Нелюбовь

Михаилу пришлось включить просто спринтерскую скорость, чтобы успеть на такой нежеланный брифинг, но всё-таки ему удалось прибежать к самому началу, когда персонал уже в полном составе оккупировал кабинет управляющей. Все несомненно желали знать, где, собственно, сама управляющая, которая всегда приходила раньше всех и уже за 10 минут до начала планёрки причитала, что все опаздывают. И верному заместителю приходилось, как и всегда, выкручиваться, только в такую ситуацию он попал впервые. Перед началом Михаил Джекович соврал объявил всем о том, что Софии Яновны сегодня не будет из-за неожиданно свалившегося на неё гриппа, о котором предупредить она успела только его. Все, конечно же, поверили в это спонтанное враньё, так как сейчас всем было абсолютно не до болезни не самой любимой управляющей, да и дел было под завязку у каждого. Все поверили, кроме Насти. Подруга была взволнована тем, что София ничего не сказала ей, да и вчера не появлялась, тем более, Михаил очень странно повёл себя, когда рыжеволосая спросила, что случилось с девушкой и где она. Ей нужно было выбить правду из мужчины: — Михаил Джекович, тут такое дело... — А, да, Насть, извини, что сорвался на тебя вчера. Я, правда, и сам не знаю, что на меня тогда нашло, я не хотел на тебя накричать, просто нервы ни к черту. — Да ничего, все в порядке, но как раз я хотела об этом у вас и спросить. Что с Софией Яновной? Ее уже нет второй день, да и мне она ничего не сказала, последний раз она чувствовала себя очень даже хорошо, так что происходит? — А почему ты считаешь, что я обязан знать, что с Софией Яновной? — мужчина понимал, что не сможет рассказать Насте, что на самом деле случилось с Соней, даже учитывая, что директор ресторана вроде как и была ее подругой (или просто коллегой, которая не ненавидела ее, как все остальные). Он был уверен, что о произошедшем София вообще бы никому не стала рассказывать, особенно ему, но, видимо, волею судьбы, ему посчастливилось оказаться в нужном месте и в нужное время. — Просто я подумала, что вы могли с ней контактировать, особенно после некоторой информации, которую, как мне кажется, вы должны непременно знать. — Ну, и что же это за информация? — София Яновна мне сказала, что хотела прекратить развитие их отношений с Павлом Аркадьевичем, потому что понимала, что до сих пор любила только вас, а вы все это время любили ее, даже несмотря на то, что вы изменили ей с Элеонорой Андреевной. Вот мне и показалось, что она бы непременно захотела с вами поговорить и обсудить все это, — Настя понимала, что наговорила немного лишнего, но и не догадывалась, что Михаил уже все это узнал от самой Софии, когда та с трудом пыталась рассказать, что она пережила в ту ночь. И всё-таки ему не хотелось, чтобы кто-то ещё знал об этом, поэтому ему снова пришлось врать и прикрываться агрессией. — Я тоже не видел Софию Яновну все это время, только получил от неё смс, что она заболела. И вообще, не лезь, пожалуйста, больше не в свои дела, я понимаю, что ты ее подруга, но всё же это ее дела и проблемы, и разбираться в них тоже придётся только ей. — А знаете что, Михаил Джекович, пора бы и вам начать действовать! Вы, как никак, мужчина, но каждый раз, когда София уходит куда-то вместе с Павлом, вы просто стоите и смотрите на него с ненавистью, вместо того чтобы взять и радикально что-то предпринять! — Насть, я пытался им помешать, много раз причём, но всегда я оказывался плохим, а он хорошим, что бы я ни сделал. Да и с Элеонорой тоже пытался как-то разойтись. Но только бестолку все это. Как ни крути... — Я не знала, что вы действительно до сих пор настолько ее любите. Конечно, видно, как вы на неё смотрите, когда она идёт мимо вас, но чтобы настолько. — Конечно люблю ее, и всегда любил, хоть и по началу мы оба друг друга ненавидели, но что-то