Она не для тебя

Когда Совон позволила себе зачеркнуть принципы и пойти на поводу у важных только для нее чувств, за которыми не следует ничего, кроме медленной погибели и стремления к самоубийству? Она слышит каждый день, как там, за закрытой дверью, произносят ласковые «люблю» и «скучаю», и ей оттого хочется плакать еще сильнее, потому что не является той, кому бы такое сказали. Когда объятия стали такими холодными, что уж лучше очутиться на морозе в легком платьице — так даже теплее? Она жмурилась каждый раз в те минуты, когда чужое дыхание согревало покрывшуюся вмиг румянцем щеку, но от теплоты остался удушающий дым. Он жалит глотку и рвется туда, где и так давно все сгорело к чертям. В какой момент сказка превратилась в драму, в которой роль «стервы» была присуждена Совон? Идеальный замок рухнул, превратившись в заглушенную одиночеством квартиру, а слова любви заменили сообщения и редкие звонки. Она словно сама обманула себя, представив себя в роли принцессы, которой суждено обрести свое счастье. Увы, счастье также стало иллюзией и посыпалось подобно пеплу, когда любимый человек вдруг оказался чужим. — Я не говорил про это, потому что это не имеет значения. Для Совон это имеет куда более важное значение, потому что для чувств, которые студеной жидкостью проходятся по венам, это не чепуха. Это не какая-то малозначимая фраза, после которой все может вернуться на круги своя. Любить кого-то, зная, что за его спиной стоит другая — более родная и близкая. Любить, зная, что твоя теплота не единственная и за твоими поцелуями следуют другие — не скрываемые от посторонних глаз. Любить, зная, что это ни к чему не приведет, и просто продолжать любить, не имея ни малейшего шанса на что-то большее. Их ночи так называемые командировки, а дни — притворство. — Ким Совон, жду вас в своем кабинете с отчетом. Так банально, что девушка в очередной раз смеется над этим, но изменить себе не в силах, потому что привыкла идти на поводу чужих слов и прикрываться отчетом. Их встречи состоят из въевшегося под кожу «Ким Совон» и страстных поцелуев за закрытыми жалюзи. Они длятся не больше пяти минут, потому что в ином случае это «может вызвать подозрения, а тут даже у стен есть глаза и уши». И, возможно, другая, имеющая чувство собственного достоинства, давно бы оставила безнадежную борьбу за чужое счастье, но Ким совсем не из тех. Нет, дело даже не в желании разрушить семью и стремлении хорошо пристроиться. Причина проста: именно рядом с ним, временами холодным, чувствует что-то кому-то нужна. Не слышит, как на кухне капает вода из крана или за дверью вновь раздаются чьи-то шаги. Совон самой себе признается: она не нужна этому миру абсолютно, словно появление ее стало огромной ошибкой. Она признается себе в этом с того самого момента, когда закрылась дверь за матерью, не сумевшей вынести возложенные на ее плечи труд материнства, и она оказалось среди таких же — ненужных никому детей. И как бы сильно девушка не хваталась за любимого человека, важность для него совсем не ощущает: вроде бы и чувствует тепло, отвечает на поцелуи, но на большее даже не рассчитывает. Она согласна на иллюзию, чтобы на время скрепить недостающие элементы пазла. И ей будет совсем не больно, когда те растеряются снова — она давно научилась их находить. — Совон, как долго ты собираешься тут просидеть? — голос Со Инсан, подруги и коллеги, заставил Ким оторвать взгляд от бумаг, расчеты в которых никоим образом не сходились между собой. Она отрицательно покачала головой и, вновь опустив глаза на документы, пробормотала: — Как выявлю ошибку, так и пойду домой. Со пожала плечами и, собрав все необходимое в сумку, направилась к двери, прежде повернувшись к склонившейся над кипой бумаг девушку и заботливо проговорив: — Поспеши домой, пока окончательно не потемнело. До завтра, трудяга. Время близилось к девяти, потому в офисе никого, кроме охранника, не было. Решив для себя, что сейчас бесполезно что-либо делать, ибо усталость уже сказывалась и организм требовал холодного душа и крепкого сна, Совон привела в порядок рабочее место и, повесив на плечо сумку, зашагала к выходу. Вскоре, медленно плетясь по длинному коридору, Ким сама не поняла, как забрела в абсолютно незнакомый ей небольшой зал, откуда доносилась приятная мелодия. Не давая себе отчета в том, что делает, она осторожно заглянула в приоткрытую дверь и увидела парня, который играл на гитаре. Его длинные пальцы аккуратно касались струн, и помещение вмиг заливалось ласкающей слух лирикой меж зажатых аккордов. Серьезный взгляд был сосредоточен на инструменте, беспрекословно подчиняющемся своему владельцу. Их дуэт, казалось, сотворял