Сердце свыкнется, хуй поймет

      — Здравствуйте, — неожиданно громко раздалось в маленьком, больше похожем на каморку, помещении. Сразу же после владелец прозвучавшего голоса стушевался и неловко улыбнулся, попытавшись таким образом скрыть свою неуклюжесть. Ведь Слава совсем не ожидал, что за несколько часов, проведённых в молчании, не сразу сможет вернуть контроль над своим тоном. Но его нервная, больше вымученная улыбка не произвела на сидящего внутри миниатюрного кабинета человека никакого впечатления. Но он хотя бы попытался…       С тех пор, как парней привезли в этот участок и разделили, прошло неприлично много времени, однако никто из здешних работников не собирался спешить со всей бесконечной бумажной волокитой, разбирательствами и дачей показаний. А Славе просто хотелось побыстрее уйти из этого места без проблем, а потом, как обычно, под аккомпанемент неинтересных замаевских историй хорошенько убиться.       — Добрый вечер, Вячеслав Валерьевич, — куда тише ответил Славе владелец скромной обители, в которую ему настойчиво предложили войти пару секунд тому назад. — Присаживайтесь.       Слава заметил, что что-то пошло не так почти сразу. Как минимум его смущало то, что он сидит сейчас в этом кабинете противозаконно. Как максимум — то, что полицейский, спокойно восседающий перед ним на стуле, был мало похож на следователя. Мужчина, так усердно строчивший что-то на бумаге, лишь один раз поднял взгляд на вошедшего Славу, чтобы поприветствовать, после чего вернул все своё внимание отчёту. От напряжения его крупные и неухоженные брови спустились к переносице, а между ними появилась убогая складочка. От нечего делать Слава уставился на представителя правоохранительных органов, разглядывая его изучающе. Слава даже усмехнулся, когда понял, как сильно этот мужчина был клиширован: эти неаккуратные поседевшие усы, над которыми в нулевых любили потешаться в комедийных сериалах про российские реалии. Круглое и крупное лицо, изуродованное морщинами и глупым выражением. Тонкие, но странно яркие красные губы, которые тот периодически втягивает в рот, наверное, раздумывая над правописанием. И неприлично пухлые щеки.       Его образ типичного участкового довершали коричневые стариковские очки, чуть спущенные на большой курносый нос, пористый и некрасивый.       — Какими судьбами в этот раз? — гаденько улыбнулся мужчина, когда закончил писать. «Так, пальчики уже пробили,» — грустно подумал Слава и настроил себя на нужный лад: сейчас ему важно было не растеряться.       — Это вы мне скажите, — на выдохе произнёс юноша, замечая, что мужчина напротив уставился на него своими маленькими поросячьими глазками. — А ещё было бы неплохо, если бы вы представились.       — О как! — наигранно удивился полицейский и изучающе сощурился. После чего, состроив максимально пренебрежительное лицо, таки достал удостоверение. — Старший лейтенант юстиции Курпатов Мих…       — Дальше вести эту приятную беседу я не планирую, уважаемый старший лейтенант юстиции, — грубо бросил Машнов, быстро поднимаясь со скрипящего стула. — Держать меня здесь вы права не имеете.       — Перебивать старших — неприлично, гражданин Машнов! — полицейский гаденько улыбнулся. — Не забывайте о том, что вы уже не впервые находитесь на допросе.       — Вот именно. Поэтому я требую, чтобы мне вернули телефон. Разговаривать далее я собираюсь только в присутствии своего адвоката и только со следователем, — Славе абсолютно не нравилось то, что происходило в этом кабинете. Этот усатый хрен вёл себя так, будто Машнов являлся не свидетелем, а, как минимум, подозреваемым. Может, юноша и купился бы на этот цирк, если бы отец давным давно не озаботился этим вопросом. Это было ужасное время, когда после своей первой административки Слава получил три месяца общественных работ и пиздюлей от отца. А потом ещё наизусть заучивал Конституцию РФ и Уголовный кодекс все той же Матушки Руси под бдением его рабочего юриста.       — Я могу удалиться?       — Проблем хочешь? — голос лейтенанта заскрежетал от раздражения. Это стало последней каплей.       — Домой хочу. Всего доброго.       — До свидания, Вячеслав Валерьевич. Думаю, это не последняя наша встреча.

