ice flowers

чунмён скорее почувствовал, чем услышал тихий рык, внезапно нарушивший спокойствие весеннего леса. птицы с взволнованным криком взлетели и скрылись в кронах деревьев, трава зашелестела в объятиях ветра, предупреждающе зажурчал родник. чунмён навострил уши, напряг задние лапы и, предугадав действия незванного гостя, сделал выпад. серая шерсть мелькнула перед глазами за секунду до того, как его зубы вонзились в шею нападавшего. они повалились на траву. чунмён зарычал, оказавшись под тушей, вдвое тяжелей его. альфа зарычал в ответ, лапами придавливая к земле, но чунмён не сдавался. мышцы заныли. от дрожи внутри к горлу поступила тошнота. альфа, словно чуя его страх, отступил назад, позволяя сделать вдох, его оскал напоминал ухмылку. чунмён обернулся, закашлялся. человеком прятать собственную слабость стало труднее, но он воинственно подобрался, непоколебимо глядя из-под длинной челки на волка, который в свою очередь бесстыдно и хищно пробежался по оголённым лодыжкам и глубокому вырезу на рубашке и вдруг удивлённо замер, опустив взгляд ниже. прежде чем он успел обернуться, над лесом прозвучал громкий величественный вой, от которого внутри всё свернулось от ужаса и чего-то непоправимого. чунмён замер, альфа напротив навострил уши, пасть его раскрылась в оскале. на поляне, как всполох огня, появился рыжий волк и в одно мгновение повалил заскулившего чужака, зубами разрывая кожу на его морде. в его действиях не было ни капли сомнений и жалости. чунмён выдохнул, когда тот поднял на него холодный яростный взгляд, свернувший узнаванием. — бэкхён. от охватившего его облегчения к глазам подступили слёзы. чунмён быстро утёр их рукавом, нервный смешок сорвался с губ. бэкхён склонил морду набок как любопытный щенок. если бы не скулящее месиво под его сильными лапами, он бы в один момент оказался рядом, но сейчас стоило разобраться с посмевшим нарушить их границы альфой. даже обернувшись, бэкхён выглядел внушительнее чужака. напряжённые широкие плечи скрыли лицо собеседника, но даже одного краткого мгновения хватило, чтобы чунмён увидел ошмётки кожи и капающую пульсирующими сгустками кровь. отпустившая было тошнота вновь подступила к горлу, и чунмён мысленно поблагодарил бэкхёна за то, что тот не позволил увидеть следствие своей жестокости. под глазами заплясали всполохи. только находясь за спиной своего альфы, чунмён позволил себе расслабиться, усталость накатила тихими волнами, руки тяжело опустились. в ушах барабанную дробь отбивал сердечный ритм. вновь хотелось расплакаться от облегчения и медленно отпускающего страха. чунмён прижал руку к едва заметному животу. — папа здесь, — тихо прошептал он. плечи бэкхёна опустились. даже не видя его лица, чунмён знал, что он улыбается, и улыбнулся в ответ. боже, как же хорошо было принадлежать ему. всем телом и душой. глядя на отливающие на солнце рыжиной волосы, крепкую волевую спину, некстати вспомнился тот волчонок, что ходил за ним по пятам и напоминал - мой. тот волчонок, которого он, чунмён, ждал годами, тем не менее не стесняясь смеясь над попытками маленького альфы стать его парой. чунмён вспомнил съедающий его ужас в ночь перед совершеннолетием, когда боялся, что отец забудет своё обещание и позволит любому сильному альфе овладеть им. когда, забравшись под одеяло с головой, вздрагивал от каждого шума на улице. но пришёл рассвет, а на порог дома так и не ступила чужая нога. отец или был достаточно терпелив к своему младшему сыну, единственному омеге в семье, или видел тот потенциал, который скрывал маленький волочнок бэкхён. чунмён, озвучивая просьбу-мольбу, не говорил о бэкхёне напрямую, но вряд ли от альфы его стаи укрылась их до смешного нелепая связь. теперь из забавного в их совместной жизни остались только те редкие моменты близости, когда трава щекотила оголённое тело, словно стараясь скрыть постыдное происходящее и поглотить их целиком, разгоряченных и дрожащих от лёгкого дуновения ветра. — убирайся, — воспоминания прервал гортанный полурык бэкхёна. чужак, подобрав хвост, скрылся в чаще. бэкхён проводил его цепким взглядом и повернулся. глаза, горящие до этого жгучей ненавистью, потеплели. — чунмён-а. — ничего не говори, — чунмён проглотил комок в горле. — я знаю. бэкхён покачал головой, как делал, когда говорил с нерадивыми щенками, которые в силу отсутствия опыта могли неосознанно ослушаться главу стаи. но сейчас в его действии отсутствовал упрёк. — ты снова ушёл, — сказал он, и чунмён зажмурился. — знаю. — подверг себя и детей опасности. — бэкхён... — чунмён-а, — бэкхён провел ладонями по лицу, надавил на веки. вздохнул, и от этого вздоха, от той усталости, что в нём прозвучало, чунмёна захлестнуло виной. лидерство давалось бэкхёну нелегко. бессонница, шрамы по всему телу, ответственность и обязанности. как его пара, чунмён должен облегчать его жизнь, а не приносить новых проблем. но вот они здесь, где бэкхёну пришлось защищать его от одного единственногого чужака, который был немногим его крупнее и недостаточно опытным, чтобы причинить настоящий вред. — прости, альфа — чунмён не смел открыть глаза, лишь бы не видеть осуждение во взгляде напротив или, того хуже, вязкую жалость. — иди ко мне, — тихо, но требовательно попросил бэкхён, и чунмён с готовностью нырнул в раскрытые объятия. уткнулся в шею, вдыхая родной запах своего альфы. бэкхён укрывал его от всего мира, здесь, в его руках, было тепло и безопасно. здесь чунмён принадлежал ему без остатка. бэкхён поцеловал его в макушку, довольно заурчав. — когда же ты поймёшь, чунмён-а? вы мой приоритет номер один. и ничто, и никто это не изменит. отметая все его сомнения, бэкхён говорил и говорил, подтверждая каждое слово горячими прикосновениями, поцелуями - по всему лицу, груди и ниже, там, где сладко ныло в ожидании ласки своего альфы. — ты мой, — бэкхён накрыл его целиком, двигаясь то болезненно медленно, то отрывисто быстро, сжимая мягкие бедра до болезненных искр. в каждом его движении, неосознанном рыке читалось собственническое желание обладать. — мой. — твой, альфа, — чунмён нежился в его объятиях как в лучах солнца, жмурился от крепких толчков, — только твой. и ничто, и никто это не изменит.