Земля любви и море чарований

      Якову Петровичу было несвойственно промедление. Как только он чувствовал, что подходящий момент пришёл, что разворачиваемое им колесо событий раскрутилось в нужную сторону и с нужной скоростью, он тут же приступал к действию. Так и сейчас, когда Николай Васильевич при встрече с ним впервые за долгое время вместо неприязни или равнодушия вспыхнул теплом и улыбкой, Гуро не стал дожидаться, когда мальчишка передумает и снова закроется, и быстро толкнул его в ближайшую каморку - благо, в стенах Управления, где они сегодня встретились, их было предостаточно. И пока ошарашенный Николай Васильевич не успел заговорить, Яков Петрович прижал его к шкафу с бумагами и страстно поцеловал. Гоголь от неожиданности ахнул и зацвёл таким буйным алым цветом, что Гуро не смог отказать себе в удовольствии и углубил поцелуй. Слабо трепыхавшийся под ним в начале Николай Васильевич вдруг обмяк и перестал сопротивляться пьянящим сладким поцелуям. Яков Петрович не имел привычки останавливаться на полпути и только мысль об убогости окружающей их обстановки остановила его от того, чтобы подарить Гоголю его первое запретное удовольствие из рук Гуро. Да что там говорить, Яков Петрович не побрезговал бы и встать на колени перед соблазнительным юношей, но одно дело - дарить удовольствие, и совсем другое - делать это среди пыльной мебели мрачного Управления. Так что в этот раз Гуро ограничился лишь тем, что подарил смущённому юноше ещё десяток-другой поцелуев, пригласил разомлевшего пунцового Гоголя на ужин, ещё раз прижался ласковым поцелуем и вышел, оставив за собой сбившееся дыхание и зацелованные губы. По дороге к нужному кабинету Яков Петрович раздумывал, ласкал ли себя сейчас Николай Васильевич или предпочёл стыдливо сделать вид, что короткое свидание не всколыхнуло его врождённую чувственность, и предвкушал предстоящий ужин, от которого, он был уверен, Гоголь уже не смог бы отказаться.