—xxx—

      — Ваш сын уже был на допросе? — уточнил Мирон, после короткого пересказа обстоятельств дела.       — Зовите его Славой, — кинул вице-мер, царапая на листочке бумаги номер. — Нет, он сообразил, что без адвоката и повестки отвечать ни перед кем не будет. Но почему-то не додумался, что в его квартире могут устроить обыск. Самое гадкое в этой ситуации то, что у него нашли наркотики.       — Сколько и чего? — Федоров достал телефон, открыл заметки и приготовился записывать самые важные детали.       Обычно он писал «хуйню какую-то непонятную», как выражался Евстигнеев, но это и нужно было Мирону Яновичу: он был уверен в том, что при краже или взломе смартфона никто и не догадается, что эти заметки означают, а также в том, что это один из удобнейших способов концентрации на наиболее важном. К концу их встречи в его телефоне появляется следующее:       «Слава Маш. 17. 228. Мар — 50. Мет — 20. ИлМай (?). О: Зам, Чудинов., Све., у,Полов.7.13. Наб.Ол»       А вечером, после встречи с друзьями, возле нужной Мирону записи уже красуется красноречивое «хуй», но в тот момент он предпочитает не концентрировать на этом внимание. Лишь пишет Ване краткое «нет, серьезно?» sms’кой, когда собирается на встречу с сыном вице-мэра. И почему-то не стирает пометку друга.       Вообще, если на чистоту, Мирон давно заметил, что с возрастом становится чёртовым барахольщиком. Все чаще у него не хватает сил выбросить что-то не нужное, устаревшее, очень «своё». Все чаще он делает вид, что просто забывает кинуть в мусорку любимые рванные футболки, которые даже дома стыдится носить. Все чаще мелочно складывает в хлебницу, которую выбросить также не смог, начерканные на коленке в период очередной депрессии стихи.       Такой уж теперь Мирон Федоров — тридцатилетний мелочный сукин сын, страдающий биполярным расстройством и хуйней. Не мужик, а сказка.

—xxx—

      После того, как он оказался в своей пустой и холодной квартире, Слава почувствовал себя как никогда одиноким. И дело не в том, что на тусу, где совсем недавно убился его одноклассник, его даже не пригласили. А в том, что после неё никто из его друзей не ответил на его звонок.       Сначала Слава списал это на то, что парни, должно быть, ещё находились в участке. Но уже на третий день он перестал звонить.       Дэн удалил его из друзей, а Светло, как сказал приятный женский голос на том конце трубки, добавил в чёрный список его номер телефона. Лишь Замай, ответил ему в ВК: «бля Славичь мне нудно времяскоро спишемся», — и также пропал из поля зрения.       Слава все понимал, правда.       Он видел, что сделал с собой Бреднев, но не видел как, поэтому осуждать ребят за игнор не собирался. Однако ему было действительно одиноко. Кажется, в последний раз он чувствовал себя так года три назад, ещё до знакомства с Замаем и его дружками, когда отец купил ему эту квартиру, выгнав из материнского дома.       Тогда маленький Слава Машнов впервые почувствовал на своей шкуре, что такое самостоятельность и полная зависимость одновременно. Научился жарить грибы, варить картошку, перестал считаться лучшим учеником параллели и начал взахлёб читать книги о любви и статьи о суициде. Романы его, кстати, не впечатлили, в отличие от «Котлована» Платонова, мрачных произведений Солженицына и Майрика и «Превращения» Кафки.       Примерно тогда депрессивный мальчик Слава и понял, что ненавидит пустоту. Эту сучку, что поселилась в его ветреном подростковом сердце. Ту, что физически ощущалась в его большой квартире и умной голове. И в поиске того, чем он сможет ее заполнить, он наткнулся на Замая. Такого болтливого, упрямого и живого. Немного тупого, но верного. На которого просто сложно было злиться или обижаться. Которого хотелось, словно побитую собаку, накормить и погладить за ушком. Иногда поругать за испорченную мебель, но потом сразу же простить.       А когда их судьбы связали наркотики, «лучший друг человека» стал так часто проводить время у Машнова, что последний надолго забыл о том трагическом периоде своей жизни, когда не мог решить, что лучше: таблетки или лезвия.       А теперь, когда в его квартиру ввалились мужика четыре во главе с тем самым старшим лейтенантом юстиции Курпатовым, Слава, подумав, что ему пизда, не мог определиться, рад он этому факту или нет.       Но в чём-то Слава действительно был уверен: этот высокомерный ублюдок и его амбалы пустят бедного и беззащитного Славочку Машнова по кругу, жёстко, кроваво убьют и скажут, что так и было. И им, блять, поверят!       Однако, вопреки его самым лайтовым страхам, Курпатов (теперь уже смог представиться, как положено, гондон) Михаил Павлович недвусмысленно намекнул ему, что сопротивляться бесполезно, а кричать о не соблюдении УПК РФ небезопасно и скомандовал своим парням: «Обыщите хорошенько этого нарика».       Сначала у Славы забрали сотовый, потом ноутбук, к которому он не притрагивался уже около полугода, а потом и плеер. Последнее он едва стерпел, но все равно проигнорировал: невзначай направленное в его сторону огнестрельное пыл чуть остудило.       Тем не менее страшнее всего ему стало в тот момент, когда он услышал громкое и радостное: «Мужики, смотрите, что нашёл…»