Сердце свыкнется, хуй поймет

      Ближе к вечеру, когда чай был давно выпит, а корейская еда с горем пополам съедена, мужчина и юноша сидели в комнате последнего и рассуждали о невысоком, но близком им. Спальня Славы, большая и неубранная, наполнившись высоким ленивым голосом владельца и уверенным тихим баритоном гостя, словно потеплела. Давно не ощущавшаяся уютность поселилась в ней этим вечером, отчего Славе было непривычно сладко валяться в своей постели, наполовину закутавшись в одеяло, а Мирону Яновичу — любопытно наблюдать за зажмурившимся, точно кот, юношей. И все казалось им таким правильным, необходимым и верным, что не смущали их ни темы для разговора, абсолютно рандомные и порой нелепые, ни чрезмерная пылкость Машнова, контрастирующая с покровительственно-снисходительным тоном Мирона Яновича, ни даже тот факт, что они являлись друг другу лишь адвокатом и клиентом. Должны были являться. Только вот Слава вбил себе в голову то, что его собеседник не может не быть его старшим товарищем, наставником, другом. Что этот мужчина со своими какими-то особенно буйными тараканами в голове способен помочь разобраться с букашками самого Славы.       Когда их разговор ушёл совсем далеко от юриспруденции, преследований и друзей, Мирон и Слава начали засыпать. Последний, лениво зевая, продолжал упорно доказывать первому то, что когда-нибудь он (Слава) станет известным рэпером, а тот, особо не вслушиваясь в чужие слова, и не думал вступать ни в какие споры, несмотря на очевидные попытки его собеседника вовлечь того в конфронтацию.       — Я честно говорю, — твердил Слава, пока устраивался на подушке возле Мирона Яновича, — выпущу альбом. Будет называться «Солнце мертвых», круто, да? Я спиздил это у... Ща, как там его... Бля, вы не помните?       Слава повернул голову влево, надеясь наткнуться на чужой взгляд, но, к своему сожалению, наткнулся только на горбатый нос, потому что глаза его владельца уже были закрыты. И ведь даже не осудить за то, что «первым слился», как это бывало с Замаем. Не потому что у Славы кишка была тонка, и он не мог бы подъебать своего адвоката, а потому что тот весь вечер выглядел настолько вымотанным и заебанным, что спокойствие, разгладившее чужое лицо, просто не позволило Славе вставить свои пять копеек. Мирона Яновича было жаль, и Слава за это чувство почти себя презирал. Лишь одно его успокаивало: это не была та жалость, которую люди испытывают по отношению к ущербным или убогим, он просто хотел помочь своему другу, поддержать его, стать опорой. Хотел и пытался, правда, осознавал, что рано ещё ему было называть Мирона Яновича другом, рано Славе было стремиться помочь кому-то, пока он и себе-то толком помочь не мог. Рано Славе пялиться на чужой профиль, непривычно привлекательный под привычно тусклым освещением.       Осознавал он это или нет — мало что значило, потому что к мыслям своим он редко прислушивался. Сначала делал, потом думал. Прямо как в тот момент, когда залипал на чертах чужого лица.       Как они очутились в одной постели, он пропустил, однако был благодарен вселенной за то, что так получилось. Слава не мог объяснить, почему испытывал в то мгновение оцепенение, граничащее с раболепием, и просто продолжал смотретьсмотретьсмотреть, не в силах оторваться. Он чувствовал, как все его тело покрывалось мурашками, как начинал сводить низ живота, как потели ладони, но не мог понять, в чем было дело. Точнее сказать, он даже не пытался. Словно в трансе, он продолжал жадно впитывать в себя образ спящего мужчины, отнюдь не шаблонно-красивого, с блядски-пухлыми губами и по-девчачьи длинными ресницами, и ни одной мысли не осталось в его голове. Он не искал мотивов, ему было похуй на причины. В мгновение для него осталось одно только «сейчас», и он без лишних раздумий придвинулся к объекту его внимания. Ощутив тепло чужого тела, он не пришёл в себя, его лишь сильнее унесло в едва ли не бессознательное состояние. И тогда, вдохнув терпкий запах чужого пота и легкого перегара, Слава зажмурился и расслабился. Ему хотелось спать. Ему хотелось вдыхать чужой запах. Ему хотелось быть там, где он был.

И он был.