заставило меня изменить своё мнение на ее счёт. Видимо, как и ее на мой. Только, пожалуйста, пусть этот разговор останется только между нами. — Да, конечно, но я все же советую вам — не упускайте своё счастье. — Спасибо, Настя, постараюсь. Ну все, иди, а то там ресторан, наверное, уже весь верх дном стоит! — Все, бегу! — сказала последние два слова рыжеволосая и покинула кабинет. Теперь Михаил остался в полном одиночестве, в тишине. Он ходил по кабинету, смотрел по сторонам, и в его голове сразу же всплывало море различных воспоминаний, связанных, несомненно, с Софией. Вот ее стол, на котором до сих пор идеально лежат все скрепочки, блокноты, ручки, все на своих местах, в идеальной симметрии. Кресло, в котором она всегда сидела, перекладывая предметы на столе и проверяя многочисленные отчеты и важные бумаги. На этом месте в первый раз между ними вспыхнули настоящие горячие чувства, которые так давно пытались вырваться наружу, но не могли из-за всяческих формальностей. Здесь ими овладела тогда настоящая страсть, буря эмоций, безумие и долгожданное тепло двух таких родных и нежных тел, что всегда хотели быть неразлучны. Оба так жаждали этого и так желали в тот момент... А тем временем, за окном тихо падал снег, такой чистый, лёгкий, порою целой метелью, а иногда парой таких хрупких снежинок, что держались друг за друга, боясь оторваться. Так и Миша, находясь в буре, пытался найти свою Соню, чтобы крепко с ней сцепиться и больше никогда не отпустить. Чтобы быть вместе, пока оба не растают. Пока не придёт весна. Но Михаил пришёл сюда не просто перебирать бумажки и делать выговоры своим подчиненным. Прежде всего, он пришёл, чтобы разобраться с Павлом. Несмотря на все просьбы Софии не трогать его, мужчина понимал, что когда увидит его физиономию, он попросту не сможет сдержаться, чтобы не врезать по самое не хочу. Вот уже он миновал 309, 310, наконец-то и номер Павла — 311. Один стук в дверь отделял Мишу от того, кто сломал жизнь его любимой и ненаглядной Сони, от того, кто на данный момент являлся для мужчины самым жестоким и безжалостным человеком, которого он когда-либо встречал. Этим человеком всего лишь был «тётенькин сынок» лет двадцати пяти-тридцати, с сербским акцентом и таким себе перегаром: — О, Мишаня, а тебе чего? — открывая дверь, произнёс слегка пьяным голосом серб, абсолютно не понимая, зачем заместитель решил почтить его своим визитом. — Да так, Павел Аркадьевич, дело тут одно серьезное у нас в отеле произошло, думал, вы уже в курсе. Я пройду? — Заходи, только осторожно, там... — не успел Павел договорить, как Михаил уже успел запнуться и чуть не упасть из-за бутылки из-под спиртного, лежавшей на полу рядом со своими сёстрами по несчастью, — ну вот, я же говорил... — Это пустяки. Думаю, то, с чем я пришёл к вам, и рядом не стояло с этим, — ответил ему мужчина уже с нотками ехидства и злобы, но по-прежнему держа свои руки при себе. — Ладно, давай ближе к делу, что там ты хотел сказать, рассказать, показать и так далее? — У нас инцидент произошёл, достаточно серьезный, который наверняка оставит надолго темный след на репутации нашего отеля. — Ты, что ли, про лунатика того? Мне рассказали, он там вломился к какой-то там в номер, и... — Нет, я не про него, — перебил серба Михаил, — но, в тот же день, одна девушка совершила самоубийство, прямо здесь в номере, правда этажом ниже. Говорят молодая была, красивая такая, блондинка с отливами русого, даже Софией звали, представляете? — Ты шутки со мной шутить тут собрался?! — сразу повысив голос и поднявшись со стула, ответил Павел. — Да нисколько не шутки это! Перерезала себе вены, сидя в ванне, вся избитая была и покалеченная! Думаете, я бы стал врать?! — кричал на него в ответ заместитель. — Что ты вообще такое несёшь? Не могла она сделать с собой такое, у неё не было