Картер, они общаются. Не обязательно удивляться всему, что вы видите. Охранники поговаривают, что они общаются и без труб. Не уверен, откуда им известно… Но факт остаётся фактом. Коридор дошёл до ветвления по форме креста. Далеко справа на них бежала фигура. — На случай побега мяса, что, конечно, невозможно, предусмотрена система рычагов, которые бесповоротно закрывают двери во всех направлениях. Ещё по одному рычагу у каждого выхода отвечают за перекрытие дверей в этом комплексе помещений. Связист в так же секунду получает сигнал и делает объявление по громкоговорителю. Так что шансов выбраться отсюда нет ни у кого. — Нас в том числе. — Само собой. — Чем же они тогда отличаются от скота? Да и мы? Бежавшая издалека фигура настигла их и переросла в Аммона. Он дышал иррационально спокойно и поправлял подобие ворота халата. — Боже правый, какими судьбами, Аммон, душа моя? Ты бы лучше так бежал отдавать мне должок. — Детский сад свой соизволь засунуть в жопу, пожалуйста. Дело срочное, объясню по дороге, если смогу унять желание скрутить твою голову. — Хм… Мне жаль, доктор Картер, вы же найдёте дорогу обратно в деревню? — Найдёт, ещё как, только через несколько провальных попыток, — подколол Аммон. Снисходительный взгляд, подмигивание и знакомый юношеский румянец на пухлом лице. — Сожалею, что ударил вас ногой на прореживании. Невозможно было удержаться! Лисса вспомнила вкус ботинка, что врезался ей в щёку. Кожа отозвалась покалыванием. Справиться со страстным желанием харкнуть в него помогла нежная, светлая фантазия, где она вырезает ему язык и заставляет проглотить. — Не волнуйтесь, зла не держу, — с напускной заботой высказала она, — Вы уже давно выросли из своей тряпичной душонки, вас надобно жалеть, а не обижаться. Аммон разразился теноровым смехом, и они удалились под счастливое восхищение Амадея. Искать выход будет одна, зато так спокойнее, насколько спокойным могло быть пребывание в накопителе. Интересно, про какой долг говорил Амадей… Ей нужно знать. Чем лучше Мелисса станет понимать отношения между людьми в спецсекторе, тем быстрее сможет их имитировать. Идя по безмолвному коридору, она думала, сколько же времени займёт привыкание к чужакам, местным устоям и правилам. Не забудет ли за это время её Леви? Удивительно, как Леви мог стать конечной точкой почти всякой её мысли. Дороги разума неизбежно вели к нему. Всё упиралось в возможность повидать его — даже не столько возможность выбраться на поверхность, домой, как вернуться к нему. Её дом всё ещё там, между его руками. Она скучала солнцу, по свежему воздуху с запахом трав, но больше того ей не хватало капрала. — Леви, ответь мне, что случилось? — Не было никакого слуха. Никто Эрвину не доносил, что Созидание готовит что-то на Легион. У нас была договорённость: если ты не замешана в смерти Моннора, Созидание спонсирует несколько следующих вылазок. Это какая-то шутка? Легион, её семья, самое родное… — Вы меня продали? Ей соврали с самого начала. Сказали, что прошёлся слух, и она поверила, глупая, поверила, что какой-то слух мог заставить Легион действовать. Она виновата не меньше, но то, что её действительно могли продать по цене нескольких вылазок, удручало только больше. Она надеялась, что сумма хотя бы была круглой. Обнаружив себя посреди камер, Лисса услышала шорох сбоку. Робкий, болезненный. И следом за ним такой же скулёж, несвязное бормотание, как будто у существа, произносившего это, не было нижней челюсти. — Прост-тите… Она повернулась на звук и увидела сначала нижнюю челюсть, обтянутую смуглой жирной кожей, а потом и женщину полностью. Почти полностью. Вместо одной ступни — культя. — Простите… можно вас попросить… Лисса осмотрелась по сторонам. Охранники светили залысинами, стоя спиной. Осторожно подобралась поближе к камере, не решаясь повернуться, словно чувствуя, как трепещал внутри голос, предостерегая. Плохая затея. Нельзя. Ей