***
Урок физкультуры в одной из средних школ города NN наконец закончился. Изрядно уставшие десятиклассники-гуманитарии переодевались. Предстоял последний урок — литература. В раздевалке шла неспешная беседа. — Нет, ну, объясните мне, почему Катерина погибла? Там же вроде как мелко было! — недоумевал Анатолий Черденко — широкоплечий парень, отличавшийся завидными способностями к точным наукам, но по зову сердца пошедший в гуманитарный класс, лелея мечту стать успешным адвокатом. — Сразу видно — читал невнимательно, — наставительно сказал Ион Альбеску, аристократичной внешности молдаванин, бледный как смерть и кудрявый как тучка. — Она ударилась головой о торчавший на дне якорь. — Это что же получается? Она, выходит, и не совершала самоубийство? — вставил Евгений Шпагин, юноша высокого роста и богатырского телосложения. — Выходит, что так. Лишь уже знакомый нам Исмагил Закиров не принимал участия в обсуждении, по давней привычке стоя в дальнем углу помещения спиной к остальным. Один за другим парни покидали раздевалку. Вскоре остались лишь Исмагил да его давний друг Ион. Тот уже застегнул пиджак и подхватил портфель, собираясь уходить. — Поспеши, Аю, — поторопил молдаванин товарища. — Мейстер ждать не любит, а ты и так задержался. Нам ещё план сочинения составлять, не забыл? — Скоро буду, не беспокойся, — Исмагил, только закончивший отработку долгов по физкультуре, включавшую двадцать кругов бегом по спортзалу и три минуты на турнике (подтягиваться не позволял солидный вес), и потому пришедший в раздевалку позже остальных, успел только снять футболку. Вдруг за дверью послышались робкие, несмелые шаги. Дверь со скрипом приоткрылась. — Ой… Татарин лишь усмехнулся — подумаешь, татуировка на всю спину. Хотя её содержание сообщало знающему человеку о многом: двуглавый Рейхсадлер цвета свежей крови, держащий в лапах венок из дубовых листьев с заключёнными в него мечом и молотом. Символ этот говорил о безграничной преданности парня делу великого воинского союза двух стран, двух миров... Исмагил даже не обернулся, уже зная, кто стоит за его спиной. Хотя подставлять спину этой девушке не стоило. Гюнель Гюрзиева — дочь владельца крупнейшего в этом районе города универмага «Уют», — отличалась (по крайней мере, по Исмагиловым меркам) завидной красотой: приятно невысокая, смуглая, коренастая, с мускулистыми руками, полной грудью и роскошной гривой угольно-чёрных волос, горянка незаслуженно считалась среди одноклассников непривлекательной. Однако надменный взгляд чёрных глаз и вечно капризно поджатые пухлые губы портили впечатление, придавая ей вид избалованной и жестокой особы (что было, к слову, недалеко от истины). А уж в сочетании с недюжинной физической силой и выносливостью… Поистине гремучая смесь! — Что тебе здесь нужно, Гюнель? — холодно поинтересовался Исмагил. — Дверью ошиблась? — Нет, я… я пришла, чтобы сказать тебе… ну, в общем… я люблю тебя! — выпалила девушка. В глубине Исмагилова разума внезапно ожил голос, который татарин уже несколько лет слышал с наступлением темноты, и который больше всего на свете хотел бы забыть навсегда. Татарские слова, произносимые гулким, замогильным басом, эхом отдавались в голове, мешая сосредоточиться. «НЕ ВЕРЬ… ЛОЖЬ!» «А вы-то откуда знаете, эфенди?». «НЕ ТВОЁ ДЕЛО, КОЛ!» — прохрипел голос и замолк. Гюнель обратила внимание на то, что плечи татарина мелко подрагивают, а сам он тихо всхлипывает. — Что с тобой? Совсем свихнулся от счастья? — Нежный голос Гюнель внезапно огрубел, очаровательный южный акцент пропал, уступив место утробному, рычащему басу. Исмагил наконец перестал сдерживаться и разразился хрипловатым издевательским хохотом. — Вот так Гюнель! Ай да Гюнель! Ну, что ещё придумаешь? — сквозь смех и выступившие слёзы ядовито осведомился здоровяк. — Но я… я же… — Девушка казалась надолго выбитой из колеи, однако похвально быстро совладала с собой. — Гюнель, если тебе нужна помощь — просто попроси. Я почти никогда и почти никому не отказываю, и ты это знаешь. Незачем так жестоко обманывать! — прорычал Исмагил и злорадно добавил про себя: «Хотя конкретно тебе отказал бы с удовольствием!». — Ну почему?! Почему ты меня отвергаешь?! — произнесла Гюнель срывающимся голосом. Казалось, она вот-вот заплачет — то ли от обиды, то ли от досады. Исмагил, так и не соизволивший повернуться к ней лицом, невозмутимо накинул футболку на портфель, достал из пакета рубашку и надел её. — Будь так добра, выйди. — Почему?! Почему?! — как заведённая, твердила девушка. — Как с тобой сложно… во-первых, после Ильсияр мне уже никто не нужен. Во-вторых, вспомни, кто третьего дня выдал ментам поимённо почти всех участников драки на Советской улице. В-третьих, касательно своих чувств ко мне ты нагло врёшь. Это… просто низко. В-четвёртых… ну, сама подумай, как могут быть вместе будущая бизнес-леди (в это слово Исмагил вложил максимум презрения, так