Something In the Water

Говорят, что те, кого поцелует русалка, смогут дышать под водой. «Бред это всё», — ворчит пиратка на все лады, потирая едва затянувшееся, рассаженное о скалы плечо. «Дышать, конечно, не могут». Зато могут помнить холодные, почти мертвецки бледные, тонкие руки, не устающие держать и тянуть за смоляную гриву, не дающие остаться на дне. Помнят огромные, почти больше, чем у эльфийки, глаза, окутанные паникой, когда её заставляли цепляться за острые прибрежные камни. Кровоточащими пальцами, разъеденными соленой водой Недремлющего моря, заставляли цепляться из последних сил, чувствуя те самые холодные руки на бедрах и под грудью — главное, держать голову, не впечататься хрупким виском в один из острых, наточенных водой шипов. Помнят ласковое, отдающее тиной дыхание, когда сознание всё же было утрачено — не от удара, просто от недостатка сил — и хрупкие скользкие ладони уже не могли вытянуть наверх. Хранительница моря могла только метаться от поверхности до глубины, передавая крохи спасительного воздуха, касаясь пухлых, обветренных губ с трепетом, до тех пор, пока крепкие руки пиратки не вцепились в чужие плечи. Не отталкивая от себя в пароксизме страха и омерзения. Ближе. К спасительному воздуху, к свету, к золоту и рому, через всего-то один поцелуй неведомой морской твари. Через случайное касание к трепещущим острым жабрам, через полоснувший по ногам скользкий чешуйчатый хвост, ощупывая тело неведомой твари, словно во сне, изучая чем-то большим, чем просто органами чувств. Теснее. Между отсветами звёзд в глубине, словно находясь в небе, а не в морской всепожирающей пучине. «Брешут, чертяки», — отмахивается раз за разом Ривейни, получившая после поцелуя нечто большее, чем возможность просто дышать под водой.