поводов! — Как раз-таки поводов у неё оказалось предостаточно. Надеялся, что никто не узнает, что ты с ней сделал, урод?! — Михаил уже был на взводе, и потому уже вцепился в серба, периодически потрясывая его. — А что я сделал?! Может, ты лучше скажешь мне, что она сделала, когда послала меня куда подальше, сказав что любит другого, а я был просто игрушкой?! — Хватит тут дурочку валять! Ты понимаешь хоть, что натворил? — Да не помню ничего я, не помню! После трёх бутылок виски и ты бы все на свете забыл, даже имя своё! Знаешь, как мне было хреново тогда? — А ты знаешь, как хреново было Софии, когда она своими же руками себя и убивала?! — все ещё продолжали кричать мужчины друг на друга, но Михаил разошёлся настолько, что когда в его голове снова всплыли те страшные моменты, это довело его окончательно. Из глаз начали хоть и медленно, но катиться слезы, слезы бессилия, переживаний. Он сдерживался, но на мгновение Миша представил, что Сони действительно уже могло и не быть, и это ещё сильнее вгоняло его в упадничество. — Да не может этого быть, не может, она бы не сделала этого, я не верю тебе, она жива! — говорил уже полушёпотом безутешный серб, который никак не мог даже представить себе, что София способна на такое, что ее нет. — Увы, но вполне может. И да, она жива, надеюсь, таковой будет ещё долго, но только благодаря мне. Если бы меня тогда бес не попутал зайти в тот номер, где сидела София с окровавленными руками, то плакал бы ты уже моими слезами. Или сидел за решеткой, как минимум, за доведение до самоубийства, а как максимум, ещё и за нанесение телесных повреждений, и.. ещё за кое-что. — Что? Каких повреждений? Что это ещё за кое-что? Я вообще не помню, чтобы я приходил к ней! — Ах не помнит он ничего! Ты совсем идиотом прикидываешься?! Я сейчас тебя заставлю вспомнить, мразь!!! — Михаил уже был вне себя, ведь он действительно думал, что тот всего лишь притворялся, чтобы не нести никакую ответственность за содеянное, но не знал, что серб и правда мало что помнил, так как напился до такой степени как и до, так и после, что ещё день отходил от всего, помня только последние слова Софии: «Согласна, Павел Аркадьевич», — на его предложение остаться друзьями. Но Михаил всего этого никак не мог узнать, поэтому пришёл в ярость и ударил серба кулаком по лицу со всего размаха. Тот в свою очередь упал на пол, вытирая только выступившую кровь из разбитой губы. Ему пришлось как-то ответить, и он накинулся на заместителя, отталкивая последнего к стене и сжимая руки на его горле. Миша пытался пинать ногами Павла, но тот не поддавался его уловкам, и тогда Михаилу пришлось как-то вывернуться, чтобы уже серб стоял в том же положении у стены. В нем закипала злость, ненависть, он был готов порвать парня, но в этот самый момент на шум из номера прибежала Элеонора Андреевна, которая как раз проходила мимо: — Что тут происходит?! Миша! Паша! — ошеломлённо воскликнула Элеонора, пытаясь разнять двух дерущихся мужчин. — Я вообще не понимаю, что этот чунга-чанга ко мне привязался, тетя Эля! Налетел сам, обвиняет ещё! — Пытаешься оправдаться? Эля, что бы он ни говорил, но все это ложь! Знала бы ты, чем твой дражайший племянник развлекает себя в свободное время! — Так, Миша, объясни мне, пожалуйста, что всё-таки произошло, что Паша сделал, и за что я могу отобрать у него все деньги? — Тетя Эля, я вообще не понимаю, о чем он говорит, и не надо отбирать у меня деньги, пожалуйста. Я просто немного выпил вчера, и позавчера тоже, и все равно уже ничего не помню! — пытался как-то разрулить эту ситуацию серб, но Элеонора определенно ему не верила, как и Михаил. — Эля, послушай, этот... нехороший человек позавчера вечером напился, а ночью завалился в номер к Софии Яновне, и знаешь, что он там с ней делал?! — Миша, я не понимаю, к чему ты клонишь... — Да к