Сказ о том, как Дракон захворал.

На горе далекой и до того высокой, что и вершины не видать, прямо посреди страны гордой - Китая, стоял дворец нефритовый, да такой великолепный, что и не сыскать ему аналогов в мире всем. И жил там дракон суровый и сексапильный Ву Ифань, страной правящий строго, но справедливо. И были у него слуги и служанки, и мебель шикарная, и еды до отвала. Но пригорюнился однажды Крисусе ни с того ни с сего. Не ест, не пьет, на ложе лежит, в подушки спрятанный, да с альпакой своей плюшевой думами делится. Смотрели на это слуги, визири и прочая челядь, смотрели, да не выдержали. Отправили они одного из толпы, молодого быстроногого Чена в Корею, к другу давнему дракона Крисусе – Сухо. Рассказал служка историю грустную, уточнил, что народ негодует, да деревья вянут. Всплакнул слепой скупой и направил свой взгляд выразительный на Джунмена и ждет ответа мудрого. Задумался тот не на шутку, с визирем своим Дио обсудил что-то и… завис. Ну с кем не бывает? Внимал ему парень молодой, рот раскрыл да глаза выпучил. Ждал, когда созреет божество для ответа. Неделя прошла, две прошло. Голодный, бородатый прислужник все ждал. Только руки дрожали его, да ручка с блокнотом падала постоянно. Наконец, пришло озарение на особу рода знатного. Поднял он перст указательный вверх да молвит речи свои странные: - Знаю я, почему Ву Фань дорогой пригорюнился. Тысячу лет живет на свете он, все повидал, но одно явление чудное обошло его стороной. Хотел бы Чондэ прыгать от радости на ногах своих длинных и крепких, но побоялся, что божество опять в нирвану уйдет, и не стал прерывать речей его. - Любовь, - прошептал он тихо, и будто вспомнив что-то растворился словно облачко. «Где наша не пропадала?» - подумал слуга и одним ему известным способом призвал ангела романтичного, немного своим поведением специфичного, иначе – купидона. - Фигня вопрос, - воскликнул Чанёль, поправляя свой спадающий подгузник с надписью «Бекёль из риал», и достал из ниоткуда девайс диковинный, с надписями иноземными. Потыкал что-то пальцем в нем, постучал, погрыз, понюхал, к уху приложил, сам с собой поговорил, да говорит Чену, изрядно уже потрепанному, щетиной суровой обросшему: - Сегодня на Великой Стене Китайской устрою я встречу господину твоему. Ты уж не обессудь, но то, что он там увидит, действительно идеально для него. Хихикнул купидон и исчез. Только подгузник от него и остался. Вернулся Чонде домой, помылся, побрился да отъелся. Только после этого пошел нерадивый к царю-дракону. Рассказал он ему о встрече на стене Китайской и пошел спать. Ну а что? Месяц почти очей прекрасных не смыкал. Задумался Крис над услышанным, ибо мода такая у божеств: думать много. Статуса придает. Посоветовался с альпакой своей, надел наряд выходной и отправился к строению величественному. Час ждет, второй. Нет никого. Разозлился было Ву Фань, но тут… - Эй, это ты ухажер, что ли? – выползло из темноты чудо какое-то, с синяками под глазами больше, чем озеро Поянху. Испугался Крисусе, но виду не подал. - Прогуляешься ли ты со мной, мил человек? Ухмыльнулся Тао, присмотрелся Тао, уста свои облизал Тао, да согласился. Только с условием одним. - Будешь приставать на первом свидании - покажу, чему меня в школе единоборств учили. Притворился Крис, что испугался мальца и отправились они по стене Великой гулять. И завертелось, закружилось чувство, не виданное до этого ни панде, ни дракону. И позавидовали бы все «ванильки» мира любви их фантастической, и удавились бы все модницы большепопые леопардовыми лосинами, увидев их «селки» нереальные. А где-то между Кореей и Китаем ухмыльнулся Чанель-купидон, забрал свой подгузник да крикнул роду людскому, что отныне день этот, февраля четырнадцатое, будет днем ТаоРисов Влюбленных, и гербом их будет дракон, панду на спине катающий. Постановил так и исчез. .. Спустя несколько сотен лет, ироды заморские придумали свою легенду о бомже слепом Валентине Святом, да и переименовали праздник. «Зачем?» - спросишь ты меня, мой маленький читатель. Не ведаю… Ироды же…