ice flowers

По телевизору уже начали крутить рождественские фильмы, а в магазинах царила предпраздничная суматоха. Сновавшие туда-сюда люди, постоянно крутившиеся на фоне тематические мотивы утомляли. Кёнсу устало вздохнул и переключил канал. В свой законный выходной даже посмотреть было нечего. Чунмён прошествовал рядом с диваном с гордо поднятой головой, зажимая подмышкой небольшую раскладную стремянку. Ему все эти праздничные штуки нравились, глаза ярче звёзд на ёлках горели, и Кёнсу поддерживал его энтузиазм – просто издалека. — Ты скучный, — только и фыркнул Чунмён. Поставил стремянку у дверного проёма, быстро сбегал за коробкой с игрушками. — Вот и хочется тебе углы украшать, — Кёнсу приглушил звук и вальяжно расположился на диване, лениво поглядывая на Чунмёна из-под опущенных ресниц. Вид ему, если честно, нравился очень. Простая домашняя футболка, мягкая, под которую приятно ладонями нырять, и шорты до колен снизу. Замерзнет ведь, потом будет греть холодные лодыжки о лодыжки Кёнсу после. — Хочется, — Чунмён достал ярко-красную мишуру и поднял над головой, прижимая к стене. — Ровно? Кёнсу неохотно отвёл взгляд от худых ног. — Ровно. Чунмён постоял пару мгновений с зажатой в ладонях мишурой и вдруг ойкнул растерянно. Ничего хорошего это не предвещало. — Кёнсу-я. Принеси скотч, пожалуйста. — Ты же у нас самостоятельный, — насмешливо напомнил Кёнсу, и Чунмён оскорблённо взглянул на него, опустил мишуру и начал спускаться вниз. Движения у него были нелепые, неповоротливые. Спрыгнул на пол, снова фыркнув показательно, и ушёл искать нужные для украшений вещи. Кёнсу зевнул. — Гринч, — недовольно протопал рядом Чунмён, положил скотч на верхнюю ступеньку, одёрнул и без того растянутую футболку вниз и забрался снова. Копошиться в коробке начал, видимо, забыв про красную мишуру, что валялась на полу в дверном проёме. Кёнсу усмехнулся – забавно. Чунмён закусил губу и достал несколько штук сразу. Ойкнул опять. — Они уже склеены. Он дёрнул их за разные края, но упрямые мишуринки не хотели разъединяться. Чунмён дёрнул сильнее, балансируя на стремянке. Кёнсу, почувствовав неладное, вмиг поднялся. И вовремя. Усердный до упрямства Чунмён покачнулся, вскрикивая, мишура выпала из его рук. Накренился, свалился бы вниз, если бы Кёнсу не поймал его под коленками, удерживая. — Дурак! — зло посетовал он. От испуга сердце глухо билось. Чунмён, крепко схватившись за поручни, опустил голову виновато, шмыгнул носом. — Сам дурак. Я хочу, чтобы дома было красиво. — А я хочу, чтобы ты здоровым на празднике был, а не с гипсом валялся или ещё чего хуже. Чунмён надулся. — Ладно… Подай, пожалуйста, — Кёнсу отпустил его только когда был уверен, что тот устойчиво на ногах держится, поднял мишуру, впихивая в протянутые руки, схватил снова под коленками. — Я подержу, — пробурчал он, и Чунмён улыбнулся ярко. — Украшай давай. — Спасибо, — счастливо поблагодарил его Чунмён и прижал мишуру к стене, спрашивая. — Ровно?