тому, что этот урод ее сначала избил до полусмерти, а потом ещё и изнасиловал, доведя до самоубийства! Если бы меня там не оказалось, то плакала бы уже вся репутация отеля, и пол персонала вместе с ней. — Паша, это правда? Ты совсем уже из ума вышел, ты употреблял что-то?! — Да нет же, тетя Эля, я не помню ничего, правда, может он все это сам придумал, только чтобы меня опозорить перед тобой! — Ах ты гадёныш! — Михаил снова налетел на Павла с кулаками, но Элеонора вовремя успела их расцепить. — Миша, хватит! Ты серьезно придумал всю эту чушь, чтобы унизить Пашу? — Эль, ты правда считаешь, что я бы выдумал такой ужас только ради этого? — Ага, а ещё расскажи тете Эле, как ты за Софией ухаживал небось все эти «ужасные» дни. — Миша? — Эля, ты все не так поняла! Про Софию я не выдумывал, и если ты мне не веришь, то я даже не знаю, чем тебе это доказать. А ухаживал я за ней, потому что боялся, что она все же покончит с собой, а я думаю, что ни отелю, ни тебе лично и даже этому такая ситуация бы не пошла на пользу. Она ведь сумасшедшая, думаешь, я бы делал все это по любви? Это только жалость и не больше! Я же только тебя люблю, Эль, — как же тяжело было врать Михаилу о своих чувствах, но поступить иначе он никак не мог, Элеонора не верила ему, а Павел выходил сухим из воды. Тем более, она бы явно навредила Софии, если бы он сказал ей правду, что любит на самом деле не ее, а эту «сумасшедшую». Но в этот момент случилось то, чего никто и никак не ожидал. Со стороны двери раздался судорожный всхлип, и все трое обернулись на звук. Перед ними стояла она, София Яновна, которая пришла просто забрать отчеты, вся в синяках, побоях и уже с потекшей тушью на глазах. В этот момент у каждого были свои мысли в голове, но все имели одно направление — в ее сторону. Элеонора, которая ещё буквально пару секунд назад не верила в то, что ее любимый племянник может быть таким извергом, каким его описал Михаил Джекович, сейчас видела перед собой живое доказательство его деяний. В какой-то момент ей даже стало жалко эту беззащитную девушку. Неспособная на какие-то столь высокие чувства, как сострадание, сейчас она действительно очень хотела пожалеть пострадавшую от рук Павла Софию, у которой, как оказалось, даже не было никаких поводов, чтобы продолжать жить дальше, раз она решилась на такой отчаянный шаг. И даже если Галанова знала, что у неё и Михаила был до этого роман, что в любой момент он мог снова вернуться, он мог до сих пор ее любить, сейчас она думала только о том, насколько подлыми и жестокими могут быть дорогие и близкие тебе люди. У Михаила Джековича были несколько иные мысли. Он думал лишь о том, что София могла услышать, как он назвал ее «сумасшедшей», как сказал что не любил, а делал все только из жалости. Конечно это была абсолютная ложь, но разве в силах он был все это ей объяснить, когда Элеоноре он клялся в совершенно другом? Ещё он думал о том, каково сейчас Софии смотреть на того, кто искалечил ей жизнь, кто безбожно убивал ее изнутри, нанося увечия снаружи. Ей было сложно дышать, она заходилась от всхлипов и только умоляющее смотрела в глаза каждому, пытаясь найти для себя хоть частичку спасения. Казалось, что эта немая пауза будет длиться бесконечно... А Павел, увидя то, что он сотворил, просто обомлел, будучи не в силах принять до конца свою дикую жестокость. Он не осознавал, откуда в нем столько злости, столько ненависти, как он вообще посмел поднять руку на беззащитную девушку? И почему он совершенно ничего не помнит? Все смешалось в его голове, только сплошные вопросы и никаких ответов. Паша понимал, насколько ужасно поступил и единственное, что ему хотелось бы сделать, это только умолять на коленях Софию, его некогда любимую Софию, чтобы она хотя бы сказала когда-то, что не будет держать зла. Он и не мечтал о прощении, даже