ноту за нотой, за которыми следовало то, от чего для Совон было трудно оторваться. Она завороженно следила за каждым движением незнакомца и боялась даже сделать вдох, чтобы не нарушить сотворенную атмосферу. Удивительно, но даже сама девушка не знала свое жгучее влечение к подобному, поэтому ей хотелось утопиться в сладостной мелодии и хотя бы на ближайшие пару часов освободить мысли от ненужного и удручающего. Когда все же исполнение подошло к концу, гитарист поднял голову, в следующую секунду схватившись за сердце из-за неожиданного появления слушательницы. Совон рассмеялась, признав, что парень оказался слишком впечатлительным и не стоило исподтишка наблюдать за ним. — Извините, я напугала вас. — Ничего, я был просто очень увлечен, — его бархатистый голос подействовал на Ким ровно так же, как и его проникающий под самую кожу пронзительный взгляд. Она поняла для себя: в этих глазах есть что-то до дури притягивающее и манящее — словно мед или магнит, от которых в животе стягивает непонятным узлом. — Почему вы так смотрите на меня? — А? — придя в себя от завороженного чувства, лишь открыла рот девушка, но сумела вымолвить что-то разумное, пока непонятные ощущения не завлекли ее в неизведанную даль или не дали фантазии бурно разыграться. — Просто я вас не видела раньше тут. Вы стажер? — Вовсе нет, просто нам не приходилось пересекаться, ведь мы работаем в разных отделах, — произнес молодой человек и положил гитару, которую все так же продолжал держать в руках, на стойку неподалеку от себя. — Вы тут постоянно играете или сегодня исключительный случай? — не контролируя свой поток вопросов, снова проговорила Совон и мысленно отругала себя за бестактность, ведь для нее это было впервые — заговорить с человеком просто так, без особой на то причины. — Вообще это помещение должно было стать оранжерей, но, видимо, было решено оставить эту затею, потому что оно до сих пустует, — объяснил незнакомец, на что Ким понятливо кивнула. — А гитара? — Гитара моя, просто я решил, что, раз никто сюда не заходит, то здесь ее можно спокойно оставить, тем более, она стоит не так много, чтобы бояться за ее сохранность. Я частенько сюда наглядываюсь, а таскать с собой инструмент иногда не хочется. — Круто, — улыбнулась она, в какой-то момент даже почувствовав острое желание провести пальчиками по струнам. Странно и как-то ново. Парень в то время накинул на плечо кожаный рюкзак и подошел к двери с намерением закрыть зал. Ким, осознав, что препятствует его планам, до сих пор стоя в дверном проеме, быстро выскользнула в коридор, где лишь кое-где горели лампы. — Кажется, мы совсем припозднились, — озвучил вслух ее мысли гитарист и, плотно закрыв за собой дверь, сделал два шага в сторону, чтобы оказаться на одном уровне с девушкой, которая лишь промычала на его фразу. Рядом с ним было настолько спокойно и комфортно, что она впервые за долгие годы ощутила на себе отсутствие страха оказаться кем-то замеченным или какого-то напряжения, которого даже в воздухе бывало так много, что в глотке иногда начинало жечь от несправедливости и безысходности складывающейся раз за разом ситуации. Совон должна была себя отругать за такие мысли или обвинить себя в «измене», которой как таковой нет, но ее ничуть не пугали мысли о другом мужчине, потому что решила: если он не считает ее своей, то и она имеет право так считать. Он ведь совсем не говорит того, что слышит практически каждый день от нее, и не видит, как горят ее глаза, стоит ему оказаться в поле ее зрения, просто потому что его мысли совсем не заняты той, которая думает о нем ежесекундно. Пропустить через себя мысли было слишком сложно, потому как даже на сетчатке чувствовалась та боль, которую ощущают после горькой потери или тяжелого расставания. Она выжигала в глотке такой отчаянный крик и нестерпимый призыв к помощи, что голос просто напросто не выдерживал того немого оклика, который слышала только она одна — та, которую больше никто не хотел слышать. И возможно, в ушах звенело от непреодолимого зова и где-то между ребрами болело от длительных попыток, остальным казалось это мимолетным звуком, который лишь на миг обрекал себя на чье-то внимание, а после вновь перекрывал воздух. И становилось так омерзительно, словно ты глотаешь то, что давно разжевали за тебя. — Я Джебом, — ласковый голос гитариста нагло ворвался в мысли Ким, которая и сама не заметила, как совсем ушла в свои думы, напрочь забыв о своем новом знакомом. Доселе она никогда не любила, когда кто-то отрывал ее от состояния задумчивости, но сейчас девушка даже была благодарна, потому что ей требовалась отдушина. — Им Джебом. — А я Совон. Ким Совон.