как терпеть не мог всякого рода торгашей) с блестящими перспективами и сын простого работяги, в будущем — сам такой же работяга или, в лучшем случае, учитель истории в какой-нибудь общеобразовательной школе? Может статься, что в этой самой... Мезальянс, однако. — Siz peşman olacaqsınız! — со злости, видимо, позабыв русский язык, рявкнула Гюнель на родном. Затем, круто развернувшись на каблучках, собралась уже вылететь из раздевалки, как вдруг буквально нос к носу столкнулась с Дэном. — Эй, осторожней! Зараза слепая! — возмутился парнишка. Исмагил заметно напрягся: девушка была способна запросто швырнуть в обидчика парту, а о силе её удара по школе ходили легенды. Гюнель бешено сверкнула глазами, замахнулась… но в какое-то мгновение её рука попала в нехитрый захват. Горянка зарычала и попыталась освободиться, но тут державший её татарин сам отпустил руку девушки. Фыркнув напоследок, та удалилась, гордо подняв голову. Исмагил успел заметить, что глаза девушки теперь отливали золотом. К тому же, в них явственно блестели слёзы. Татарин закончил переодеваться, ничуть не стесняясь брата, и лишь затем набросился на него с гневными упрёками: — Что ты натворил, башсез?! Где был твой разум?! Будто не знаешь, кто они, и чем опасны! Ведь я строго-настрого запретил тебе связываться с этой семейкой, — лишь на последних словах здоровяк несколько успокоился. — Да ладно тебе, братец! — беспечно отозвался Дэн, — Подумаешь, оборотни! Мы, если захотим, мигом их всех… — и он выразительно провёл ребром ладони по шее. Исмагил лишь тяжело вздохнул. — Кто это «мы»? — Ну… я, ты, отец и… — Дэн замялся, не зная, стоит ли продолжать, что было весьма необычно для этого язвительного, грубого и невоздержанного на язык сквернослова. — Запомни: не оборотни, а гюльябани. С ними воевать будет куда сложнее. Ладно… Зачем пришёл? — Так я домой, нас отпустили. К ужину что-нибудь купить? — Да, пельменей пачку. Держи, — татарин вытащил из рюкзака кошелёк, отсчитал пару монет и протянул брату. — Подожди-ка… Отпустили, говоришь? А если проверю? — с полушутливой интонацией поинтересовался он. — А проверяй! — взвился коротышка. — Фома неверующий, б… — от ругательства его удержал вмиг посерьёзневший взгляд брата и невысказанная угроза подзатыльника или затрещины от него же. — Я говорю правду, — уже тише добавил Дэн. — Хорошо, коли так. Придёшь домой — начинай варить пельмени, я научил тебя это делать. Удачи. — А ты не забыл… об операции? — понизив голос, осведомился недомерок. — Нет, не забыл. После полуночи выдвигаемся. Ну всё, беги. — Удачи, абый. Дэн выбежал из раздевалки, а Исмагил взглянул на часы. На урок он опоздал на добрых пять минут, а ждать Мейстер (в миру — Тамара Витальевна Кухмистрова, учитель русского языка и литературы) действительно не любила. Своё прозвище она получила не только из-за фамилии, но и за то, что могла выучить своим наукам даже последнего лоботряса. Татарин подхватил портфель и пакет с формой и припустил в направлении лестницы.***
— Вот, значит, как… Ну, зараза! Захомутать тебя захотела! Вот доберусь до неё!.. — разгорячился Дэн. — А как операция? Успешно прошла? — вдруг насмешливо поинтересовался водитель. Братья затравленно переглянулись. Исмагил мысленно клял последними словами свой длинный язык, а Дэн выдал вполголоса несколько весьма крепких выражений, мешая слова из родного башкирского языка и не менее родного русского. — Впрочем, не моё дело. Вы, как я погляжу, от погони спасаетесь… Так что едем прямо в город. Без остановок. Я всё равно туда и ехал. — Что? Отсюда… в город? Это как? — удивился Исмагил, который, будучи сыном водителя автобуса местного муниципального предприятия-извозчика, был в курсе всех новостей городского общественного транспорта. — А так. Новый частный маршрут запускаем. Четыреста десятый. С окраины района до города, — Исмагил мысленно чертыхнулся. Это ж какие убытки! Контора и так трещит по швам! А если отца уволят… то кому кормить семью? С этими унылыми мыслями он достал из кармана телефон, включил его (из соображений конспирации братья отключили аппараты перед выходом «на дело»), приподнял шапку, вставил в уши наушники и выбрал песню. Затем устроился в максимально неудобной для сна позе на сиденье и протёр глаза, силясь не погрузиться в сон и успев заметить, что Дэн поступил так же, но держать глаза открытыми не пытался. После почти двухминутного проигрыша наконец раздался мощный, уверенный голос Виталия Кистенёва, погрузивший татарина в мечты об идеальном мире, где на месте звёзд зияла пустота, пламя окружало крест, а неизвестные тёмные силы проклинали народ, который ждал пробуждения колосса. А в наушниках Дэна звучал не менее уверенный голос Емельяна Николаева, утверждавшего, что его кудрявая голова ещё не пострадала от свинца, а также хваставшегося высоким ростом и пудовыми кулаками, благодаря которым его прозвали «Бедой-бедовою».