если он сам ничего не мог вспомнить, то София все помнила прекрасно, и об этом она уже никогда не сможет забыть. Ровно четыре молчаливых взгляда, три из которых смотрят на одного человека, один смотрит на трёх. У каждого своя мысль, у каждого своя история, у каждого свой мотив. Одна только Соня разрывалась между всеми, видя осуждающее и сочувствующее лицо Элеоноры, стыдливые поджатые губы Михаила и молящие прощение глаза Павла. И только она одна смотрела на всех одинаково, с просьбой помочь, вытянуть, не оставлять и просто любить. Но в этот момент управляющая просто не выдержала, из глаз ручьём покатились слезы, и она судорожно выбежала в поисках своего кабинета, чтобы закрыться там от всего мира и выплакать все, что она ещё не успела выплакать за эти дни. Ей нужно было успокоительное, срочно, иначе окончательный срыв и конец карьеры, любви, жизни. Агония достигала своего пика, сметая все на своём пути, София ворвалась в свой кабинет и хлопнула дверью так, что было слышно наверняка во всем отеле. Слезы застилали все больше глаза, дыхание сбилось, ей уже не нужно было сдерживаться, поэтому рыдала она в голос. Хаотично снося все стоящие до того момента предметы, Соня пыталась найти свой блокнот, в котором наверняка должна была быть коробка с таблетками, но все было тщетно. В этот момент к ней подбежал Михаил, все это время бежавший за ней, чтобы успокоить, объясниться, но девушка только вырывалась и била его, пытаясь кричать, что она его ненавидит. Затем в него полетела ваза, которая вдребезги разбилась о дверь, потом вся канцелярия, а дальше вообще все, что попадалось под руку. Михаил боялся, но не за себя, а за Соню, у которой явно был нервный срыв, а он опять ничего не мог сделать. В один миг София прекратила все крушить, она только периодически начала рвано вздыхать и осела на пол, закрывая лицо руками. Миша постарался ее обхватить, заключить в объятия, но ожидал негативную реакцию, и потому не спешил. Но девушке уже было все равно, она была морально истощена, будучи на пределе, и в одночасье София упала прямо ему на руки, потеряв сознание от такого перенапряжения. Михаилу только оставалось положить ее на диван и ждать, пока та не придёт в себя. Но он понимал, что ей нужен врач, который бы смог ей помочь, но который бы не сдал ее в психбольницу. Заместитель знал одного такого человека, но в таком состоянии и при такой травме ей нельзя было даже видеть его вновь. Когда же она словно в бреду на секунду открыла глаза и глухо сказала: «Пожалуйста, дай мне просто умереть...», — Миша понял, что у него не было выбора. Надеясь как всегда на лучшее, он набрал номер специалиста, ожидая что тот согласится помочь, но следовали только гудки. Ему ничего не оставалось, как просто написать короткое смс: «Помоги ей» Михаилу хотелось орать от злости на себя, на Павла, хотелось рвать на себе волосы, которых уже давно не было. Он был зол на себя за то, что снова допустил такое с Соней, что не смог никак остановить ненавистного серба, что вообще все так случилось. Миша просто не знал, что делать ему дальше, перед глазами все плыло, затмеваясь солёной жидкостью, а в душе была лишь огромная яма. Как-то его добрый друг научил читать стихи, когда приходишь в ярость, и ведь это действительно помогало сбросить напряжение. Совсем было неважно, какие стихи читать, главное, чтобы просто заставлять себя успокоиться. Он просто сидел подле Софии и тихонько бурчал себе под нос: «Холуй трясется. Раб хохочет. Палач свою секиру точит. Тиран кромсает каплуна. Сверкает зимняя Луна*». Вскоре он смолк и только кинул одинокий взгляд в окно, в котором уже завораживающе сверкала та самая зимняя Луна, нашептывающая беззвучные колыбельные безмолвным заблудшим душам, которые просто потерялись в этом сплошном омуте грёз и разочарований... *Иосиф Бродский - Набросок