будто заранее было плохо. И тело протестовало, ломалось, выходило из строя, как старые часы. Какая-то деталь отказывает, подводя остальные. Сломавшаяся деталь Лиссы – её стержень, хребет. Мягкосердечие, похороненное и оплаканное, казалось бы, ещё в начале этого дня, за хирургическим столом, восстало из мёртвых. — Пожалуйста, — шершавый шёпот, губы в багровом струпе дрожали, молили. — У вас есть зеркало? Я не видела себя… долго. Не знаю, сколько. Трудно уследить. Концы коридоров далёкие, едва различимы двери и люди в форме возле них. Лисса растёрла глаза, вгляделась ещё раз. Нет, они и правда отдалялись, а не шли к ней. Женщина попросила не свободы, не еды, не проклинала и не оскорбляла. Только зеркало, чтобы увидеть себя, чтобы не забыться, не размазать себя как детское воспоминание по плёнкам сознания. Личность здесь смывалась в склизкую непонятную массу, становясь средним арифметическим всех соседей по камерам. Лиссе не говорили об этом. Увидела сама, в узнице. Запуская руку в карман, она мешкала. Стоит ли? А что плохого может случиться? В подземелье спецсектора — да что угодно, всё и сразу. Это просто зеркало. Нет, не просто зеркало. А что тогда, если не просто зеркало? Ей хорошо известно — в зеркалах ничего хорошего. Во сне в зеркале она становилась тенью и брызгала чёрной кровью из глаз. Поэтому лучше избавиться от него. Подарить тому, кто увидит не уродливое безликое, а что-то светлое оставшееся от пребывания в подземельях. Коричневое лакированное дерево крышки, металлическая цепочка, как мост, соединяющий два кусочка зеркала, скользнуло меж прутьев в ладони. Улыбка, искренняя, радостная, улыбка освобождения засветила ярче ламп. — Спасибо! Спасибо… Благодарность прозвучала, как прощание, и Лисса моментально пожалела. Пожалела так, как никогда не жалела ни о чём в жизни. — Стой, не… Узница спиной отодвинулась в дальний угол, в тень, куда доставали только самые упорные лучи стерильного света. Всунутая до упора через решётки рука Лиссы не доставала до женщины, до проклятого зеркала. Как она могла так ошибиться? Так глупо, безрассудно, горько, отчаянно? Крик, непонятно чей, привлёк ещё больше внимания, больше любопытных глаз. Через пол передавался топот спешащей охраны. Это происходило снова. Снова её и цель разделило препятствие, мешая пробраться и всё исправить. Те… Тесса? Теона… Снова её вина пряма, как эти же несгибаемые прутья, явственна, на этот раз абсолютна и неотвратима. Виновна. Виновна. Виновна. Как было имя той… Белла? Берта? Беатрис? Молот справедливости раздробил остатки понимания. Шаги. Боль. Пульсация. Звон разбитого зеркала. Осколок вошёл в шею, глубоко, выедая плоть, добираясь до горла, и скользил, скользил по коже, как кисть с красной краской. Кровь, обретя свободу и даруя её же, побежала по одеждам, гонимая толчками сердца. Липко, скользко, громко, жарко и холодно, но совсем не больно. Осколок глотал жизнь, тонул в ней, увязывался в плаче, уродстве момента. Зеркальная гладь отражала тьму или источала. Что ты натворила, и почему опять? Если вы ещё несёте груз эмоций, то подставите себя, а уже набив шишку, никогда больше не повторите ошибок. Пророчество. Женщина упала лицом в собственную кровь, и блики ламп в ней зашлись рябью. Лисса упала почти синхронно с ней, назад, переставая быть препятствием для завидующих глаз из камеры напротив. Слёзы прятали тошнотворность картины и присутствие костлявой, которое, вопреки всему, ощущалось без необходимости видеть. Разрыв сонной артерии. Падение давления. Рефлекторное учащение пульса. Накопление кислых продуктов обмена. Паника. Жажда. Тьма в глазах, потеря сознания, смерть. Мясо убило одним осколком двоих. Они не позволят ей жить после такого. А если позволят, то не оставят на ней живого места. Мелиссе бесконечно, бесконечно жаль, что это не она валяется в крови, что это не её рот, не её зубы в полу. Люди шли не за мясом. За ней.